Коминтерн и мировая революция. 1919-1943

Что касается экономических условий, программа не дает подробного объяснения, за исключением того, что в таком обществе преобладает «высокоцентрализованное производство» над небольшими предприятиями. Тенденции к централизации и концентрации, конечно, знакомые особенности капитализма, приведенные Марксом, когда он давал характеристику капитализма на его зрелой стадии. Что касается других экономических критериев передового капиталистического общества, осталось множество вопросов, на которые Коминтерн не дал ответа. Какой процент от его производства должен приходиться на промышленность, а какой на сельское хозяйство? До какой степени должна быть развита тяжелая промышленность? Какой уровень развития должен быть достигнут в секторе экономики, называемом сферой обслуживания¹⁶, то есть в тех видах деятельности, которые занимаются движением товаров от производителя к потребителю – транспорт и т. д.? В литературе Коминтерна не было сделано ни одной попытки, чтобы дать хотя бы приблизительные ответы на эти вопросы. Создается впечатление, что представители Коминтерна вообще предпочли не давать точных объяснений по этим вопросам.

Тип революции, соответствующий передовому капиталистическому обществу, – «социалистическая пролетарская» революция.

Общество со средним уровнем развития капитализма. Программа 1928 года предложила только краткое и очень расплывчатое определение страны со средним уровнем развития капитализма. К таким странам относились те страны, в которых «сохранялись существенные остатки полуфеодальных отношений в сельском хозяйстве, с определенным минимумом материальных предпосылок, необходимых для социалистического строительства, и с еще не законченной буржуазно-демократической революцией»¹⁷. Под «существенными остатками полуфеодальных отношений в сельском хозяйстве» понимались либо широко распространенная задолженность крестьян и их безземельность, либо небольшие, «крошечные» наделы крестьян вкупе с преобладанием крупных земельных участков у лиц, не относившихся к крестьянам, либо отсутствие узаконенных юридически прав крестьян на их землю. «Определенный минимум предпосылок, необходимых для социалистического строительства» должен означать – и здесь снова программа высказывается весьма неопределенно – по крайней мере зачатки крупной промышленности в нескольких сферах промышленного производства, включая не только производство товаров народного потребления, но также и средств производства. Трудно понять, как страна может обладать минимальной основой для развития социалистической экономики, не имея промышленности, производящей хотя бы минимум средств производства. «Незаконченная буржуазно-демократическая революция» может указывать на отказ буржуазии стать правящим классом. Также это может свидетельствовать об отсутствии или частичном наличии таких «буржуазных» прав, как свобода слова, собраний, печати и «буржуазных» институтов типа парламента, обеспечение тайного голосования при выборах, независимой судебной власти и т. п. Наконец, это может указывать на провал в решении проблем национальных меньшинств. В качестве примеров этого второго типа общества программа приводит следующие страны: Испания, Португалия, Польша, Венгрия и Балканы¹⁸.

Общество со средним уровнем развития капитализма поставило много проблем перед теоретиками Коминтерна. По имеющимся свидетельствам понятно, что задача определения правильного типа революции для этого типа общества оказалась для них довольно трудной. Первоначально, в проекте программы 1928 года, второму типу общества соответствовала «буржуазно-демократическая» революция, которая потом «перерастет» в «социалистическую» революцию¹⁹. Ни природа, ни скорость процесса «перерастания» не ясны. Решение, предложенное проектом программы, вызвало много споров как на VI конгрессе, так и в программной комиссии. Особенно эти вопросы касались Польши и Болгарии. Некоторые делегаты утверждали, что «социалистическая» революция была на повестке дня в обеих странах. Бухарин ответил на критику проекта программы, признавая, что поступили возражения на то, к какому типу общества отнести Польшу и Болгарию. Он предложил, что надо проявлять больше гибкости в вопросе о типе революции, подходящей для стран второй группы²⁰.

«Больше гибкости» было проявлено в заключительной версии программы. Простая альтернатива: либо «буржуазно-демократическая», либо «социалистическая пролетарская» революция – была отклонена для стран этого типа. Вместо этого программа говорит о довольно сложном революционном процессе, в котором возможны были два пути: «В некоторых таких странах возможен процесс более или менее быстрого перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую революцию; в других – пролетарская революция [возможна], но необходимо решать большое количество задач, которые стоят перед буржуазно-демократической революцией»²¹.

