Конь в пальто

Выходило, что оба брата вот-вот станут обладателями целого миллиона долларов. Этот мифический миллионный кредит сначала делился пополам, потом – три к двум, потом – четыре к одному, после чего Олежке были обещаны твердые десять процентов, как только он оформит кредит на фирму «Надежда» и обналичит всю сумму.

Ведь сто тысяч – это большие, очень большие деньги, верно? С этим трудно было не согласиться, и Олежка кивнул. Хан запустил еще один пробный шар: возможно ли оперативно обналичить такую сумму? Возможно, почему не возможно, уклончиво ответил Олежка, но новый вопрос был сформулирован уже конкретно и поставлен ребром:

– Сделаешь? Или так и будешь за моей спиной крысятничать? Да или нет?

Отказ означал: «Буду крысятничать». Согласие – «Не буду крысятничать». Помаявшись несколько секунд в логическом тупике, куда его загнал Хан, Олежка выдавил из себя:

– Я постараюсь. Но нужно все спланировать, обдумать…

– Ты мне не веришь? Или считаешь себя умнее?

Новый тупик. Нечего сказать, кроме:

– Что ты, Хан!

– Значит, берешься?

И тут у Олежки вырвалось это самое требуемое:

– Да!

Хан ласково потрепал его по светлым волосам и пригласил отужинать. Возражения, естественно, не принимались.

Какие могут быть возражения на хозяйские предложения?

5

Длинный стол в пиршественном зале был уставлен всем тем, чем потчуют своих сотрапезников и лизо-блюдов сильные мира сего. Люди, собравшиеся за обильным ужином, были даже менее разнообразны, чем предложенные им блюда. А главным украшением стола являлся Хан собственной персоной.

Он расположился на почетном месте, так и не удосужившись сменить синий халат с оранжевым драконом на спине на что-нибудь более цивильное. Но именно полураспахнутый халат, шлепанцы и поросшие щетиной скулы выдавали в нем полновластного хозяина, который не собирался считаться с чьим-то мнением, за исключением своего собственного. Когда Хан склонялся над тарелкой, массивный золотой крест выныривал из густых зарослей на его груди и многозначительно звякал о фарфор: «Внимание! Отец семейства изволит кушать!»

Крест был освящен на Иордане специальным эмиссаром. Он не спас Хана от четырех пуль, всаженных в него много лет назад. Поэтому впоследствии петелька на кресте была перепаяна, и Христос повис на ханской груди вниз головой. Такой же переворот произошел и в сознании крестоносца.

По левую руку от Хана пыжилась-жеманничала безмозглая кукла, мнящая себя чуть ли не его спутницей жизни. Но не спутницей была она, а лишь временной попутчицей. Такие куклы менялись рядом с Ханом столь часто, что ни он, ни его подданные не утруждали себя запоминанием их настоящих имен. По хозяйскому примеру все звали их Олями, поэтому путаницы не возникало.

Справа от хозяина, в качестве почетного гостя, ожесточенно сопел и жевал, жевал и сопел большой гаишный чин с заплывшими глазками и багровым рылом. Его пористый нос бороздили фиолетовые молнии прожилок. По торжественному случаю чин напялил на себя короткий широкий галстук-слюнявчик, но стянуть его на толстой шее не удалось, поэтому узел съехал чуть ли не на грудь, и ворот лиловой рубахи свободно телепался, подобно свинячьим ушам, свесившимся к кормушке.

Взопревший от аппетита Адвокат, вынужденный сторониться поршнеобразного возвратно-поступательного движения гаишного локтя, неудобно выгибался, кособочился, однако управлялся с вилкой и рюмкой довольно ловко, не отставая от соседа.

Олежку отделял от Адвоката главный ханский аферист и проходимец Филиппок, разместившийся аккурат напротив кавказцев. Его благообразное, честное лицо внушало желание общаться на «вы», говорить «спасибо» вперемешку с «пожалуйста» и деликатно сплевывать рыбные косточки на салфетку. Маленький дефект внешности – два кроличьих зуба, прожорливо выдающихся из-под верхней губы, Филиппок маскировал густыми рыжими усами. Сотни граждан купились на этот симпатичный имидж. Одни занимали ему деньги, другие выписывали ему доверенности на получение товара, третьи делали поставки без предоплаты. Правда, в последнее время Филиппок своим личиком нигде понапрасну не отсвечивал, отыскивал и кидал лохов с помощью молодых да ранних подручных.

Редко удается кинуть чисто, не оставив концов. И если взрослые слишком уж энергично донимали маленьких, забыв поговорку про «что упало, то пропало», – на сцене появлялись «заступники».

Виртуозы «базара», блюстители своих собственных законов сидели через стол от Олежки. Как знают сейчас даже первоклассники, их бригадирский статус не имел ничего общего с рабоче-крестьянским происхождением. Мало в них было и просто человеческого. По своей сути это были биороботы, запрограммированные на проявления всех существующих видов насилия. Перед Олежкой возвышались два ханских бригадира. Они по-соседски накладывали себе закуски с тех же самых тарелок, пили из тех же самых бутылок, но Олежка надеялся, что дальше этого сближение с ними никогда не зайдет. Слишком опасна тесная близость с бездумными танками, без оглядки прущими по чужим жизням.

– Попробуй соус, Ляхов.

– Что? – встрепенулся Олежка, вопросительно глядя на обратившегося к нему бригадира.

– Соус, говорю, попробуй. На травах. Слезу вышибает.

Заинтригованно причмокнув, Олежка вывернул на тарелку массу цвета хаки и приналег на сдобренную ею пищу, хотя терпеть не мог слишком острого, вышибающего слезы.

– Нравится?

– Угу!

– В травах весь смак, понял? – пояснил бригадир, глядя прямо на Олежку и вместе с тем куда-то сквозь него.

– Сила и витамины, – поддержал его напарник с таким же слегка расфокусированным взглядом ценителя природных приправ в виде терпких соусов и курительных смесей.

– Угу! – повторил Олежка, торопясь отправить обжигающее месиво в желудок, подальше от горьких вкусовых ощущений. Внутренности сжались в предчувствии скорой изжоги, но зато удовлетворенные бригадиры избавили Олежку от своего рассеянного внимания.

Неуютно чувствовал себя рядом с бригадирами и управляющий местным отделением «Интербанка», который должен был выдать ООО «Надежда» тот самый кредит, о котором шла речь в ханском кабинете. Банкир держал вилку в левой руке, а нож – в правой, но пользовался столовыми приборами больше для видимости, чем для дела. Было очевидно, что он с самого начала ужина придумывает предлог для того, чтобы встать, извиниться и уйти, но не находит достаточно веских оснований обидеть хлебосольного хозяина.

Зато два незнакомых Олежке персонажа в коммерческом прикиде упивались оказанной им честью. Олежка их понимал и не осуждал. Нечто похожее испытывал и он сам, когда, впервые избавленный от унизительного ожидания за дверью, был неожиданно приглашен за ханский стол. Тогда ему казалось, что это – первая ступень длинной иерархической лестницы в заоблачные выси. Оказалось, что ступень только одна. Либо ты допускаешься кушать в обществе Хана, либо нет, вот и все. И никуда по этой куцей лесенке подняться нельзя, разве что к обильному, но не очень веселому застолью.