Комплекс полноценности

Что сталось с землей в глубинке после Великой Октябрьской, было ясно, а вот дело с особняком в Петербурге неожиданно приняло крутой оборот. Одно время там располагалась редакция журнала «Каток», профсоюзного органа работников скоростного автотранспорта. Потом особняк перешел к народному театру цыган «День пляшем, два поем», которых скоро сменил «Клуб любителей отечественной водки», со временем уступивших свое место модельному агентству «От бедра». В конце концов, особняк был пожизненно арендован «Зачинай-БАНКом», известным своими инвестиционными проектами в области строительства крупных объектов на суше и небольших кораблей на море.

Но ветер перемен не оставлял особняк барона Гросса в покое. Едва «Зачинай-БАНК» обжился в новом помещении и начал пускать корни, прибирая к рукам все пристройки и окрестные здания, как снова грянул гром. Из далекой Ниццы в солнечный Санкт-Петербург прикатил некий фон Штольценбергер со своим любимым ротвейлером по кличке Шольц. Едва переступив порог отеля, Штольценбергер заявил окружившим его журналистам, что прибыл с важной миссией восстановления справедливости. Он утверждал, ласково потрепывая Шольца по слюнявой морде, что является прямым потомком барона Гросса, и согласно личному указу российского императора от тысяча семьсот двадцатого года имеет все права на особняк своего предка в самом центре Санкт-Петербурга. Более того, европейское сообщество не потерпит нарушения его прав, то есть прав человека. И, конечно, предъявит санкции правительству России, если его, то есть Штольценбергера, собственность не вернется к законному владельцу, а достанется варварам. Не видать тогда, мол, России финансовых кредитов, как своих ушей, – блеснул напоследок знанием русских поговорок Штольценбергер. А может быть Россию, по его просьбе, вообще отключат от международной финансовой системы «С.В.И.С.Т».

Представители «Зачинай-БАНКа» несколько озадачились. С одной стороны, какой-то малохольный Штольценбергер со своим слюнявым псом, а с другой стороны, европейское сообщество, за которым всегда маячит американское общество. Хотя особняк и был передан на ближайшие пятьсот лет «Зачинай-БАНКу» российским правительством после честной уплаты в бюджет нескольких миллионов долларов плюс налоги, в нынешней сложной финансовой ситуации можно было ожидать чего угодно.

Слегка перепуганные представители «Зачинай-БАНКа» собирали в это утро пресс-конференцию для ознакомления общественности со своими планами. Штольценбергер вечером, после совместного ужина с Шольцем, давал альтернативную пресс-конференцию в отеле, куда были приглашены журналисты, освещающие проблемы недвижимости и собаководства.

Антон прибыл в особняк Гросса вовремя, чему сам несказанно удивился, взглянув на часы, висевшие над входом. К счастью, пресс-конференция еще не началась. Посреди обширного зала, увешенного люстрами и гобеленами старика Гросса, были расставлены мягкие полукресла. Задумчивые коллеги Антона дремали, вяло просматривая пресс-релизы в шикарных папках, – было всего одиннадцать утра, самое неурочное время для нормальных журналистов. Среди прибывших с первого взгляда выделялись два брюнета южного типа, но явно не отечественного происхождения. Они вертели в руках дорогие смартфоны и глазели на гобелены с видом пожирателей культуры.

Антон зарегистрировался у миловидной девушки с бейджем. Затем получил свою папку и, усевшись поудобнее, погрузился в чтение программы мероприятия. Наученный профессиональным опытом, Антон сразу заглянул в конец списка. Предчувствие его не обмануло: под цифрой «4» значилось многообещающее слово «фуршет». День начинался хорошо.

От размышлений о предстоящем фуршете его отвлекли тактичные покашливания ведущего, в роли которого сегодня выступал сам президент «Зачинай-БАНКа» Георгий Васильевич Швассман-Вахман. Так значилось на табличке, стоявшей перед ним на столе. Справа от президента эротично сидела блондинка, судя по выражению глаз – переводчик. Таблички перед ней почему-то не было. Слева разместился человек небольшого роста, но, видимо, большого веса, поскольку Георгий Васильевич все время косил в его сторону одним глазом. На табличке значилось: «Вице-президент по особым вопросам Георгий Васильевич Швассман-Вербин». Клановость в банковском деле была налицо. О фамилии блондинки можно было и не спрашивать.

