Кому на руси жить

Щеки Миная подрагивают то ли от волнения, то ли от обиды. Хвост ему Бур прищемил будь здоров. Единственную ошибку сотворил – не стоило деятеля этого живым брать на озере, уж как-нибудь перед батей отчитался...

– Ты думал я людей не соберу? – продолжает себя хвалить себя Минай. – Думал – пьет Минай на радостях мед хмельной бочками? Пил. Бочками пил. Но и дело делать не забывал. Кого угрозой, кого посулами собрал народец. Перебили вы много, ничего не скажу. Особенно твой долговязый стрелец, бьющий без промаха. Сущий зверь! И этот огромный дулеб с ослопом, молотил моих точно кузнец крицу, пока стрелу в спину не всадили. Даже ты удивил, нос полоцкому десятнику на щеку свернул, бабка Данья еле вправила. А он все хвастал, мол, на кулаках никто из нашей дыры его даже ни разу ударить не изловчится. За оградой от меня хотел схорониться? Решил – неумному Минаю никто не сможет калиточку ночью отворить? Зачем тебе это надо было? Не понимаю! Ты ведь молодой, мог до седых волос дожить припеваючи, ушел бы, глядишь, поладили с тобой. Я и послать к тебе хотел, да сказали – бесполезно...

Я надолго зажмуриваюсь. Неужели один остался? Неужто всех моих парней порешили шестерки этого чокнутого упыря? И Невула и Гольца и Липана, которого я уже привык считать своим...

Во многих фильмах соответствующего жанра хитрый злодей, заполучив в свои лапы храброго героя, вместо того, чтобы сразу прикончить, с кровожадным прищуром обожает витиевато объяснить бедолаге в чем тот, собственно, не прав и за что его сейчас будут мочить. К моему удивлению, со мной сейчас происходит нечто подобное. Вроде бы и пообвыкся уже я здесь и убить хотели не раз, не в диковинку, но к такому напрягу готов не будешь стопроцентно никогда. Это в кино герой каждый раз чудесным образом изворачивается и в итоге побеждает, а тут впереди маячит совершенно реальный кол – самое мерзкое, постыдное и блевотное орудие пыточного арсенала средневековья, какое только могу себе представить. Руки связаны крепко, за дверью, наверняка, охрана. Похоже, влип на этот раз основательно.

Чертов усатый маньяк...

– Чего ты там шепчешь, не слышу?

Совладав с крепкими чувствами, поднимаю на него глаза.

– Скажи, Минай, куда ты жинку свою денешь, когда Любославу за себя возьмешь? Прогонишь или задушишь втихаря?

Мой вопрос так веселит ненастоящего дядюшку Рваного, что я невольно чувствую себя дипломированным комиком.

– Совсем шальной? Зачем сразу – душить? Старая жена как хорошая собака: обученная, верная, а прогонишь – дорогу в свою конуру завсегда отыщет. Вот и будет старый дом сторожить пока я терем боярский обживать буду. Понял, ты, тать неумытый? Ну, не стану более беспокоить. Да и некогда мне. Готовься поутру в Навь. Отведу я на тебе душеньку, ох, отведу...

Жаль рот пересох, плюнуть в него нечем.

Уже в дверях Минай оборачивается.

– Кормить и поить тебя я запретил. Чтоб кол не изгадил, сам понимаешь, ты у меня не один.

После таких заяв есть и не хочется, да и тошнит меня что-то, по ходу еще один сотряс заработал. А вот пару литров кваску холодного я, пожалуй, сейчас высадил бы.

Вот интересно: почему именно утром? Хочет, чтоб я промариновался или на самом деле некогда? Если выбирать, то конечно, завтра утром предпочтительнее. Впереди почти целый день и долгая ночь жизни. У Бура с Мишей достаточно времени чтобы вернуться, навести тут порядок и обезопасить мою пятую точку от проникновения инородного древесного тела.Времени уйма, но что-то мне подсказывает – не успеет Мишаня снова меня спасти.

Не особо греет даже перспектива после мучительной смерти оказаться дома, в своем времени. Может эта чертова временная аномалия, в которую мы с Мишей угодили, именно так и срабатывает? А может это не аномалия вовсе, а как у индусов – переселение душ после кончины? Тогда вообще не факт, что в следующий раз я не окажусь в теле какого-нибудь енота...

