Командировка

Первое, что бросилось Ивану Григорьевичу в глаза, когда он переступил порог этой, некогда популярной «хрущевки», была бедность. Все вещи, включая посуду и бытовую технику, двадцатилетней давности, а сам хозяин, высокий, сутулый, высохший от худобы, выглядел бомжем: на нем был серый с потертыми локтями пиджак и такие же с потертые на коленях брюки. От молодости осталась привычка носить галстук.

Увидев хозяина квартиры, гость про себя отметил: глаза умные, пытливые, умеющие видеть. От него исходил запах дешевого табака и почему-то окалины. Как потом оказалось, он в этот день варил бак для сусла. Хозяин был навеселе и гостя встретил ухмылкой.

– Экстрасенс?

За гостя ответила Надежда Петровна:

– Толя, это врач. Он осмотрит нашего Игоря. И поживет у нас, пока не найдет квартиру. Он из Москвы.

– Понятно, – кивнул хозяин заостренным небритым подбородком. – Моя все экстрасенсов водит. Вроде как лечить Игоря, а на самом деле пытается лечить меня. От алкоголя. Вы, если врач, объясните ей, что алкоголизм – болезнь социальная. Ее истоки надо искать в политике государства.

– Согласен, – сказал гость.

– Слышь, мать, – улыбнулся хозяин морщинистыми губами – Это подтверждает врач. А врач, если диплом у него не купленный, смотрит в корень.

Хозяин стал охотно рассказывать, что за порядки в городе и на заводах, некогда лучших в Союзе.

– Бардак, бардак, – повторял он как заклинание. – А все потому, что мы неуклонно превращаемся в быдло.

О быдле сегодня Ивану Григорьевичу напомнили вторично, но там, на городском рынке, этим словом его обозвали, а тут уже было обобщение.

За разговором Иван Григорьевич попросил семейный альбом, и пока хозяйка накрывала на стол, гость рассматривал фотографии. Его интересовал Игорь, интересовал как пациент. Пояснения давал Анатолий Зосимович.

Внимание гостя привлекла фотография, на которой Игорю было около трех лет. Поразили глаза. Они отражали ужас. И это в три года?!

– А что произошло с Игорьком в раннем детстве?

Родители не смогли припомнить, что же произошло с их сыном в его раннем возрасте.

– Его что-то сильно напугало, – подсказал Иван Григорьевич.

– Да вроде ничего, – не сразу ответила Надежда Петровна. – Игорек от рождения тихий, спокойный. А вот потом, когда пошел в школу, оказалось, что у него нет сообразительности. Складывает даже простые числа, когда перед ним разложены палочки.

– И еще, – припоминая, добавил отец, – избегает брать в руки книги, где нарисованы животные.

– Любые?

– Не могу утверждать. Бывало, спрячет такую книжку, и мы втроем ищем, а Женя нет-нет да и побьет его. Чтоб не прятал. С тех пор, видимо, и осталась между ними вражда.

Так родители толком и не объяснили, почему младший сын избегает брать в руки книги с рисунками, на которых изображены животные. При упоминании имени старшего сына Надежда Петровна с печалью в голосе произнесла:

– И где теперь наш Женечка?

– Живой – объявится, – строго заметил отец. О своих сыновьях, как уловил гость, Анатолий Зосимович говорил с раздражением, как будто это были не его дети.

Договорились, в одно из ближайших воскресений взять Игоря под расписку домой.

– А почему под расписку? – удивился гость. – Ведь это же ваш сын?

– Без расписки нельзя, – сказала Надежда Петровна. – А вдруг мы не вернем? В интернате каждый ребенок финансируется, а значит, и от каждого что-то перепадает администрации. Ну и, кроме того, все борются за ребенка, потому что понимают: меньше детей – меньше воспитателей. А кому хочется остаться без работы?

Анатолий Зосимович, слушая жену, согласно кивал головой, поглаживал на щеках серебристую щетину. Чувствовалось, инженер хоть и носил еще галстук, но уже опустился, как потом он сам признался: для него хуже рабства – долгий неоплаченный отпуск.

Выслушивая хозяина квартиры, Иван Григорьевич понял, в чем подвох этой оригинальной формы русской безработицы: идет спад производства, а не зарплаты – умрешь быстрее, чем выйдешь на пенсию.

В этой ситуации надо уметь выживать, и каждая денежка, добытая любым путем, – шанс продлить свое существование. На предложение хозяйки оставаться у них, пока он не найдет себе квартиру, да и работу, чтоб было на что жить, Иван Григорьевич ответил, что он постарается их не стеснять, а за постой будет исправно платить, надеется исхлопотать пенсию.

– Я вам подыщу халтурку, – пообещал хозяин. – Не наваристую, но на хлебушко хватит.

И квартирант невольно подумал: «Услышали бы нас мои бывшие коллеги – сотрудники Исследовательского центра. Вот удивились бы: какие проблемы решает профессор Смит». Пожалуй, не удивились бы чекисты: в подобном положении оказался не он один.

– И что вы предлагаете?

– Лечить собак. В коммерческом банке.

Предложение было неожиданное, но дельное. По свидетельству Анатолия Зосимовича, в банке есть сигнализация, но в этом городе любая сигнализация ненадежная: кражами занимаются опытные электронщики, среди них есть кандидаты и доктора наук. Выручают банкиров собаки. Но они, как и банковская элита, требуют за собой чуть ли не царского ухода.

Анатолий Зосимович видел этих собак, когда устанавливал сейф в «Козацком банке». По ночам собаки бегают между сейфами. А недавно кто-то из недовольных вкладчиков подбросил собакам «карибскую чумку». Хозяин сам не свой. Ищет ветеринара. Обещает озолотить. А пока, чтоб банк не ограбили, взял из киевского зоопарка бенгальского тигра.

– Но тигр, если он один, для наших воров – беспомощный котенок, – заключил Анатолий Зосимович.

О системе охраны банка инженер рассуждал профессионально: безработица приучает людей хвататься за любую работу и выдавать себя за любого специалиста. Иное дело – какой результат. Неслучайно всякая попавшая под руку работа называется халтуркой.

Иван Григорьевич знал, как излечивать «карибскую чумку». Несколько раз ему приходилось врачевать в Аргентине, когда ждал корабль, на котором предстояло плыть в родное отечество.

И вот в родном отечестве его приютили незнакомые люди. Он меньше всего думал о предстоящем лечении собак. Из головы не выходил майор Пинт, один из разработчиков «тихого оружия». Память воскрешала бахвальство тестя-сенатора: «Оружие у нас невиданное: лишает женщину материнства. Так что бьет оно не на тысячи километров, а на тридцать лет вперед. Даже обеспечив себе полную победу в холодной войне, все равно главный удар нанесем по России, по этому самому непокорному народу».

Он знал, что говорил.

«Майор Фрэнк Пинт в Прикордонном»… Думая о нем, Иван Григорьевич свои суждения выстраивал в четкую логическую цепь: вероятнее всего, это коварное оружие будет под «крышей» какой-либо инофирмы, не обязательно американской…

В свою первую ночь после возвращения в родной город Иван Григорьевич долго не мог уснуть. Спать не давала тишина. Когда-то с Днепра доносились протяжные гудки теплоходов, грохотал компрессорами машиностроительный завод и за городом на полигоне время от времени вспыхивало пламя: там испытывали управляемые реактивные снаряды.