В общем существовало две возможности для общества со средним уровнем развития капитализма. Одна возможность открывалась перед обществом, которое было недостаточно развито, экономически и политически, чтобы осуществить непосредственный переход к социализму после захвата власти коммунистами. В связи с этим в таком типе обществ должен быть определенный переходный период, получивший у Коминтерна определение «перерастание» «буржуазно-демократической» революции в «социалистическую» революцию.

Другая возможность открывалась перед обществом второго типа, которое развито настолько, что в нем может произойти революция – «пролетарская» с самого начала, хотя она могла столкнуться с решением значительного числа незавершенных задач «буржуазно-демократической» природы. Очевидно, что те общества, которым Коминтерн предопределил «пролетарскую» революцию, ставятся выше тех, которым предназначалась «буржуазно-демократическая» революция.

Для каких стран, входящих в эту вторую группу, Коминтерн считал приемлемой «пролетарскую» революцию? Каковы причины этого? В категорию таких стран попадают Польша, Венгрия и Болгария.

На VI конгрессе польские коммунисты решительно возразили против того места в проекте программы, в котором Польше было отведено место во второй группе обществ, и против предназначавшейся ей «буржуазно-демократической» революции. Любимый аргумент, приводимый польскими коммунистами, состоял в том, что Польша достигла (к 1928 году) более высокой стадии развития, чем Россия к 1917 году. Если большевистская революция, происшедшая в ноябре 1917 года, была «социалистической пролетарской» по своей природе, как это провозгласил Коминтерн, тогда, спорили польские коммунисты, развитию общества в Польше, безусловно, соответствует такой тип революции. При чтении речей польских делегатов создается впечатление, что, по их мнению, национальная честь Польши ставится под угрозу. Поляки приводили следующие аргументы: 1) капиталистические отношения в Польше были более сильно развиты в сельской местности и расслоение среди крестьянства было намного сильнее, чем в России до 1917 года, и 2) политическая система Польши находилась в состоянии полной гармонии с интересами буржуазии, тогда как в России до 1917 года существовала глубокая враждебность между либеральной буржуазией и царем, который, вместе с дворянством, доминировал в российской политической жизни²². Немецкий делегат Денгель указывал на другие, более определенные факторы в недавней польской истории: существование крупного капиталистического сельского хозяйства в западных районах Польши, которая прежде входила в состав Германской империи; опыт польского пролетариата в революции 1905 года в России; развитие фашизма в Польше и веры пролетариата в то, что буржуазия, а не феодализм был его главным врагом; и, наконец, существование в Польше многочисленной коммунистической партии, имеющей значительное влияние на пролетариат и часть крестьянства²³. Все эти указанные факторы, по словам Денгеля, свидетельствовали об уместности «социалистической» революции в Польше.

Авторитетное утверждение о природе революции, которая подошла бы для Польши, давалось в 1932 году в проекте программы Коммунистической партии Польши, который был составлен при помощи центральных органов Коминтерна. В этом документе было заявлено о том, что для Польши необходима «пролетарская» революция, связанная с завершением буржуазно-демократических задач. Этому решению было дано следующее объяснение: «Конфискация земли у владельцев и ее распределение среди крестьянства и освобождение эксплуатируемых наций – исторические задачи буржуазно-демократической революции. В современной Польше из-за широкого расслоения крестьянства, слияния землевладельцев с городской буржуазией, из-за буржуазного порядка польского государства – буржуазно-демократическая революция уже прошедший этап. Однако тот факт, что значительное, а среди угнетаемых наций подавляющее число задач все еще не решено, создает в Польше особое переплетение исторических условий, благодаря которым социалистическая пролетарская революция должна полностью завершить и покончить с задачами, стоящими перед буржуазно-демократической революцией»²⁴.

