Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Люди праздновали победу. В каких–то полчаса они истребили более четырёхсот бандитов! Отомстили за такие дичайшие зверства… Незнакомые мужчины, встречаясь на улице, крепко пожимали друг другу руку, обнимались.

Говорили, что двум–трём негодяям всё–таки удалось ускользнуть из города. Некоторые уверяли — четверым. Кто–то называл даже цифру «пять». Но какое это имело значение? Убитые были засыпаны землёй в братской могиле позади кладбища.

Горожане потеряли шестнадцать человек. Ещё пятеро тяжело ранены. Некоторые из них вскоре умрут, поручик Кумоваев на всю жизнь останется хромым. А как горько, что погибли капитан Толубинов, начальник станции Бесперстов. На их могилах прозвучали десятки речей. Было решено всем погибшим кузнечанам заказать памятник. Для их семей собирались пожертвования. Прославлялись имена живых: Усольщикова, Бутуйсова и, уж конечно, доктора Зверянского.

Как вдруг повеяло щекотливо–дразняще: а с доктором–то нелады…

35

Кто–то слышал от горничной Анфисы, что «бандитского комиссара барин в дому прятал». Бухгалтер Билетов послал к Анфисе свою горничную с заданием вызнать подробности. Возвратившись, та передала рассказ Анфисы.

«В шесть утра, перед набатом, я, как велено, несла постояльцу чай. А тут барин меня остановили и всыпали в чай порошок. В половине седьмого стучу к постояльцу — прибрать в комнате, а он, слышу, храпит. Отворила дверь: спит на канапэ мёртвым сном.

И как у нас в дому убивали красных — не пробудился. После уж барин его разбудили и отвели в каморку на чердаке, а он жалился: голова раскалывается,

хоть застрелись! День просидел в каморке запертый. С вечера барин куда–то услали Демидыча, ночью сами оседлали двоих лошадей: уехали с постояльцем. Чуть свет барин воротились, вторую лошадь вели в поводу. И никто про то не знает, только я да барыня…»

Билетов тут же отправился к Кумоваеву.

Сын Билетова гимназист Вячка узнал о рассказе Анфисы немного позже. Побежал с интересным известием по приятелям. На квартире у Пети Осокина

застал Юрия Зверянского. Тот мрачно выслушал Вячку, схватил его за горло, хрипло рыча, что заколет «как борова, за грязь и ложь».

Петя Осокин, показав упорство, с трудом, но разнял сцепившихся молодых людей. Они решили драться на дуэли. Револьверы имелись у обоих. Собралось с десяток друзей, были выбраны секунданты. Пора отправляться в лес. Но кто–то предложил: а не спросить ли сперва самого доктора о предмете спора? А заодно и у Анфисы узнать, говорила ли она то, что рассказывает Вячка?

Они пошли к дому Зверянских и увидели входящую в ворота группу граждан. Билетов, Кумоваев–старший, Усольщиков и Бутуйсов явились задать доктору те же вопросы.

***

Зверянский вышел навстречу гостям в прихожую. На лбу выступает залепленная пластырем шишка. Лицо в ссадинах, на правой скуле — синяк. На шее — компресс.

Усольщиков страдальчески сморщился, спросил сокрушённо:

— Ай–яй–яй, кто ж вас самого пользует? У нас другого–то хорошего лекаря нет.

Доктор развёл руками: — Обхожусь! — Пригласил гостей в кабинет (молодёжь, за исключением Юрия, осталась во дворе).

Начал Григорий Архипович Кумоваев:

— Вы должны нас извинить, Александр Романович… вероятнее всего, это только слух…

— Пустая сплетня! — вставил Билетов.

— Что именно? — с холодной твёрдостью спросил доктор, стоя перед сидящими гостями.

— Видите ли, дорогой Александр Романович, — мялся Кумоваев, — вполне возможно, что всё это дело…

— Попросту высосано из пальца, — закончил за него Билетов, поудобнее усаживаясь в кресле и зорко вглядываясь в Зверянского.

— Вам бы лучше и самому присесть, — попросил доктора Усольщиков.

— Нет, я нервничаю! — отказался тот.

— Мы принуждены, — Кумоваев нахмурился, — задать вам щекотливый вопрос…

— Впрочем, это пустяки, — бросил Билетов.

— Так спрашивайте! — вскричал доктор в нетерпении.

— Вы действительно спасли вашего постояльца–комиссара? — спросил Бутуйсов.

36

Доктор выставил мясистый подбородок и ответил:

— Да, спас!

— Как же это… — пробормотал Кумоваев, — убийцу? Был же уговор: всех

поголовно! И потом, несправедливо: рядовых не щадить, а одного из главарей вдруг выпустить…

— Более чем странно! — отпустил реплику Билетов.

— Отец! — раздался хрипловатый громкий голос: на пороге кабинета стоял Юрий. — Так это правда? — гневное лицо, изуродованное шрамами, было кошмарным. — Ты спас его?! — он сжимал кулаки. — В таком случае… я, как

сын, первым требую… рас–с–стрела!

— Требуй, — произнёс доктор, закипая и вместе с тем в неком удовлетворении, словно то, что сын потребует расстрелять его, вполне им ожидалось. — Ты, считающий себя демократом, — он приближался к Юрию и тоже сжал кулаки, — ты, грезивший Герценом, хочешь расстрелять отца за его приверженность народно–социалистическим идеям! Так что же ты, несчастный, понесёшь людям?! — Зверянский отшатнулся с аффектированным ужасом.

Все молчали. Александр Романович, обращаясь к сыну, констатировал намеренно сухим тоном:

— Вышло так, что у нас р-разные убеждения! Что ж, мы должны идти до конца…

У Юрия вдруг вырвался всхлип, он протянул руки к отцу, отдёрнул… и как бы в исступлении зверства повернулся к гостям:

— Не сметь допрашивать доктора Зверянского! Во–о–он!!!

— Щенок! — взревел доктор, тяжёлый кулак опустился меж лопаток Юрия: тот едва удержался на ногах. — Извинись перед господами и проваливай!

Усольщиков застонал и зачем–то зажал уши:

— Ой, не надо бы так…

Кумоваев вскочил с места:

— Вы не в себе, Александр Романович… вы, кажется, ударили-с…

— Я убью его! — вскричав, Зверянский тут же как–то померк, беспомощно вопрошая: — Как он ведёт себя?!

Юрий нервно отвесил общий поклон:

— Очень прошу простить, господа! — чётко прошагал к двери, выходя, обернулся: — Свободу России! — Щёлкнул каблуками, дверь за ним закрылась.

У Усольщикова текли слёзы, он воскликнул:

— Ай, как оба мне нравитесь! Ну, расцеловал бы обоих. На таких страна стоит!

— Я понимаю ваше недоумение, господа, — смущённо заговорил доктор, — самоуправно укрыл, спас… но мне показалось необходимым сделать так, чтобы этот человек жил…

— То есть он не большевицких убеждений и оказался в этом стане вынужденно? — предположил Бутуйсов.

Зверянский согласился:

— Убеждений он не большевицких. Но, однако же, весьма сомнительных.

— Вы ему чем–то обязаны? — спросил Кумоваев.