Комиссар, часть 2. Орудия войны
Шрифт:
Глава 7
Глава 7
Полковой комиссар Александра Гинзбург
Август 1919 года
Отряд шел по краю ржаного поля. Антонов с частью своих командиров возвращался в штаб. Саша встретила его в селе, где была расквартирована часть пятьдесят первого полка. Ну как расквартирована… спрятана, скорее. Казачий полк прибыл на Тамбовщину две недели назад. Командовал им Топилин, носивший звание войскового старшины, однако и казаки, и повстанцы звали его атаманом. Народная армия уничтожила два
Антонов споткнулся о выступающий древесный корень, длинно и грязно выругался. Саша глянула на него с сочувствием, но говорить ничего не стала. Что скажешь командиру народной армии, которая не способна защитить свой народ?
Задумавшись, Саша задела сапогом несколько колосьев. Зерно с сухим шелестом посыпалось на землю.
– Этот хлеб, он ведь перестоял? – спросила Саша у Антонова. – Его еще можно убрать, спасти?
– Поздно, – хмуро ответил Антонов.
– Но как так вышло, почему зерно пропадает?
– Сенька! – окликнул Антонов своего порученца. – К нам навроде с этого села третьего дня приходил кто-то? Сыщи. Пусть расскажет комиссару, чего тут произошло.
Четверть часа спустя Сенька подвел к Саше молодого еще плечистого мужика. Лицо его трудно было рассмотреть из-за лиловых, начинающих понемногу желтеть следов побоев.
– Да что случилось, то и случилось, – без особой охоты сказал мужик. – Казаки были.
– Это они тебя так избили? – спросила Саша.
– Да если б только так… Саблями они наших рубили. Пуль жалеют на нашего брата.
– Как же ты выжил?
– А так, – мужик задрал рубаху, показывая свежий рубец через весь левый бок. – Промазал казачок, вот как. Много народу положили, по всем и не попадешь. Ну я мертвым прикинулся, сжал зубы, перетерпел. Баба из хлыстов зашила уже. Сказала, свезло, никакие кишки не задеты.
– А что же семья твоя хлеб не убрала?
Мужик равнодушно глянул в светлое небо и ответил без всякого выражения:
– Им уже без надобности тот хлеб.
– Казаки убили их? Господи…
– Ну, казаки… Жену я сам порешил. Пожалел. Мучилась больно, весь живот распороли ей, и не добили даже. А мать… – он осекся. Не хотел продолжать.
– А дом вот этот тоже казаки сожгли? – быстро сменила тему Саша, указывая на еще дымящееся пожарище слева от тропы.
– Этот? Это председателя сельсовета нашего был дом. Его не казаки. Его мы сожгли. Дверь снаружи подперли бревном и запалили. Хороший дом был, и горел хорошо.
– Но почему?
По полю прошел легкий ветерок. Воздух наполнился шелестом высыпающегося из колосьев зерна.
– А это председатель казакам показал, с чьих дворов люди в леса поуходили. Списочек аж составил, грамотный был шибко. С нашего двора никто и не бывал в партизанах отродясь, а прост запашка моя старосте больно глянулась. Теперь-то уж все ушли в леса, кто от казаков уберегся.
– А у нас на селе казаки тож с кулака нашего
списочек энтот требовали, – вмешался идущий рядом молодой парень. – А он в отказ: так и так, не стану на соседей своих донос клепать. Мне, мол, с ними жить еще. Есаул засмеялся так: а вот и не жить! Шашкой и порешил на месте. Юшки было…– Наш-то мироед мигом списочек подал, – влез в разговор третий мужик. – Рад, мол, услужить, господа хорошие. Одна нога тут, другая там. Ан не глянулся атаману его списочек. Покрываешь, грит, партизанов-то. И отдал дом его на поток. И то, богатых-то антиреснее грабить, нежели бедноту.
Саша, не отрываясь, смотрела на пересохшие колосья и гибнущее в сырой земле зерно.
***
Ночь полнилась танцующими огоньками. Иногда они загадочно мерцали в вышине, иногда кружились веселым хороводом совсем рядом. Саша не помнила, как и почему оказалась здесь, возле какого-то бревенчатого сруба у края… наверно, поля. Ночь, ласковая и теплая, сама вела ее, и причин сопротивляться не было.
Впервые за невыносимо долгое время Саша не тревожилась ни о чем. Она и не знала прежде, что выпивка приносит такое облегчение. Первую рюмку пила через силу, как обычно, чтоб не обидеть собравшихся. Антонов знакомил ее со своими товарищами с северных уездов Тамбовщины. Это была важная встреча… Каким-то образом рюмка в ее руках снова стала полной, и опять пришлось пить. А дальше пошло само, и с каждым разом все легче. Саша смутно помнила голос Князева: “Эй, комиссар, тебе не хватит? Ты пить-то умеешь вообще?” Саша не поняла, о чем это. Потом вдруг сделалось душно, срочно захотелось выйти на воздух, и вот она оказалась здесь. Где – здесь? Да какая разница.
Невдалеке – или все же вдалеке? – горел костер, от него доносились нестройные голоса. Люди. Люди – это хорошо. Это забавно. Идти, правда, стало сложно, все постоянно оказывалось не там, где находилось какую-то секунду назад. Но это тоже было забавно. Мерцающие огоньки плясали перед глазами.
– Саша, – знакомый голос. Белоусов. – А ну-ка, посмотрите на меня.
Саша посмотрела куда-то в его сторону. Широко, радостно улыбнулась.
– П-почему, – задала она вдруг показавшийся важным вопрос, – вы в-все время один?
Проигнорировав вопрос, Белоусов взял ее за локоть.
– Грехи мои тяжкие… Я не могу вам позволить здесь разгуливать в таком состоянии. Мы с вами пойдем к колодцу, Саша.
– З-зачем?
– Узнаете…
Идти, даже опираясь на его руку, было непросто.
– Саша, прошу вас, идите уже. Я могу, конечно, взять вас на руки, но моя спинная грыжа мне этого не простит. А зачем вам начальник штаба, согнутый, как столетний дед?
– Меня н-никто никогда не носил на руках, – сообщила Саша.
– Не удивлен. Вы весьма эмансипированы. Даже чересчур. Так, мы пришли, недалеко, слава Богу. Стойте здесь, ближе к колодцу не подходите. Сруб низкий. Еще споткнетесь, чего доброго.
Со скрипом повернулся колодезный ворот.
– Хорошо, добрые люди оставили здесь ковш. А то пришлось бы прямо из ведра. Пейте, Саша.
Саша взяла в руки холодный мокрый берестяной ковш и отпила из него несколько глотков.
– Еще.
– Я н-не хочу больше воды.
– Нужно. До дна.
Саша покладисто выпила все. Белоусов снова наполнил ковш из ведра и вложил ей в руки.