Комната с загадкой

Ну, это без вскрытия не понять. Будь лицо целым, можно было понюхать и компетентно сделать заключение, а к этому месиву носом лезть – слуга покорный. К тому ж сейчас уже не разберешь, в кровавой каше.

– Я тоже сперва подумал, что пьяный выпал из тамбура, – начал было Колька.

– Чтобы эдаким-то бревном вывалиться, надо вусмерть упиться.

«А дважды два – четыре, – и вновь, надувшись, подумал парень, – тоже мне, строит из себя неизвестно что. Дураком надо быть, чтобы не понять, что погиб мужик, не придя в себя».

– По карманам не шарил?

«А то сам не видел», – чуть не сорвалось с языка, но снова сдержался и лишь ответил:

– Не успел.

– Это правильно, не надо хвататься за все руками, а то на тебя ориентировка придет как на подозреваемого.

– В чем?

– Хотя бы в убийстве с целью ограбления.

А сам же полез шарить по карманам – разумеется, зря. Ни документов, ни бумажника, ни даже носового платка. Колька мстительно заметил:

– Ишь, какие разборчивые ворюги. Кольцо на пальце оставили, часы не взяли.

Сергей, крякнув, хотел сделать внушение, но промолчал. Пусть его поумничает. Тяжело с ними – что ним, что с Ольгой. Никак не привыкнешь к тому, что оба здоровые лбы, а внутри как были балбесами обидчивыми, так и остаются. А если еще и поженятся, да такие же дети пойдут – только держись.

Но часы, как он верно заметил, на месте. Да еще какие часы! Колька чиркнул спичкой.

– Это не надо, – заметил лейтенант, – видишь?

Странно, как это Пожарский раньше и не заметил, что крупные светлые цифры и метки на черном фоне так и сияют ярко, зеленым светом. Может, слишком светло было.

– Ух ты, аж глаза режет. Это что за часы такие?

Палыч поправил:

– Это хронограф, дублирующий инструмент, в дополнение компасу и альтиметру.

– Пилотные? Трофейные?

– Само собой.

– Дорогие?

– Кто понимает – ничего не пожалеет.

– Вор, может, не понимал, – предположил, помолчав, Пожарский, – взял что попроще, лопатник да документы. А печатку просто снять не смог, крепко сидит на пальце.

– Печатка-то тоже трофейная, – заметил Акимов, – посвети сюда. Погоди, я сам. – И, достав свою зажигалку, на которой можно было вскипятить чайник, запалил ее. – Видишь?

– Потертость.

– Не потертость, – поправил Сергей, – это как пить дать спиленный орел.

– Дрянь, – Колька сплюнул, – и по доброй воле на руку нацепил, фашист. Поделом, значит, пассажира ссадили.

– Не торопись с выводами.

– Не стану.

– Правильно. Вдруг это хороший человек, а кольцо ему специально нацепили.

– На такую-то сардельку – да тут с маслом не натянешь!

– Может, – поддакнул Акимов, а сам думал, что очень это странно. Молодой, хорошо одетый гражданин гуляет по Москве без документов.

«Странно, и весьма. Значит, кому-то потребовались не цацки, а документы. Для себя, как запасный вариант или чтобы затруднить установление личности, чтобы подольше не опознали. Все возможно».

Колька уже дозрел до того, чтобы сменить гнев на милость и поведать Палычу все – или почти все, хотя бы о встрече у Брусникиных, по поводу дымохода, но тут на поляне стало многолюдно: до «дачи» добралась опергруппа. И Пожарский, которому совершенно не улыбалась роль юного следопыта – помощника милиции, промолчал.

– Ба, знакомые все лица, – капитан, главный опергруппы, первым делом сострил: – Товарищи с окраины в своем репертуаре. Специально народ подтаскиваете к рельсам.

Акимов в долгу не остался, подтвердил:

– Так и есть. То волоком, то на перекладных.

– Ладно, ладно, вам палец в рот не клади. Давайте пока, обеспечьте охрану, а мы тут поработаем.

Подоспел старый знакомый, медик Борис Ефимович Симак, сухой, крошечного роста, шустрый, как воробей, и шибко умный, он, как попугай, выступал по поводу и без повода. Вот и сейчас: осмотрев труп, быстро, бойко, телеграфным стилем надиктовав все, что и без него было очевидно, вынес вердикт, почти безапелляционно:

– Пометим, Волин: на трупе имеются внутренние и внешние повреждения, полученные вследствие выпадения из движущегося транспорта… записали? Характерные для падения с высоты… А смерть наступила часа два назад.

Тут раздался негромкий, но упрямый голос из тьмы:

– Неправда ваша.

Капитан – он, казалось бы, маячил далеко, на насыпи, – немедленно прикрикнул:

– Участковый Акимов! Почему посторонние на месте происшествия?

Симак ничуть не обиделся, напротив, поинтересовался:

– Кто у нас там такой осведомленный? Покажись из тьмы.

Анчутка – похоже, не без чьей-то посторонней помощи – шатнулся вперед.

– Ты кто таков? – благожелательно спросил медик.

– Я-то Яков Канунников, – представился тот, подбоченясь, – свидетель!

– Сами видели? – спросил лейтенант Волин, тихий, спокойный, всезнающий человек.

– На моих глазах все и случилось! И было это минут сорок-пятьдесят назад. Вот и Пожарский может подтвердить.

Вот кто его вытолкнул? Вышел и Колька, был вынужден предстать пред острые птичьи очи.

– Что там насчет того, кто что видел?

– Я не видел, как произошло, – пояснил Пожарский, – я подошел около пятидесяти минут назад, и он только-только выпал…

Медик прервал:

– Ясно, молодцы, хвалю и не оспариваю. Нашли вы его, скажем… сколько времени? А вот, погодите, – он, наклонившись, глянул на часы погибшего, – вот, хорошая немецкая техника, а перед советской галькой спасовала.

– Это гравий, – деликатно вставил Акимов.

– Где?

– На насыпи гравий.

– Какая разница? – высокомерно спросил медик.

– Галька гладкая.

– Все равно разновидность гравия, – прервал самолюбивый Симак, – не важно. Стало быть, ребята, нашли вы его около пятидесяти минут назад. А переворачивать, кстати, не стоило.

Анчутка, поджав губы, покосился на Кольку, тот сделал вид, что не замечает его взгляда.

– Вот, а смерть-то наступила раньше. На это указывает, вот, обратите внимание, степень окоченения и проявляющиеся…

Товарищ Волин мягко прервал: