Кому вершить суд. Повесть о Петре Красикове

— Давно бы так! — выкрикнул Дан.

— От вас, господин «социал-демократ», я ничего другого и не ожидал услышать. Но вы все же здесь не один, и мне хочется верить, что среди ваших сподвижников есть люди и более трезво мыслящие. Вот к ним-то я и обращаюсь. Обстановка с каждым часом становится все более угрожающей. Демонстрации черносотенцев — это первый акт открытой контрреволюции. На очереди следующие. Но если вы, члены Исполкома, искренне называете себя представителями трудового народа, я призываю вас: попытайтесь использовать все свои связи и все свое влияние, чтобы предостеречь правительство от кровопролития!

В помещении воцарилась тишина. И когда он смотрел на кого-нибудь в упор, тот опускал глаза.

Петр Ананьевич поднялся на третий этаж, где совещались большевики Совета. Он рассказал им о разговоре с Политикусом, о том, что видел на улицах, о столкновении с Даном на Исполкоме. Было решено связаться с дворцом Кшесинской, посоветоваться с товарищами из ЦК. Оказалось, там тоже понимали тщетность попыток изменить ситуацию. Было окончательно решено возглавить движение, с тем чтобы придать ему мирный, организованный характер. Большевики, депутаты Совета, отправились на заводы и в воинские части.

Петру Ананьевичу предстояло попасть на Путиловский. Рабочие этого крупнейшего в столице завода были настроены самым решительным образом. На Путиловском ему приходилось бывать раньше: в пятом году он много раз выступал там перед рабочими. Там, должно быть, его еще помнили.

Его попутчиком оказался Костя Федулов. Он направлялся в Гренадерский полк, расквартированный неподалеку от Путиловского. Ехали в трамвае. Здесь, как и на улицах, все свидетельствовало о крайней степени наэлектризованности народа. Кондуктор свирепо ссорился с пассажирами. Какая-то деревенская тетка с большой корзиной у ног визгливо кричала на до смерти испуганную гимназистку. За окнами Петроград выглядел словно бы изготовившимся к драке. На тротуарах толпились обыватели, у самого трамвайного вагона текли исполненные угрожающей решимости демонстрации. Яркое июльское солнце делало все еще более значительным.

— Что делается! — воскликнул Костя, поблескивая глазами. — Жалко, рано начали. Не то бы…

Он стоял рядом с Красиковым и смотрел на него снизу вверх.

— Большевик? — Вскрик прозвучал внезапно и чересчур громко, так что все пассажиры повернулись в их сторону. — Вот он, иуда! Солдатом вырядился, сволочь! — Кричал стоящий рядом с ними пожилой господин с морщинистым лицом в синеватых прожилках. — А вы, гражданин, — повернулся он к Петру Ананьевичу, брызнув слюной ему в лицо, — зачем слушаете его? Или вы, может быть, с ним заодно? Господа…

— В чем дело? — пробасил кто-то у передней площадки. — Дай пройти, мамаша!

К ним пробирался пожилой человек с темными неотмываемыми пятнами металлической пыли на руках и лице. Он басил:

— Кто тут иуды, кто большевики? Мы их сейчас… — Он подошел и обратился к морщинистому господину. — Что с ними делать? До смерти убивать или, может, отпустим? А вы, господин, в пятом году что с ними делали? Убивали? Может, это и на Дворцовой площади их, иуд…

Спустя минуту в перебранке участвовали все пассажиры. А Петр Ананьевич и Костя, сопровождаемые темнолицым рабочим, выбрались из вагона и продолжали путь пешком.

Красиков шел в колонне путиловцев. По Невскому двигались в пугающем безмолвии. А всего час тому назад на заводском дворе рабочий митинг тысячеголосо требовал смерти предателям. Заводским большевикам и Петру Ананьевичу понадобилось изрядно повоевать, чтобы хоть в малой степени унять ярость путиловцев. И вот теперь рабочие шли по центральному проспекту и безмолвно несли затаенную ненависть. Впереди под красными флагами, без песен, без громких команд, желтовато-зелеными волнами гимнастерок покачивался строй Гренадерского полка. На тротуарах толпились обыватели. Долетали возгласы:

— Немецкие шпионы!

— Будьте прокляты…

Впереди ударили выстрелы. Сначала — винтовочные, затем — сверху, с крыши или чердака — пулеметные очереди. У Гостиного двора перестрелка длилась минут пятнадцать. Гренадеры, нарушившие было построение, вновь образовали колонну. Над ней взвилось: «Вы жертвою пали…» Песню подхватили, и над Невским поплыла печально-светлая мелодия. Обывателей словно ветром сдуло с тротуаров. На углу Садовой гренадеры подбирали раненых и убитых товарищей. Невесть откуда появились двуколки с красными крестами…

Сна не было всю ночь. Он искурил, должно быть, целую пачку папирос, шагая взад-вперед по кабинету, перебирая в памяти события минувшего дня и: пытаясь предугадать, что ждет их в будущем.

Едва забрезжил рассвет, Петр Ананьевич вышел из дому. Нева спокойно текла между гранитными берегами, лениво отражая наливающееся голубизной предутреннее небо. Он шел вдоль гранитного пара-лета, слушая легкий плеск невских волн. Не понять было, когда и зачем свернул он с набережной, как оказался на Мойке. Ноги будто сами вели его к редакции «Правды».

На Мойке было пустынно. Даже на крыльце Певческой капеллы не маячил солдат с карабином. Лишь несколько поодаль, у двери редакции «Правды», толпился какой-то народ. Предугадав недоброе, Красиков заторопился, предусмотрительно перейдя, однако, на противоположную сторону, к бетонному парапету. Подошел, увидел, что у редакционного подъезда суетятся озабоченные офицеры и солдаты. Скрываются внутри, выбегают, снова исчезают. Зазвенело выбитое из окна стекло, и тотчас на улицу белыми птицами вылетели какие-то редакционные бумаги…

Петр Ананьевич остановился у старой липы с таким расчетом, чтобы толстый ствол дерева скрывал его от глаз военных, беснующихся в помещении «Правды» и под его окнами. Из редакционного подъезда вышло несколько типографских рабочих с опущенными головами, вслед за ними — две девушки-машинистки. Эти, не оглядываясь, заторопились прочь. Затем на тротуар выскочил плотный, чуть седоватый человек в солдатской гимнастерке. Красиков узнал в нем выпускающего редактора «Правды» Константина Степановича Еремеева.

Константин Степанович сошел на мостовую, оглянулся на закрывшуюся за ним дверь, поднял голову, стал смотреть на окна. Оттуда то и дело вылетали изорванные в клочья бумажные листы, фотографии, газетные полосы.

Внезапно раздались выстрелы. Со стороны Певческой капеллы, гремя каблуками по мостовой, бежала группа солдат человек в тридцать. Впереди прочих торопился чернобородый офицер. Петр Ананьевич узнал в нем капитана Трегубова и подумал: «Вот, Михаил, ты и нашел свое место». Трегубое между тем что-то приказал подбежавшему к нему унтеру и исчез в здании. За ним последовали и его подчиненные.