Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Морея (южная часть Греции) — штаб-квартира Этерии. Весной 1821 г. Ипсиланти начал руководить операциями из Кишинева, и довольно странное «мигание» — намек на его общение с Мореей, где уже высадился его брат.

В своем кишиневском дневнике Пушкин сделал следующую запись от 2 апр. 1821 г.:

«Вечер провел у H.G. [не установлена] [99] — прелестная гречанка. Говорили об А. Ипсиланти; между пятью греками я один говорил как грек — все отчаивались в успехе предприятия Этерии. Я твердо уверен, что Греция восторжествует, и 25 000 000 турков оставят цветущую страну Еллады законным наследникам Гомера и Фемистокла».

99

Согласно словарю Л. А. Черейского («Пушкин и его окружение». Л., 1975, с. 91), речь идет о Елене Гартинг (примеч. пер).

В той же записи, а также в письме (начало марта, корреспондент не установлен) наш поэт восторгался Ипсиланти и его смелостью. В Десятой главе, IX, он совсем иной. Уже к 1823–24 г. очевидно разочарование Пушкина. Так, в черновике письма из Кишинева или Одессы к неустановленному адресату, основываясь на весьма ограниченных и в известной степени провинциальных наблюдениях, Пушкин пишет о греках:

«…толпа трусливой сволочи, воров и бродяг, которые не могли выдержать даже первого огня дрянных турецких стрелков… Что касается офицеров [греческие офицеры, которых он встретил в Кишеневе и Одессе], то они еще хуже солдат… никакого представления о чести… Я не варвар и не проповедник Корана, дело Греции вызывает во мне горячее сочувствие, именно поэтому-то я и негодую, видя, что на этих ничтожных людей возложена священная обязанность защищать свободу».

Примечательно слово «варвар». Им пользуется Николай Тургенев в 1831 г., говоря о Пушкине (см. коммент. к строфе XVI, 9–14).

X

Я всех уйму с моим народом! —  ² Наш царь в покое говорил…

Здесь, вероятно, содержится намек на конгресс в Вероне в 1822 г., на котором, согласно «Дневнику» Чарлза Кавендиша Фулка Гревилла (запись от 25 янв. 1823 г.): «Российский император говорил как-то [герцогу Веллингтонскому] о целесообразности посылки армии в Испанию; и, кажется, действительно думал, он может это сделать».

XI

................................... ................................... А про тебя и в ус не дует  ⁴ Ты, Александровский холоп Кинжал Л[увеля], тень Б[ертона] <не>…

Исходя из современных событий, Пушкин, мне думается, обращается в этой строфе к тому же самому «Закону», который был главным действующим лицом в его оде «Вольность» 1817 г. Я сочинил (принося извинения тени нашего поэта) следующую модель с той лишь целью, чтобы прояснить свое понимание начала XI строфы:

Молчи, Закон! Наш царь танцует Кадриль, мазурку и галоп, А про тебя и в ус не дует, Ты — Александровский холоп. Кинжал Лувеля, тень Бертона В виденьях не тревожат трона…

⁵ Это загадочная строка. Слово «Кинжал» в рукописи написано достаточно ясно, так же как и заглавные буквы «Л» и «Б». Но третье слово в этой строке, хотя оно написано уверенной рукой, трудно расшифровать. Как большинство комментаторов, я читаю его как «тень». Первые две буквы этой «тени» отличаются по виду от тех же букв в слове «тень» в строфе VIII, 4 («тень зари»), однако это варианты почерка одного человека. Тут важно близкое сходство первых двух букв в слове «тень» (XI, 5) с первыми двумя буквами слова «тем» (V, 1); и поскольку третья буква в слове «тень» (XI, 5) идентична третьей букве в слове «тень» (VIII, 4), я уверен, что никакое другое прочтение, кроме «тени» в строфе XI, 5, невозможно.

Подобная расшифровка «Л» у комментаторов общепринята. Озадачивает именно «Б», и тут высказывались довольно глупые предположения. Одно время я считал, что не совсем ясно написанную «тень» можно прочитать как «меч», и отсюда естественно возникал «меч Беллоны», но позже я пришел к иному выводу (1952).