Положение дел в Венгрии особенно интересно. Программа 1928 года классифицировала венгерскую социалистическую революцию 1919 года как «пролетарскую»²⁵, и в других материалах Коминтерна недолгое коммунистическое правление в Венгрии было определено как «диктатура пролетариата»²⁶. Однако некоторые члены Коммунистической партии Венгрии во главе с коммунистом Блюмом (партийный псевдоним Лукача в тот период. – Примеч. пер.) в 1929 году высказали свой взгляд на то, что будущая революция, соответствующая типу общества в Венгрии, будет «буржуазно-демократической» по своей природе²⁷. В открытом письме от 26 октября 1929 года, обращенном к Коммунистической партии Венгрии, ИККИ предпринял действия официального характера с целью искоренения такого взгляда на революцию. Была осуждена позиция Блюма. ИККИ предназначал для Венгрии «пролетарскую» революцию, в ходе которой было бы ликвидировано «множество пережитков феодализма»²⁸. Для этой «пролетарской» революции самые существенные задачи «буржуазно-демократического» характера лежали бы в области «распределения и структурирования земельной собственности и организации труда в сельском хозяйстве». Что конкретно здесь имелось в виду, не ясно, но можно догадаться, что в этом утверждении говорится о развале больших имений (поместий). Но революция должна была пойти еще дальше и свергнуть капиталистическую систему. В открытом письме говорилось, что решающим обстоятельством для определения характера революции в Венгрии стало то, «что рабочий класс уже когда-то завоевывал государственную власть и устанавливал свою диктатуру». Авторы открытого письма находились, очевидно, под впечатлением венгерской революции 1919 года, которая обычно называлась «пролетарской» революцией. Не желая противоречить традиционным представлениям и, очевидно, чувствуя себя неловко, высказывая предложения о «буржуазно-демократической» революции в той стране, где когда-то смогла победить и некоторое время продержаться «пролетарская» революция, Коминтерн еще раз предназначил для Венгрии этот последний тип революции.

Болгарский коммунист Коларов возразил против того, чтобы классифицировать будущую болгарскую революцию как «буржуазно-демократическую». Главный аргумент Коларова в пользу «пролетарской» революции состоял в том, что в болгарском сельском хозяйстве вообще отсутствовали «полуфеодальные» элементы. «В Болгарии, – заявлял Коларов, – аграрная революция была уже завершена полстолетия назад»²⁹.

Кратко суммировать взгляды Коминтерна по этому вопросу можно следующим образом: «пролетарская» революция, которая решила бы некоторые задачи «буржуазно-демократической» революции в дополнение к решению своих собственных «пролетарских» задач, соответствовала обществу со средним уровнем развития капитализма, если это общество завершило большинство задач «буржуазно-демократической» революции. Главными задачами «буржуазно-демократической» революции были следующие: 1) достижение определенного уровня индустриального развития; 2) аграрная реформа, которая должна была уничтожить «полуфеодальные отношения» и раздел больших поместий; 3) учреждение демократических институтов в правительстве и 4) решение вопроса о национальных меньшинствах в тех странах, где этот вопрос стоял на повестке дня.

Обращаясь теперь к тем странам, которым назначалась «буржуазно-демократическая» революция, которая могла бы довольно быстро «перерасти» в «социалистическую пролетарскую» революцию, в качестве главных примеров можно назвать Испанию и Японию.

Природа современной испанской революции была определена испанским коммунистом Уртадой на двенадцатом пленуме ИККИ в 1932 году. Он заявил, что «основной особенностью испанской революции остается незаконченная буржуазно-демократическая революция и, главным образом, аграрная революция»³⁰. В Испании в ходе «буржуазно-демократической» революции были не завершены по крайней мере три задачи: в области землевладения, в вопросе о национальных меньшинствах и в правительственной сфере (бессменное феодально-монархическое правительство вплоть до революции в апреле 1931 года)³¹. «Буржуазно-демократический» характер испанской революции был подтвержден в 1936 году Эрколи (Тольятти), который указал на то, что испанский народ решал задачи «буржуазно-демократической» революции в особых условиях гражданской войны в Испании³².

С Японией дела обстояли еще сложнее. Довольно удивительно, что значительные успехи в области промышленного роста, достигнутые Японией, свидетельствовали о том, что она не могла быть отнесена к категории стран, которым предопределялась «пролетарская» революция. Главными отличительными чертами Японии являлись: ее «отсталая, азиатская, полуфеодальная» система сельского хозяйства и ее специфический политический режим, возглавляемый монархией, опирающейся на поддержку землевладельцев и буржуазии³³. Большой процент пролетариев в населении страны (приблизительно 50 процентов от общего числа)³⁴ никоим образом не повлиял на то, чтобы Коминтерн признал Японию страной, в которой должна была произойти пролетарская революция.