Комбат в западне

«Ну, я тебе сейчас… Держись!»

Седой шагнул в коридор и тут же замер: возле закрытой двери стоял Свиридов с направленным на него пистолетом. Тихий звук выстрела прозвучал для него громом. Седой с дыркой во лбу, прежде чем из нее успела выступить кровь, осел на пол. Даже мертвый он продолжал крепко сжимать в руке пистолет с одним единственным патроном.

— Я же тебя предупреждал, — покачал головой Свиридов, перешагнул через мертвое тело, подхватил с пола сумку и вышел на площадку.

Он забрал пассатижи, извлек перемычку с выпрямителем, аккуратно прикрыл дверцу распределительного щитка и быстро сбежал по лестнице вниз.

Глава 6

Бородин встретились в номере гостиницы «Планета», который снимали на двоих. Эти люди предпочитали относительно дешевое жилье и не любили светиться в дорогих гостиницах. Скромный номер, а душ с ванной, умывальник, унитаз — все вмещалось в комнатке 3х3 метра.

Свиридов устало опустился в потрепанное матерчатое кресло и запрокинул голову. Жадно закурил.

Бородин ждал, когда тот насладится первыми затяжками.

— Какой счет? — наконец-то поинтересовался Сергей Бородин, начиная терять терпение. В конце концов, дело, которое выполнял Свиридов, касается их обоих, а тот молчит.

Молча Свиридов поднял руку и отставил большой палец, показывая, что все отлично.

Бородин усмехнулся.

«Так я и думал. Паша еще никогда не подводил».

Старенький холодильник в гостиничном номере работал немного потише, чем колхозный трактор, но работу свою делал исправно. Бутылка водки, лежавшая в морозильнике, тут же покрылась испариной, когда Сергей Бородин поставил ее на письменный стол, накрытый большим листом толстого стекла.

— А если все отлично, то не грех и выпить.

— Как вспомню, — пробормотал Свиридов, — на душе хорошо делается.

— Как ты его? — поинтересовался Бородин.

— Как мальчишку, — сказал свою любимую фразу Паша и щелчком подвинул к бутылке пустой стакан. — Плесни на дно пальца на два, больше не надо.

— Знаю, если много пить, то не отпустит.

— Это для разминки, — уточнил Свиридов.

Пара глотков, напряжение уходит и остается лишь приятная легкость. Винтовая пробка с хрустом была свернута, холодная, а от этого — густая водка полилась в стаканы. Свиридов держал рядом со своим два пальца.

Бородин отмерил ему водки ровно столько, сколько он просил.

— За успех, — бросил он, поднимая стакан и глядя сквозь граненую стеклянную стенку на своего напарника.

Тот прямо-таки лучился от счастья.

— День прожит не зря, — и он хитро подмигнул Бородину.

Пил Паша мелкими глотками, смакуя почти безвкусную холодную водку, обычно горькую и обжигающую.

— Ты бы видел его глаза, — мечтательно полуприкрыв веки, проговорил Свиридов. — Он смотрел на меня, как маленький мальчик, потерявший родителей.

А до этого выглядел таким крутым, что ты! Хотел меня наказать.

— Чурбаков будет доволен, — Бородин вновь взял в руки бутылку со спиртным, но Свиридов накрыл стакан рукой.

— Э, нет, Сережа, больше я пить не буду, во всяком случае, пока.

— Нравится тебе такая жизнь? — поинтересовался Бородин. — Я не о будущем, о настоящем.

— Лучше и не бывает. Пока на свете много дураков с деньгами, хуже она не станет.

— Это ты точно заметил, не просто дураков, а дураков с деньгами.

— Счастлив тот, кого понимают.

Мужчины никуда не спешили, поэтому Бородин наливал медленно, любуясь тем, как тонкая струйка создает завихрение в стакане.

— Помнишь, Паша, ты когда-то сказал, что жизнь — вещь жестокая?

— Погорячился, — улыбка появилась на лице Свиридова.

— Она никакая, Паша. Жизнь ни на чьей стороне, она посередине. Счастливы те, кто остается, несчастливы те, кому приходится переходить на другую ее сторону.

— Нет, — рассмеялся Свиридов, — у жизни существует только одна сторона. Это как зеркало. Смотришься — вроде бы ты там есть, вроде бы кто-то суетится, ходит, занимается делами. А заглянешь на другую сторону, один обман — старая паутина, да темнота.

— Когда-нибудь и мы окажемся по ту сторону зеркала, — напомнил ему Бородин, делая маленький глоток.

— От этого сегодняшняя жизнь не становится хуже.

Свиридов резко открыл глаза и поднялся с кресла. Он снова выглядел спокойным и лишенным эмоций, лишь левый уголок губ чуть подрагивал, то намекая на улыбку, то опускаясь в намеке на горестную гримасу.

— Чурбакову ты не докладывал?

— Пока еще нет. Ведь я не знал чем у вас там кончится с Седым.

— А что наш торговец мыльными средствами?

— У него все в порядке. Деньги собрал, сложил в чемоданчик, сидит в своей квартире, носа не кажет.

— Охрану отпустил?

— Нет, теперь охранники будут при нем до самого конца, я проверял.

— Чьего?

— Его конечно же?

— Мне это происшествие с Седым не нравится, — твердо сказал Свиридов, беря бутылку с водкой за горлышко и медленно вращая ее.

Звук стекла, скребущего по стеклу, был отвратительным. Бородин поморщился и передернул плечами:

— Прямо мурашки по спине бегут, — проговорил он, — прекрати.

Свиридов резко налил себе водки и залпом выпил.

— Про нас еще ничего не передавали?

— Ты о темно-синем Опеле?

— Конечно.

— Не знаю. Меня это не интересует. В конце концов мы с тобой не звезды экрана, чтобы светиться в телевизоре.

— Не знаю как тебе, а мне было бы приятно.

— Едем в Москву завтра?

— Нет.

— Почему?

— Чурбаков сам позвонил, сказал, чтобы дожидались его здесь.

— Вот так незадача! — присвистнул Свиридов. — У меня в Москве кое-какие дела, договаривался.

— Бабы твои подождут, — без тени издевки проговорил Бородин, — а вот дела ждать не станут. Чурбаков сам приедет. Потом под землю.

— Значит, еще полтора дня, — задумчиво произнес Свиридов. Питер, затем Кениг… — в голосе его почувствовалось разочарование. — Тогда какого черта я сдерживаюсь? Наливай.

Мужчины быстро допили бутылку водки. Но несмотря на то, что в холодильнике еще стояло спиртное, они к нему не притронулись, меру знали.

— Баб, что ли, привести? — Свиридов стоял возле окна и смотрел на потемневшее осеннее небо, на котором не было ни одной звезды. Тучи шли низко над городом и без того мрачный Петербург смотрелся еще мрачнее, чем обычно.