Между тем первый Швассман, которого Антон про себя уже успел окрестить для лучшего запоминания Шмайсером, нагнулся к микрофону и несмело произнес:

– Раз, два, три…

«Елочка, гори», – добавил про себя Антон и приготовился слушать, включив «Запись» на смартфоне.

– Здравствуйте, господа журналисты, – прокашлялся Георгий Васильевич, – начинаем пресс-конференцию. Как вам уже известно, из далекой Ниццы к нам в Санкт-Петербург приехал некий господин Штольценбергер и попросил, так сказать, освободить помещение. Я прямо к сути, господа, без предисловий. Так вот, явился он к нам из Ниццы, как снег на голову, хотя какой в Ницце к черту снег, и утверждает, что, мол, это его дом. Хотя здесь каждая… в смысле каждый гражданин Санкт-Петербурга знает, что это наш дом, в смысле – дворец. И что он честно приобретен на средства нашего банка, то есть вкладчиков. Я прямо к сути, господа, без предисловий. И вот, этот, господа, Штольценбергер…

Тут в разговор без предисловий вмешался второй Швассман. Видимо, у вице-президента по особым вопросам так накипело на душе, что от избытка чувств он даже вскочил со своего кресла, опрокинув микрофон.

– Я этого собаковода в бараний рог сверну! – выпалил он, глядя горящим взором на журналистов. – Хрен ему с маслом, а не особняк наш! Приперся из Ниццы! Отдавай, говорит! Он там, понимаешь, на горячем песочке прохлаждался, а я тут за этот особняк столько народу поло… То есть тендер пять лет выигрывал, пока в аренду получил.

Инициативу снова перехватил Шмайсер.

– Мой коллега хотел сказать, что имеющуюся у нас на балансе недвижимость мы, в смысле «Зачинай-БАНК», никакому залетному Штольценбергеру не отдадим. Пресс-конференция закончена. Прошу задавать вопросы.

Вице-президент опять нервно вскочил со своего места и рявкнул на весь зал зычным голосом:

– У меня тоже ротвейлер есть. Ну и что? Будка у него испанским кафелем обшита. Живет, сволочь, лучше меня. Но я ж не еду в Ниццу за особняком. На кой мне там еще один?

Молчавшие до той поры иностранные брюнеты неожиданно оживились. Один трижды сфотографировал вице-президента «Зачинай-БАНКа», а второй поднял руку и на ломаном русском, к неудовольствию эротично скучавшей блондинки-переводчицы, задал ему вопрос:

– Марио Бунзони, «Миланский Курьер», отдел хроники животных. Извинытэ, если я правилно вас понял, у вас тоже есть собак?

– Ясен перец, – бодро подтвердил второй Швассман, опускаясь на место. – Жрет одну свинину из морозилки…

– Тогда почему вы не встретиться сегодня утром на выгулке кобэлэй около отель, в котором живет господин Штольценбергер, – поинтересовался итальянец. – Вы могли бы тогда на открытый воздух обсудить всэ деловой проблэм? Так делайт у нас на западе.

– У меня сука. А кроме того, я что, похож на идиота, – один на один с ротвейлером гулять? – ответил Георгий Васильевич. – У меня охранников хватает, чтобы в пять утра шариться с голодной псиной по набережной. Да она меня сожрет к черту, если что не так. Я с ней только через пуленепробиваемую дверь будки разговариваю.

– А вот господин Штольценбергер, – назидательно проговорил миланец, – свой собак трижды в день моет шампунем от пэрхоты, чистыт ей зубы и сам кормит с ложечки бульоном.

– Может, он еще и спит с ней? – пошутил вдруг президент «Зачинай-БАНКа».

Миланец скромно потупил глаза.

– Такой вопрос не принято задавать на западэ, но по нашим данным, он очен привязан к своему кобелю Шольцу. Даже построил ему будку в своей спальне. Весь прогрессивный Милан наполнен слухами об их предстоящей женитьбе, поскольку медовый месяц они собирались проводить у нас, – ведь в Милане самый хороший собачий корма и самый прогрессивный закон о животных.

Президент и вице-президент банка переглянулись. Потом они переглянулись еще раз, одновременно посмотрели на эротичную блондинку. Наконец, вице-президент, повидавший на своем веку немало, с трудом выдавил из себя: