Компромат на президента

– Русская мафия, – сказал шофер, – даже сюда добрались. Раньше их только в Австрии слышно было. Разборки, – добавил он уже вошедшее в газетный обиход русское слово.

– Разборки? – переспросил Бондарев, пожимая плечами. – Что это такое?

Водитель принялся объяснять непонятливому пассажиру-немцу, что такое бандитские разборки. Клим Бондарев еле сдерживал улыбку, понимая, насколько далеки представления швейцарцев от реальностей российской жизни.

Глава 7

Оба джипа со швейцарскими номерами, принадлежавшие Хайновскому, стояли во внутреннем дворике цюрихского особняка. Рядом стоял лимузин, который прибыл из аэропорта почти сразу после приземления самолета. В Швейцарии Хайновский находился совсем недолго, а столько всего уже успело случиться!

Михаил Изидорович нервно барабанил пальцами по спинке переднего сиденья. Порфирьев боялся вздохнуть. Он прокололся так сильно, как никогда ни на госслужбе, ни на службе у олигарха.

– Черт… – произнес Михаил Изидорович, ни к кому не обращаясь.

Порфирьев позволил себе пошевелиться.

– Чертова баба, все случилось из-за нее, – внятно сказал олигарх и звонко щелкнул пальцами. – Чего сидим?

Порфирьев с готовностью выбрался из машины и распахнул дверцу перед своим боссом. Хайновский стоял на бетонных плитках, запрокинув голову, смотрел в затянутое серыми тучами небо. Начальник охраны осторожно глянул вверх, чтобы узнать, а что же так заинтересовало хозяина. Но ничего особенного в заграничном небе не было – облака да пара гонявшихся друг за другом птиц.

– Ты говорил, что все предусмотрел, – зловеще произнес Михаил Изидорович.

– Всего не предусмотришь, – честно признался Николай Порфирьев.

– Я подумаю… – Михаил Изидорович повел рукой, отстранил начальника охраны и двинулся к крыльцу черного входа.

Он неверной походкой поднялся на невысокую лестницу и скрылся за дверью. Охранники переглянулись. Порфирьев решил никому из своих ребят не выговаривать за случившееся – сам виноват. Хайновский тем временем уже сбросил плащ на пол и прошел наверх. На втором этаже в небольшой спальне он присел возле бара и прошелся пальцами по горлышкам бутылок. Последнее время олигарх пил мало, придерживаясь золотого правила, что пить можно только тогда, когда тебе хорошо, если же плохо, к спиртному лучше не прикасаться.

«Виски, – хотелось того, что покрепче, о золотом правиле Михаил Изидорович уже не вспоминал, – виски – лучшее лекарство от безысходности».

Хайновский, сидя на корточках, свинтил пробку и понюхал горлышко. Едкий запах приятно щекотал ноздри. Подрагивающей рукой он налил себе полстакана и торопливо выпил. Возбуждение было так велико, что он даже не ощутил крепости, словно пил подкрашенную воду. Но организм принял спиртное с благодарностью. Вскоре от желудка стало распространяться приятное тепло, а голова слегка закружилась. Хайновский не удержался от искушения и выпил еще половину стакана.

Не раздеваясь, не сбрасывая ботинок, он завалился на кровать поверх белоснежного одеяла и сунул в зубы сигарету. Курил без всякого удовольствия, не удосуживаясь даже сбивать пепел. Тот сам опадал серыми хлопьями. Короткий окурок Михаил Изидорович вбросил в стеклянную вазу на прикроватной тумбочке и смотрел, как дым тонкой извивающейся струйкой парит над ней.

«Идиот, – подумал олигарх, – нельзя недооценивать противника, иногда он действует не топорно, а изобретательно».

Хайновский прикрыл глаза и погрузился в тревожный сон. Но даже в этом состоянии его мозг не отдыхал.

Охранники не решались зайти в дом. Порфирьев молча сидел в джипе, курил одну сигарету за другой, в горле уже першило. У ворот особняка остановился белый «Мерседес». Водитель не выходил, терпеливо ждал, когда ему откроют.

– Яша Цирюльник пожаловал, – беззлобно пробасил Порфирьев и махнул рукой, давая знак, чтобы охрана открыла ворота.

«Мерседес» ловко припарковался между джипами. Из него выбрался невысокого роста коренастый мужчина пятидесяти лет, грустно улыбнулся Порфирьеву.

– Миша дома? – как-то очень уж по-домашнему поинтересовался он.

Порфирьев вместо ответа указал взглядом на окна спальни второго этажа. Яша Цирюльник был давним приятелем Хайновского, еще в советские времена, двадцати трех лет от роду, он «свинтил» на Запад по еврейской линии, сумел неплохо подняться. Его состояние, конечно, не шло ни в какое сравнение с сегодняшним состоянием Михаила Изидоровича, но зато нужными связями Цирюльник оброс. Он обладал удивительным даром располагать к себе людей. Каждому, с кем он говорил, казалось, что всю свою жизнь Цирюльник шел только к тому, чтобы перекинуться с ним парой ничего не значащих слов.

– Я сам поднимусь к нему, – Яков сокрушенно покачал головой.

Он шел по лестнице, ступая почти бесшумно, хотя специально и не старался, просто привык так передвигаться, толкнул плечом дверь в спальню, неодобрительно поцокал языком, разглядывая этикетку на оставленной у открытого бара бутылке. Хайновский похрапывал на кровати. Цирюльник присел рядом, тронул Хайновского за плечо. Олигарх, не просыпаясь, попытался отмахнуться.

– Мужчина, – требовательно произнес Цирюльник, – просыпайтесь. Проспите свою остановку, и на конечной вас заберет милиция.

Последние слова Хайновский выслушал уже с открытыми глазами.

– Не смешно, – тихо произнес он, оторвал голову от подушки и подал гостю теплую со сна руку.

Пожатие было вялым и почти безжизненным.

– Миша, Миша… Сколько раз я тебе говорил и в детстве, говорю и сейчас – не забирайся высоко, больно будет падать.

– Советы раздавать легко, – Хайновский приподнялся на локте и потер лоб ладонью.

– И самое странное, что даже хорошим советам никто не следует, – Цирюльник поводил ладонью перед глазами Михаила Изидоровича, словно проверял, жив ли тот.

– Вижу, что знаешь, – криво ухмыльнулся Хайновский, – сочувствовать мне не надо.

– Я не только знаю, но и с нужными людьми уже переговорил.

В глазах олигарха на мгновение зажегся огонек надежды, но тут же погас: если бы вести были утешительными, Яков не стал бы тянуть с ними.

– Не спешишь, значит, все плохо. Долго подготавливаются только к сообщению о смерти.

– Не знаю, что было в твоем портфельчике, и знать не хочу, Миша.

– Козырная карта там была, – вздохнул Хайновский.