Комплекс Наполеона

На это ничего ответить я не могла и молча согласилась со словами Владислава.

— Ну, а алименты?

Владислав не ответил.

— Да, грустно все это, — признала я со вздохом.

— Но гораздо большее и очень грустное впечатление оставили у меня последние встречи с Антониной, совсем недавно, — признался, в свою очередь, Губанов.

* * *

Прослышав от институтского приятеля, с которым совершенно случайно он столкнулся в Москве, о незавидной судьбе сына, Губанов не на шутку забеспокоился. Такого он не ожидал. При всем том, что он знал, что за штучка его первая жена. А может быть, просто до поры до времени он об этом не задумывался. Но слух о пребывании Сережи в детдоме всколыхнул его. Он собрался и приехал в Тарасов.

Увы, слух подтвердился. В той квартире, где он некогда застал Антонину с любовником, уже жили другие люди. Соседка Маргарита Степановна, поминутно вздыхая и апеллируя то к богу, то к покойным Тониным матери с бабушкой, рассказала ему невеселую, но типичную историю с участием спившейся Антонины и юркого риэлтера, который на этом факте сделал свой бизнес. Антонина продала квартиру и переехала в худшую жилплощадь, пропив всю доплату.

Любовники у Антонины с каждым годом теряли свой социальный статус. От преуспевавших бандитов она прошла сквозь ряд милиционеров низшего звена, потом — выпивавших, но работавших и получавших регулярно зарплату заводчан и шоферов и наконец докатилась до самого дна. Ее последним сожителем был некий алкоголик Анатолий, удовлетворявшийся случайными заработками. Что касается самой Антонины, то она из красавицы с высокой грудью превратилась в тощую, неопрятную волоху с нечесаными волосами и ранними морщинами. И это всего-то за десять с небольшим лет!

— Я нашел ее в Змеином овраге, — грустно сказал Губанов. — Она поначалу меня не узнала, потом всплеснула руками и улыбнулась. Мне даже показалось, что она какая-то прежняя. Но… Это продолжалось всего-то минуту, а может, и того меньше. Бросилась на шею… Потом начала жаловаться. А потом, осмотрев всю обстановку и остатки вчерашней пьянки, я все окончательно понял. Выпив одну рюмку, она по новой начала осыпать меня упреками. Что я ее бросил, что я их, — Губанов подчеркнул слово «их», — их бросил! И ей ничего не оставалось, как отдать сына в детдом.

— А она вообще когда-нибудь сама работала? — спросила я.

— При мне — нет, — ответил Владислав. — Она же вроде того, с ребенком сидела. Хотя… Как это можно назвать — «сидела»?

— Сейчас она санитарка в больнице, — сказала я.

Владислав пожал плечами, показывая, что не уточнял место трудостройства своей бывшей жены и что оно его, собственно говоря, мало интересует.

— Да, она устроилась вроде бы на курсы медсестер, как раз после беременности, — помолчав, кивнул Губанов. — Было дело. Но ходила она туда через раз, все отсыпалась после ночных загулов.

— И все же вернемся к последним вашим встречам, — попросила я.

— Да, — кивнул Владислав.

* * *

— И вот что, ты хочешь сказать, что правильно поступил, что ли? — пьяно икнув, спросила Антонина. — Что правильно поступил, что ли? — с угрозой в голосе повторила она.

— А как я должен был поступить? — с оттенком презрения в голосе проговорил Губанов.

— Как-как… Бросил одну, и делай чего хочешь! Как жить-то мне было?

— Как все живут, устраиваться на работу, мужика найти приличного, коли уж со мной не получилось…

— Ага, мужика! — повысила голос Тоня. — Где они, мужики-то? Одна пьянь!

Губанов хотел было сказать что-то вроде того, что «каков поп, таков и приход», но промолчал.

— Ну, а ребенка сдать в детский дом — это что? — продолжил Губанов. — Это надо же было додуматься!

— А как мне его растить-то без отца?! — истерически выкрикнула Тоня.

У Губанова опять на языке вертелось что-то типа: «Ну а как же остальные без отцов растят?!» — но он снова сдержался. Он чувствовал, конечно, свою вину за сына, но одновременно никак не мог согласиться с тем, что тогда поступил неправильно. Однако Антонина была совершенно другого мнения.

— Для него же нужно и то, и другое, и третье! А мне когда деньги зарабатывать-то? Мне когда работать-то? А он болел каждые две недели. А в детском доме — там и накормят, и напоят, и спать уложат. Профессионалы, между прочим! Это мне Нинка посоветовала, помнишь Нинку-то?

Владислав кивнул. Он, конечно, помнил Нинку, подругу Антонины, такую же, в общем, непутевую девицу, которая забеременела от случайной связи, потом решила рожать, но в конечном итоге ребенок у нее умер. Чему мамаша была не то чтобы несказанно рада, но и убиваться нисколечко не стала.

— Она говорила, что, если бы у нее ребенок не умер, она бы точно в детдом его сдала. А что?! Сейчас она замуж вышла, другого родила…

— Ну, вот видишь — получилось же у человека! — воскликнул Губанов. — И у тебя может получиться!

— Получилось, — передразнила Антонина бывшего мужа. — Ну, а у меня вот не получилось! Такая вот я непутевая! Вся жизнь моя под откос пошла!

Антонина обхватила голову руками и уронила ее на стол. В душе Владислава затрепетала жалость. Он еще раз окинул взглядом всю убогую обстановку того жилища, куда непутевая судьбинушка забросила его совсем еще не старую, в общем, жену. Но выглядела Антонина постаревшей лет на двадцать. Она являла собой с точки зрения возраста существо абсолютно бесформенное и неопределенное. В ней боролись природная молодость и приобретенная годами пьянства старость.

Владиславу все же стало жалко Антонину. Он подошел к ней, вздохнул, сел рядом и погладил ее по голове. Антонина прекратила рыдать и медленно подняла голову, посмотрев на бывшего мужа заплаканными глазами.

— Ничего, все еще у тебя будет, — неуверенно произнес Владислав. — Бывало и хуже. Просто нужно постараться измениться.

— Как? — выкрикнула Антонина. — Как?

— Ну… — У Владислава не нашлось подходящих слов.

«Бросить пить, устроиться на работу…» — вертелся в голове набор банальностей.

— Вот если бы ты не ушел тогда, все по-другому было бы, по-другому! А сейчас…

Антонина пододвинула к себе опустевшую бутылку водки и с сожалением заглянула внутрь.

— Вот так, — развела она руками. — Вот так. Слушай, сгоняй за бутылкой, а? — вдруг предложила она.

Губанов, уже приготовивший было душеспасительную речь, снова презрительно отстранился.

— Никуда я не пойду, — мотнул он головой.

— Тогда я пойду, — упрямо сказала Антонина и, поднявшись и покачнувшись, направилась к двери.

— И ты никуда не пойдешь, — возразил Владислав и закрыл ей дорогу.

— Пусти, что ли! — раздраженно махнула рукой бывшая жена. — Пусти, всю душу ты мне вымотал!

И вдруг что-то щелкнуло в ее голове, и она затряслась в рыданиях, припав к груди Губанова.

— Владик, а помнишь, как мы с тобой гулять ходили, а? Помнишь?

— Да, — односложно ответил Владислав.

— А у вас в Питере холодно?

— Когда как, — не блистал Владислав красноречием. — А что ты спрашиваешь?