Комики, напуганные воины

— А кого ты подозреваешь?

— Сейчас не могу сказать… Видишь, легавый сюда двигает… А вы приходите вечером в бар «Поло», что у супермаркета, прямо против стоянки мотоциклов… там и потолкуем…

— Заметано! — Роза сияет.

В разговор встревает Ло Пепе:

— Кто такие? Сюда посторонним запрещено.

— Да это подруги мои.

Федери обнимает Розу, ее передергивает, а он решает, что это от удовольствия, и еще пуще распаляется. Ло Пепе явно тоже не прочь, но он при исполнении.

— Сигарету? — предлагает Лючия.

— Благодарю, как сказано двумя строками выше, я при исполнении.

— Тогда привет.

Лючия и Роза удаляются. Федери и Ло Пепе, мгновенно ставшие сообщниками, провожают их оценивающими взглядами. Федери позволяет себе довольно тяжеловесный комментарий, а Ло Пепе в своей оценке превосходит его на несколько килограммов. Они продолжают смотреть, как грациозный дуэт «блондинка — брюнетка» удаляется к югу, будто легкий бриз. Оглянись они на север, непременно бы столкнулись с Трамонтаной, то бишь с Ли, который спрятался в автомобиле. Воин все слышал, он ждет, чтобы взошла луна и осветила лица лжецов. Так говорят китайцы, и кое-кто из них уже проснулся.

Возбужденный Федери возвращается в привратницкую и тут же попадает в облако пара от кипящих перцев, отчего тело его сразу становится липким и противным.

— Черт возьми, опять эта дрянь! — возмущается Федери, перефразируя Голта и Мильо.

Пьерина Дикообразина, привратница, молчит — что тут скажешь, если кругом и без того тихий ужас, перцы — это еще не самое страшное, в конце концов, съест их сама.

— Где моя черная майка? — бушует Федери. (Он еще не достиг уровня постоянной агрессивности Сандри, но срывы у него бывают.)

— В шкафу Джана. — (Сокращенно от Джанторквато Крысы, мужа Пьерины, в данный момент находящегося в больнице.)

— Почему моя майка в отцовском шкафу?

— Чтоб чище была!

(Для развития этой темы понадобилось бы порядочно страниц. Пожалуй, пойдем дальше.)

Федерико при полном параде: из-под мотоциклетной куртки изумрудно-бронзового цвета выглядывает огромная позолоченная цепь. Исполненная гордости мать машет ему на прощанье прихваткой. Быстро темнеет. В баре «Поло» собираются отечественные Персифали, совершенно не поддающиеся обучению, в майках, расписанных названиями американских университетов. Федери обходит вокруг мощной ограды СоОружения, присматривается в темноте к самурайским очертаниям своего «Макарамото-50 °CС». Вблизи от мотоцикла он замечает у ограды чью-то тень. Худощавое, как у индейца, лицо, резко обозначенные скулы. Федери вздрагивает. Потом вспоминает о полицейских и спокойно продолжает путь. А зря. Как при вспышке, он видит крупным планом мужскую ступню и в себя приходит на полу гаража.

Индеец склоняется над ним.

— Как… ты сюда проник? — Федери потирает распухшую челюсть.

— Я могу открыть любую дверь — машины, квартиры, гаража, — объясняет Ли. — Они поддаются мне. Знаешь, почему? Я не посягаю на то, что за ними спрятано. Они это чувствуют и впускают меня…

Федери понимает, что встретился с улизнувшим психом, и от этого ему, прямо скажем, неуютно.

— А ведь я тебя знаю, красавчик, — спокойно говорит Ли. — Видел несколько раз с молодчиками из «Бессико», что орудовали железными прутьями… ну да ладно, что было, то прошло. Я долго спал. Сон, как тебе известно, смягчает обиды. Да и не за этим я сюда пришел… и без меня ребят за решеткой полно.

У Федери начинается приступ синонимического заикания:

— Ты сбежал из су… пси… клиники…

— Да, я взял отпуск, — смеется Ли. — А теперь, будь любезен, расскажи-ка и мне, что за тип здесь «ширевом» торгует?

— Я… я этого не говорил.

Ли ребром ладони бьет его в лоб.

— Мне нечего терять, понял? — Снова смех. — И долго возиться с тобой не намерен. Я привык спать, а во сне все происходит мгновенно. Слышишь меня?

