Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

— Василий Ильич, — обратился к начальнику Панкеев, — разрешите, я займусь арестованными?

— Погодите, — Онуфриев вопросительно смотрел на министра: — Так вы полагаете…

Тот картинно указал на Володю:

— Займитесь им! А те… вы уверены, что он не хочет вашими руками взять их жизни?

«Не к полковнику ли Ромеев шёл?» — сверлила между тем мысль.

Онуфриев сказал осторожно:

— Отпустим их…

— Решайте, — зловеще произнёс Роговский. — А мы — посмотрим…

Володя умоляюще вскричал:

— На колени встану! Я — фон Риббек — на колени! Но не отпускайте вы их, вся ихняя сеть в руках у вас…

— От себя отводит, — с деланно–торжествующей уверенностью заявил Роговский Онуфриеву, следя за его лицом, стремясь проникнуть в его мысли. — Нас интересует действительная сеть, и я требую результатов, полковник!

Ромеевым занялись, а Панкееву было приказано позаботиться, чтобы троих задержанных отпустили.

11

С солдатами к пакгаузам отправился дружинник. Быбин по пути возмущался:

— Без проверки — и враз отпустить! А кто они, как не разведчики?

Шикунов подхватил вежливо–ласково, будто он не досадует, а говорит любезность:

— Зато умелого, умного человека сцапали. Впились в него!

По–всегдашнему пасмурный Лушин ввернул со сварливой, злой нотой:

— Видать, много чего есть за ним…

— Но он — за нас! — воскликнул Сизорин, заглянул в лицо Лушину: — И не жалко вам, что он погибает? — отскочил, пряча выступившие слёзы.

Дружиннику указали отделение пакгауза, где были заперты трое. Он отодвинул засов, распахнул дверь. Тотчас из помещения донёсся громкий голос барышни:

— О, новое лицо! Наконец–то! Голубчик, вы знаете, какие–то пьяные люди нас заперли… хотели надо мной надругаться, ограбить. Я пожалуюсь генералу!

— Выходите, это самое, — дружинник показал рукой, — на волю.

Вслед за ней появился мужичонка в лаптях:

— У меня сынок за народный Комуч кровь льёт, а меня — под запор…

Проходя мимо солдат, барышня узнала их, отвернулась, ускорила шаг.

— Ну, — пробормотал Быбин, — а где пацан? — вошёл в помещение. Через минуту выбежал: — Держи-и их! Убили!

Барышня мчалась прочь по уходящей вдаль узкой полосе: справа -

бесконечно длинный пакгауз, слева — громыхающий по рельсам состав. Сизорин и Лушин настигали её. «Лапоть» попытался вскочить на тормозную площадку вагона, но Быбин с Шикуновым оторвали его от поручней, повалили наземь.

Быбин, обычно степенный, сейчас чуть не дрожал, сбивчиво объясняя дружиннику:

— Мы троих привели–то… пацан с ними ещё, малолеток! И — нету! Захожу: где? А? Под опилками — неживой…

Парень шагнул в пакгауз, вытащил на свет тело, вытащил привычно, будто

мясную тушу. Нагнулся, поворочал, пощупал.

— Удушен. Вишь, дорожки на шее.

Лушин и Сизорин, выкручивая ей сильные руки, привели ожесточённо сопротивлявшуюся беглянку. Шляпка с вуалью потерялась, растрёпанные волосы упали на лицо. Женщина тяжело дышит, всё в ней клокочет неистребимо–ненавидящим упорством.

Её сообщник выглядит как–то «суше», он сидит на земле, низко наклонив голову, сжав её ладонями.

Шикунов поражённо и вместе с тем в отрадном облегчении объявил:

— Ведь он это заране знал — Володечка! Увидите, мол, что выйдет: против чего никто не попрёт. Вот и вышла истина.

Порыв ребячливости сделал непохожим на себя Быбина — он бурно восхитился Ромеевым:

— Очень расчётливо понимал. Заметили, как он крикнул, чтоб эти услышали: уезжаем–де! уходит наш эшелон! Чтоб эти думали: если их отопрут, то уж другие — кто про пацана не знают. И придушили, — закончил ликующе, как мог бы сказать: «Попались!»

Впрочем, его настроение тут же сменилось. С гневным презрением обратился к пойманной:

— Боялись, значит, что снова может рассказать?

Лушин выругался:

— Отомстили! Не терпелось отомстить, у-уу, краснюки–погань, кар–ратели… — он смачно, с чувством сплюнул.

Быбин поторопил:

— Ведём назад в контрразведку!

— Ну, ты! — вдруг набычился дружинник. Он был из тех малых, что знают себе цену. — Не х… командовать! — направил на добровольца громоздкую «Гра».

Тот вытаращил глаза:

— Ты чё?

— У меня приказ: отпустить! Пусть идут.

— Но они убили!!! — вскричал с безумным лицом Сизорин.

— На меня это без влияния. Я здесь с приказом: отпустить. Будешь ещё мне указывать!

«Лапоть» встал на ноги. Барышня отбросила волосы с лица.

— Ну, уж нет! — Быбин выстрелил из винтовки в воздух, закричал: — Тревога!!!

***

На тесном пространстве между пакгаузом и железнодорожным полотном

собирались добровольцы. Раздвигая толпу, подошли чешские легионеры: офицер и двое рядовых.

Пострадавшие от большевиков смотрели на чехословаков как на спасителей. Благодаря им советской власти не стало от Волги до Тихого океана. И они держали себя соответственно.

Офицер с холодной властностью, нажимая на «о», спросил:

— Что про–зочло?

Ему стали рассказывать… Он был отлично сложён, осанист, аккуратно подрубленные узкие усики, тонкой кожи чёрные перчатки. Достав портсигар, серебряный, с монограммой, вынул папиросу, щёлкнул зажигалкой, закурил. Задавал вопросы, уточняя, что именно узнавали барышня, «лапоть», парнишка у военных около эшелонов. С цепким вниманием выслушал поочерёдно

четверых добровольцев, осмотрел труп подростка. Вдруг с улыбкой обратился к

барышне:

— Отчэго он убитый?

— Не знаю! Контрразведка меня отпустила! Вам подтвердит началь…

Хрусткий звук удара. Молодая женщина отлетела в толпу: та раздалась — и она упала навзничь, вскинув длинные ноги в красивых ботинках. Платье и нижняя юбка задрались, обнажив гладкие пышные ляжки.

— Сучэнка! — чех сделал ударение на первом слоге. Вынул изо рта папиросу, плавно выдохнул дым. — Взъят!