Комиссия

И только Дерябин протянул руку распахнуть дверь, как она распахнулась снаружи, и сквозь густой морозный клубок воздуха кто-то крикнул:

– Солдаты явились! Офицеры-колчаки!

Снова заметнулся густой морозный воздух, из него выступил офицер в темно-зеленой, без погон куртке, в папахе под башлыком.

Он снял однопалые рукавицы, развязал башлык, потоптался, размял ноги после седла.

Покуда он разминался и развязывался, вошли и еще солдаты, они оттеснили Комиссию в угол, а офицер, прислонившись к столу, закоченелыми руками переместил кожаную сумку с левого бока на живот, расстегнул и достал бумажку. Расправил бумажку на ладони, спросил:

– Это и есть Комиссия? Вся? В полном сборе?

– Вся! Вся, ваше благо!
– бойко, но не без страха ответил милиционер Пилипенков. Он вошел в помещение вместе с солдатами.

Офицер кивнул, начал читать по бумажке:

– Де-ре... Дерябин? Здесь?

– Я - здесь!
– отозвался Дерябин из угла.
– А что такое?

– Калашников Петр?

И Калашников тоже отозвался, но как-то неуверенно, как будто забыв что-то о себе самом. Офицер подсказал ему:

– Бывший кооператор! Ну-ну! Игнатий Игнатов? Здесь?

– Здеся я... Вот он...

– Половинкин?

– Я - тоже...

– Саморуков?

Иван Иванович громко, с облегчением вздохнул и голосом не таким уж замогильным, которым он только что рассказывал о Большой Медведице, а как будто чем-то обнадежившись, сказал:

– Здесь Саморуков Иван Иванович! Здеся он!

– Смирновский? Родион? Бывший поручик?

– Здесь!

– Тоже - член Комиссии?

– Тоже!

Появился еще один офицер, он сел за стол, положил перед собою маузер и, быстро взглядывая в лица всех членов Комиссии, стал растирать прихваченное морозом лицо.

– Удачно! Полный сбор!
– кивнул ему первый, а этот повторил:

– Удача... Полный сбор. Ано!
– Он был чех, этот второй офицер.

– Пилипенков? Правильно они назвались - члены этой самой Комиссии?

– Точно оне назвались, ваше благо!
– подтвердил Пилипенков, но офицер, должно быть, не доверился ему и спросил еще: - А этот... ну, этот местный житель. Молодой башибузук, который с нами, - он здесь?

– Куприянов! Куприянов Матвей!
– подсказал Пилипенков.
– Вот он! Рядом со мною находится!

– Выйди-ка сюда, Куприянов Матвей!
– приказал офицер.

Вперед почти что военным шагом, в новенькой форменной куртке и в своей деревенской шапке вышел Матвейка Куприянов, обернулся к офицеру, нескладно отдал ему честь. Сам он был повыше многих солдат, а лицом - парнишка о десяти - двенадцати годах, но злой парнишка.

– Подтверждаешь, Куприянов, фамилии этих людей?

– Каких-то?

– Которых я только что выкликал?

– Всех я подтверждаю.

– Ну, а староста - не ты ли, старик?
– спросил офицер у Ивана Ивановича, закончив перекличку.
– Лебяжинский староста?

Иван Иванович промолчал, только пожевал губами, а Пилипенков опять шагнул два шага вперед:

– Он, ваше благо! Он только не завсегда признается, но другого нету никого на месте! И давно уже нету!

– Ну пошто же энто не признаюсь?
– отозвался Саморуков.
– Когда надобно - я признаюсь. Когда нету настоящего старосты - я за его!

– Объясни: кто выбирал Комиссию? Когда?

– По ранней осени было, господин офицер. Обчеством выбиралась она. Полномочным сходом.

– И протокол есть?

– Всё по форме, господин офицер! Как же без протоколу? Никогда невозможно!

– Куда посылали протокол? Куда? Кому?
– Спрашивая, офицер всё еще дышал в ладони, и видно было, что ему становится всё теплее и теплее, однако вопросы он задавал всё строже и жестче глядел на Ивана Ивановича.

А Иван Иванович отвечал всё веселее, распрямлялся в плечах и живее смотрел будто бы и подслеповатыми, а на самом деле уже прозревшими глазками.

– Протокол-от, само собою, был посланный нами. В Крушиху. Властям.

– Каким властям?

– Вот уже не скажу! Осенью ранней какая находилась тогда над нами власть? Припомнить бы! Ну, кои в ту пору были, тем и посылали! Однем словом!

– Ответ был на ваш протокол? Из Крушихи?

– Ответа не было, однако. Нет, не было.

– А это что значит? Что значит отсутствие ответа?

– Энто значит, властям, господин офицер, сильно недосуг было в ту пору. Оне сильно делами занятые были.

– Если власти оставили протокол об избрании Комиссии без ответа, так она не имела права существовать! А если существовала - так самочинно и самоуправно! Ты что - не понимаешь этого, старик?

– А вот у нас бумаги на милиционера Пилипенкова по сю пору нету, господин офицер? Сам здесь, сам прибыл еще во времена сенокосу, а бумаги на его нет как нет! Может, он тоже - самочинный? Может, вы, господин офицер, строго прикажете удалиться ему отседова9

– Я ему прикажу посадить тебя в каталажку, старик! Понятно?

– Как, поди, непонятно, господин офицер! На энто дело у нас понятие заведено!

– А еще спрошу тебя, старик: ты что же, не знаешь, не слыхал, что еще в июле Временное Сибирское правительство восстановило права частной собственности? И на землю, и на лес? Что леса Кабинета Его Величества переданы в собственность государственную? А в это время Коми-ссия самочинно присваивает права на лес и даже устраивает свою собственную вооруженную лесную охрану! Это ли не преступление?

Тут вперед выдвинулся Смирновский, стал по стойке "смирно", спросил у офицера:

– Не могу знать вашего звания. Не подскажете?

– Начальник отряда.

– Благодарю!
– коротко наклонил голову Смирновский.
– Недоразумение, господин начальник отряда! В Лесной Комиссии никто не присваивал власти корыстно, но бескорыстно и безвозмездно каждый исполнял общественную обязанность. Не будь охраны, государство поте-ряло бы лесного богатства во много раз больше. Комиссия может безотлагательно представить все свои документы, расчеты, ведомости, и вы убедитесь, как разумно народ охранял природное и национальное богатство!

Офицер-чех, перелистывая на столе бумаги Комиссии, приподнял один какой-то листочек вверх и спросил:

– Докум-энты? Ано?

– Эти документы!
– подтвердил Смирновский.

– О! О! О!
– покачал головою чех, а начальник отряда снова передвинул свою потрепан-ную сумку с бока на живот, чуть поискал в ней и вынул еще одну бумагу. Прочел:

– "Вас, граждане Лебяжки, мы призываем к всесторонней поддержке избранной вами же общественной организации, на сегодня единственной в селении и тем более необходимой для утверждения во всех нас гражданственности и понятия, которые не создаются ничем, как только общественным сотрудничеством".
– Прочел, поднял сине-прозрачные глаза на Смирновского, повторил: - "Вас, граждане Лебяжки, мы призываем..." А? До чего дошло дело - они призыва-ют!! А кто вам дал это право - призывать? Откуда вы его взяли? У кого узурпировали? И подпись бывшего поручика? Поручик - тоже призывщик!