В неподписанной исторической заметке, опубликованной Пушкиным в «Литературной газете», № 5 (1830 г.), «О записках Самсона» [Сансона], парижского палача, я обнаружил, что Пушкин упоминает Лувеля рядом с Бертоном. Пушкинская заметка гласит:

«Что скажет нам сей человек, в течение сорока лет кровавой жизни своей присутствовавший при последних содроганиях стольких жертв, и славных, и неизвестных, и священных и ненавистных? Все, все они — его минутные знакомцы чередою пройдут перед ним по гильотине, на которой он, свирепый фигляр, играет свою однообразную роль. Мученики, злодей, герой — и царственный страдалец [Людовик XVI], и убийца его [Дантон], и Шарлотта Корде, и прелестница Дю-Барри, и безумец Лувель, и мятежник Бертон, и лекарь Кастен [д-р Эдме Сэмуел Кастен, 1797–1823], отравлявший своих ближних [двух братьев Балле, Огюста и Ипполита, в запутанном наследственном деле], и Папавуань [Луи Огюст Папавуань, 1783–1825], резавший детей [маленького мальчика и маленькую девочку, которых он заколол в припадке умопомешательства, когда они гуляли со своей собственной матерью в общественном парке]: мы их увидим опять в последнюю, страшную минуту».

Лувель — Луи Пьер Лувель (1783–1820), угрюмый ремесленник, который, помешавшись, задумал истребить всех Бурбонов и начал осуществление своей безумной затеи с того, что насмерть заколол кинжалом 13 февр. 1820 г. (нов. ст.) в Париже наследника престола — герцога Беррийского; за это Лувелю отрубили голову.

Сейчас я допускаю, что «Б» в Десятой главе, XI, 5, означает Бертона. Генерал Жан Батист Бертон (1769–1822) — своего рода французский декабрист, который принял участие в заговоре против Бурбонов в 1822 г. и трагически погиб на плахе, выкрикнув громко «Да здравствует Франция, да здравствует Свобода!».

Поддельные воспоминания Шарля Анри Сансона (1740–93) «ex'ecuteur des hautes-oeuvres» <«палача»> в разгар террора во Франции несколько раз переиздавались. Самое раннее и наиболее известное издание — это, пожалуй, «Записки, вносящие свой вклад в историю французской революции», написанные «Сансоном, исполнителем судебных приговоров во время революции» (2 тома, Париж, 1829), посредственная стряпня двух литераторов, Оноре де Бальзака, впоследствии известного романиста (1799–1850), и Луи Франсуа Леритье де Лэна (1789–1852), который был также «редактором» другой ходкой подделки «Записок Видока, начальника сыскной полиции» (4 тома, Париж, 1828–29).

XII

Потешный полк Петра Титана Дружина старых усачей Предавших некогда тирана  ⁴ Свирепой шайке палачей.

¹Потешный полк.Имеется в виду Семеновский полк, основанный Петром I, наряду с Преображенским полком. Этот царь был одним из наиболее безудержных, но вместе с тем самым умным среди русских монархов династии Романовых. Пушкин испытывал к нему огромное уважение и использовал его колоритную фигуру в двух поэмах («Полтава» и «Медный всадник») и в незавершенном историческом романе (известном как «Арап Петра Великого»). Эпитет «потешный», от «потехи», применялся по отношению к мальчикам-солдатикам, живым игрушечным войскам, которыми Петр забавлялся в юности.

²старых усачей[вин. пад., мн. ч.]. Галлицизм, с которым мы уже встречались в главе Второй (XVIII, 13).

³Слово «предали» обозначает и «предать», и «передавать».

³ тирана.Это безумный Павел I (отец Александра I и Николая I), который был убит в своей спальне кликой придворных в ночь на 11 марта 1801 г., при бездействии караула Семеновского полка. Событие это следует особенно помнить, ибо оно вдохновило Пушкина на великолепные строки (57–88) в первом значительном его произведении — оде «Вольность» (1817).