От нечего делать перебираю в уме варианты кто исхитрился организовать мою встречу с отесанным колом. Так-с... возле самих ворот дежурил Криня. Однорукий Рыкуй, так не желавший драться с полоцкими, сидел в кустах у конюшни, неподалеку от телег с Минаевыми подарками. Шепет прятался в укромной засидке позади терема, рядом с дровником. Еще двое из теремной дворни сидели у выгребной ямы в дальнем конце подворья и за амбаром. В принципе открыть калитку мог любой из них. Мог вообще любой, кто бы очень захотел и мне сразу кажется уже не важным кто это сделал, свой или вылезший испод тюков с подарками засланец, хотя Козарь при мне тщательно прошмонал телеги...

Сам виноват, слишком им всем доверял. Недаром говорят, что самые неприступные крепости берутся изнутри. Изменник – универсальный ключ в умелых руках.Понятно, что сразу все не могут быть предателями. Минай сказал я у него не один, значит, не всех перебили, томятся еще по темным углам мои боевые соратники в ожидании страшной расправы.

Мысли начинают перескакивать с одной на другую. Где Голец? Что с Любославой? Попить бы... Гнида усатая... Мне б шпалер какой, да патронов обоймы три...

Запах гари щекочущим змием робко вползает в ноздри, заставляя все чувства обостриться. Знать барбекю в честь победы готовят или коптить живьем кого из наших надумали. С них станется...

Через несколько минут запах дыма усиливается до тревожного понимания, что это ни разу не шашлык и не экзекуция пленных через сожжение, уж больно густой запах горящего древа, насыщенный. В щели сарая, красиво играя на свету с летающими в воздухе пылинками, потек кудрявый, пахучий туман. Он потихоньку сгущается, заполняет пространство и вскоре повисает сплошной, но пока еще легкой пеленой.

Горит снаружи. Что-то большое горит. Вон народ уже орать начал, суетиться... Черт, да там серьезно все... Слышен низкий, басовитый гул большого пожара и треск разрываемого огнем дерева, жаркое зарево заливает усадьбу, словно устав прятаться за тучевой хмурью солнышко решило выкатиться прямо на двор.

Мамочка родная! Эдак я и до кола не дотяну, не порадую старика Миная своими корчами.

Начинает меня от этого малоприятного факта потряхивать. Не от упущенной возможности угодить Минаю, а от предстоящей мучительной гибели путем удушья или сгорания заживо когда мой сарайчик займется таким же ярким пламенем.

Насколько хватает гибкости моей шее, оглядываю свое узилище, в котором взгляду ровным счетом не за что зацепиться. Хлам для хозяйственных нужд: тележные колеса у стен, над ними развешены упряжь и хомуты, ремни какие-то, веревки, деревянные грабли и вилы по углам. Острорежущего или колющего инструмента в прямой досягаемости моих ног не обнаруживаю, что приводит меня к мысли начать в панике звать на помощь. Кол будет завтра, а дым вот он, в грудь лезет, на воле его ветерком разгоняет, а в этой хибаре он, сволочь, злонамеренно концентрируется.

– Помогите!

После первой пробы голоса кричу уже в полную силу:

– Помогите! Откройте! Ау-у-у! Эй, твари-и-и! На помощь! А-а-а-а...

Связки сорвал оравши, увлеченный мерами по своему спасению, сразу не различаю шорох над головой. Поворачиваюсь только когда сверху на темя просыпается пыльная соломенная шелуха.

– Стяр! Стяр! Батька! Да не ори ты так! Там не слышит никто...

Не думал, что когда-нибудь буду так счастлив слышать этот голос. Настоящий денщик вверенного ему патрона из самой преисподней вытащить обязан.

Солома с крыши продолжает сыпаться мне в глаза. Голец руками споро увеличивает щель в кровле между продольных жердей, лезет внутрь ногами вперед.

– Ты что, терем подпалил, чудила? – спрашиваю, озаренный внезапной догадкой, пока Голец с обезьяньей ловкостью спускается с высоты на землю.

– Ага! – по его лицу ползет самодовольная лыба. – Полыхает как лучина! Заливают, колодец весь вычерпают хрен зальют!

– Ну ты даешь! Как сумел-то?

– Когда зашумели, я в подвал нырнул, под лестницей крышка есть. Была... Прятался поначалу, потом смекнул, что скоро полезут и найдут. В горшках масло хранилось, я его разлил, разбрызгал везде и поджег, чего там уметь? Когда дым наверх повалил, внизу уже жар стоял как в кузнечном горне. Они дверцу наружную топорами выставили, так и вовсе заполыхало точно в пекле Ящеровом!