Компромат на кардинала
Шрифт:
Тоня сидела сжавшись, как замерзший воробей. Трясло ее ощутимо, слезы были рядом. Хорошо, что Федор был слишком занят своими манипуляциями, ничего не говорил. Вообще словно забыл о ней. Нет, вот вспомнил: вынул что-то из кармана, перебросил Тоне на колени. Вспорхнул прямоугольник плотной бумаги, на миг замер вертикально, потом лег.
Карта! Уже знакомая карта! Папесса Иоанна!
Зачем Федор опять ее показал? Тоня брезгливо подобрала коленки, карта соскользнула на пол.
Федор покосился мрачновато:
– Думаешь, это та самая, которую я подобрал сегодня в сквере? Нетушки. Та – вот она.
Сунул руку в нагрудный карман, показал еще один точно такой же плотный
– А эту, номер два, я поднял во дворе. Помнишь, омоновец нашел что-то за трансформаторной будкой вместо гильзы? Командир ее так небрежно – щелк! – по ветру, а у меня чуть сердце не выпрыгнуло. Сидел, сидел он там, за будкой, не ошибся твой сосед-алик! Вон, уже и карта приготовлена была, визитная карточка фирмы, так сказать, а как увидел этот снайпер хренов, что задел не того, что по тебе промазал, сразу ноги сделал, про карту и забыл.
– Ты что, хочешь сказать, что это в меня стреляли? – Тоня с усилием разомкнула пересохшие губы.
– Не хочу, но приходится, – кивнул Федор. – В тебя. То есть за квартирой твоей следили, возвращаться туда нельзя.
– А если за нами и сейчас следят, мы что, к тете Люсе их приведем?!
– Не следят, но ты права: туда ехать совершенно ни к чему.
Он достал из кармана куртки мобильник, набрал номер:
– Тетушка? Привет. Не разбудил еще? Разбудил? Ну прости, что-то ты рано сегодня укачалась. Как там дела? А ребенок как? Спит давно? Ну и классно. Утром ее не буди, как проснется, так и проснется. Не надо ей завтра в садик соваться, как бы чего не вышло. Мы часикам к одиннадцати подскочим, еды привезем. Не надо? Полно всего? Хорошо. Тогда сама нянчись с дитем. Скажи, амуницию ее мы забрали, завтра привезем. На машине ее на танцы доставим, скажешь, хорошо? Если какие сложности, звони ко мне по городскому, а лучше на сотовый. Спокойной ночки? Отлично, передам. И тебе от нее. Чего?! – Он тихонько хохотнул. – Спасибо на добром слове.
Убрал телефон.
– Тебе от тетушки привет, поняла, да? Я взял на себя смелость…
– Правильно сделал. Катя спит?
– Ну да.
– А мы сейчас куда едем? – При этих словах Тоне показалось, будто в кабине зазвенело что-то – как туго натянутая струна. Да ведь это ее голос так звенит – от волнения!
Федор покосился на нее, выворачиваясь из «кармана», повел машину к повороту вниз, на Рождественку:
– Ко мне едем. В Подновье.
– Да оно же вроде на горе.
– Поднимемся подальше, там хорошая дорога. Внизу вся набережная сейчас свободная, долетим как стрела. Я люблю тут гонять по ночам.
Показалось или в голосе его – холодное спокойствие, а вернее, равнодушие? А как же… а то, что он говорил раньше? Все. Кончено все. Все кончено… Зачем же тогда везти ее в Подновье? А, ну да, из милосердия. Из человеколюбия. Вдобавок, они, может быть, все-таки родственники. А родственники должны помогать друг другу! Впрочем, на уровне Адама и Евы все люди родственники. И что? Много вы дождались взаимной помощи?
– Знаешь, что мне тетушка напоследок сказала? – спросил вдруг Федор с тем же странным выражением.
– Откуда ж мне знать?
– Совет да любовь.
– Что-о? – Тоня чуть не поперхнулась. – Почему?..
– Почему?
– Почему она так уверена, что это будет, ну, совет да…
– Да любовь, – подсказал Федор. – А ты что, уже не уверена?
– Я не знаю, – смятенно забормотала Тоня, – я думала, ты обиделся, там, во дворе, когда я кричала, что ты Виталика… я думала, ты его… извини!
– А чего на правду обижаться? – буднично пожал плечами Федор.
– Как?
Что?!– Хоть я и не стрелял в него – чисто физически не мог исхитриться! – но убить, если честно, очень хотелось. Своими руками. Кстати, не исключено, еще и придется. У вас развод-то оформлен или как?
– Давно уже.
– Ага! – оживился Федор. – Значит, Виталика убивать не понадобится? Значит, ты свободная женщина?
– Ну да.
– То есть тебя можно хоть завтра в церковь тащить?
– Как в церковь? Зачем?
– Угадай с трех раз. Венчаться, зачем еще. Браки-то ведь совершаются не где-нибудь, а на небесах!
Тоня тупо глядела на летящую под колеса дорогу, серо-желтую в свете фонарей. Впереди, в черноте ночи, маячили поздние огоньки на высоком берегу. Как будто созвездия в небесах. В тех самых, где совершаются браки.
Она невольно выпрямилась, вскинула голову. Подобралась – то ли от страха, то ли… не знала, что это такое творится с ней.
– Значит, ты на меня не обиделся? – спросила она, лишь бы что-нибудь спросить.
– Сказать, чего я всю жизнь боялся? – проговорил Федор, сидя строго и прямо, словно подражал Тоне. – Что вот женюсь когда-нибудь, а жена глупые вопросы будет задавать. Кошмар, да, как это выдержать? А теперь знаешь о чем думаю? Что я это как-нибудь переживу…
Глава 40
ВИСК
Россия, Нижний Новгород, ноябрь 2000 года
– Отец мой…
– Джироламо! Porca miseria! 55 Иногда мне хочется убить тебя!
– Иногда мне самому себя хочется убить, отец мой. Поскольку больше никого последнее время не удается, а я самый доступный объект.
– Следует ли твои слова понимать так, что акция вновь не удалась?
– Увы…
– И возможность была вполне реальная?
55
Черт возьми! (ит.).
– Более чем. Неизвестно, когда снова представится такая же. Но тут бог явно отвратился от нас. Мало того, что мы упустили эту женщину, – жертвой едва не пал совершенно безвинный человек. По счастью, вреда ему почти не причинили.
– Во всем надо видеть промысел божий. Во всем, и даже в неудачах. Как известно, все временное преходяще и смертно; и оно само, и то, что его окружает, полно грусти, печали и тяготы и всяческим подвергается опасностям, которые нас неминуемо подстерегли бы и которых мы, в сей временной жизни пребывающие и составляющие ее часть, не властны были бы предотвратить и избежать, когда бы господь по великой милости своей не посылал нам сил и не наделял нас прозорливостью. Что я слышу? Ты смеешься?
– Так и вижу вас в любимом pоltrona 56 с томиком нечестивца Боккаччо на коленях. Я столь часто слышал ваше чтение этой богопротивной книги, что многое запомнил наизусть.
– Что же, скажи на милость, богопротивного в тех словах, которые ты только что услышал? Я почел бы за счастье, приди они мне на ум во время проповеди. Господь в неизреченной милости своей порою влагает самые благие мысли в уста нечестивцев и снабжает руки грешников орудиями для достижения самых праведных целей. Это уже не «Декамерон». Это мои слова.
56
Глубоком кресле (ит.) .