Федери дрожит в темноте гаража.

— Ты же псих, — бормочет он. — Мне, ей-богу, нечего сказать, кроме того, что сюда приходит один тип… вроде посредника… он с ребятами в баре ошивается, снабжает их «травкой»… странный тип, носит куртки из искусственной кожи… на змею похож.

— На змею? — Лицо Ли каменеет. — А может, на крокодила?

— Можно сказать и так.

— К кому он здесь ходит?

— Не знаю, я за ним не слежу. По-моему, он поднимался как-то на второй этаж… а к кому — не знаю.

— Это все? Как на духу?

В гараже так темно, что Федери даже не видит, к кому обращается.

— А что еще тебя интересует? Ну, фотограф кокой балуется, не без этого, но не торгует, на что ему?.. Варци мне один раз предлагала… она этим ребят к себе завлекает. Усек? На пятом этаже, бывает, устраивают вечеринки с девочками… ну, с несовершеннолетними, ясно? Меня однажды просили раздобыть… да нет, не девочек, амфетамин. Они думают, раз я спортсмен — я играю в бейсбол у Фредерикса, — так мне это раз плюнуть. Но ничего подобного, я как стеклышко, сам говоришь, времена уже не те, мы сейчас готовим карнавал «Фредерикс для Африки»… Эй, ты где?

Скрипит засов на двери гаража. В щель на мгновение проникает полоска света, и опять кромешная тьма. Федери бросается к двери и кричит:

— Полиция! Здесь псих! Хватайте ублюдка!

На этот вопль одновременно срываются Ло Пепе с Пинотти и сталкиваются за углом гаража. Открывают. Обыскивают парк. Мечутся туда-сюда в лунном свете. Психа нигде нет.

— Сбежал, сволочь, — говорит Федери, — ударил меня по спине чугунной кувалдой и сбежал.

— Что случилось? — интересуется Эдгардо, высунувшись с террасы, словно рак-отшельник.

— Лучше не пугать жильцов, все равно он уже скрылся, — шепчет Ло Пепе. — Ничего, все обошлось, синьор!

Эдгардо успокаивается. Пинотти делает коллеге замечание: глагол «обошлось», по его мнению, недостоин полицейского. Они бродят по территории, шарят на клумбах, то и дело прицеливаются в хорошо замаскированную воинственную саранчу. Вечер напряженно-тихий, из чьей-то машины доносится далекая музыка. Внезапно Эдгардо услышал, как взламывают дверь в квартире напротив. У него не хватает смелости выйти посмотреть. Там кто-то ходит и обшаривает все углы. Эдгардо подбегает к окну. Шепотом звать на помощь бессмысленно, а если закричать — взломают и его дверь. Он выбирает золотую середину.

— На помощь! — вполголоса, словно репетируя интонацию, взывает Клещ. — На помощь!

На террасу выходит Варци-олеандр с маской из ароматических трав на лице.

— Что вы там напеваете, синьор Эдгардо?

— Синьора, у фотографа взломали дверь…

У Варци собственная система сигнализации: она визжит примерно тридцать секунд.

Поднимается очаровательный переполох. Выскакивают Сандри, вооруженные в общей сложности шестью пистолетами. Ло Пепе оккупировал лифт, взлетел и очутился на пятом этаже в полной небоеспособности. По лестнице галопом мчатся наверх остальные силы правопорядка, отбивая себе лодыжки автоматами. Наконец врываются в разгромленную квартиру. На столике — единственном нетронутом предмете обстановки — выложена на всеобщее обозрение иностранная валюта и компрометирующие фотографии влиятельных жителей города в сладострастных анальных, оральных, содомических, акробатических и еще невесть каких позах.

Полиция подозревает сеть шантажа. В настоящее время следствие располагает несколькими записными книжками с адресами. Объявлен розыск фотографа Летучей Мыши, а также лиц, его посещавших. Следы Ливиано Лонги обнаружить не удалось. Жильцы дома на виа Бессико, уже подвергшиеся суровым испытаниям в день убийства, требуют от полиции надежной охраны. Как, спрашивается, злоумышленник мог проникнуть (Тормозила внес редакционную поправку: слишком сильный глагол)… беспрепятственно попасть в квартиру и перевернуть все вверх дном? В данной связи мы цитируем заявление депутата Сороки, который сосредоточил внимание на двух моментах…