Конь в пальто

Начало и конец тирады Жека пропустил, выхватив из нее главное.

– Миллион? – он приподнял хмурившиеся до этого брови. – Завтра?.. Ну-ка, угости меня кофейком. Или забыл, что без кофе я впадаю в летаргию?

Радуясь такому облегчительному исходу, Олежка потащил брата на кухню, загремел чашками и ложками, выставил банку с гранулированным порошком, водрузил на плиту чайник. У него слегка тряслись руки, когда он наполнял протянутую Жекой чашку, и на столе образовалась лужица. Жека вытер лужицу злополучной тряпицей с сердечком и отправил ее в мусорное ведро. Потом пнул ногой фарфоровые осколки подальше и поинтересовался:

– Посуду на счастье бил?

– Какое уж тут счастье…

– Ты рассказывай, рассказывай.

Олежка трусовато оглянулся на матовое окошко ванной и пожаловался шепотом:

– Ханская сучка. Заложит.

– Не заложит, – твердо пообещал Жека. – Говори, не теряй время.

Его уверенность передалась младшему брату. Олежка заговорил уже искренне. Рассказывая о своей беде, он оживлялся все больше, пока не помертвел от безжалостного Жекиного резюме:

– Ты труп, братик.

– Как это – труп? – Олежкины губы стали вдруг непослушными, и вопрос пришлось повторить более внятно: – Что значит – труп?

– Покойник, – терпеливо пояснил Жека.

– А вдруг меня и правда на Кипр отправят? – спросил Олежка так страстно, словно изменить мнение брата означало – изменить судьбу.

– Зачем на Кипр? Здесь закопают. В целях экономии и безопасности.

Олежка хотел возразить, но не смог. Он внезапно понял, что знал безжалостный приговор с самого начала, только боялся себе в этом признаться. Ходячий труп. Завтрашний покойник.

– Что же мне делать? – спросил он с потерянным видом, без всякой надежды получить волшебный рецепт продления жизни.

– То, что я скажу, – жестко сказал Жека.

– Неужели поможешь?

– Помогу. А заодно расквитаюсь. – Поймав недоумевающий взгляд брата, Жека пояснил смысл последней фразы: – Забыл про пять штук, на которые меня выставили? Думаю, потеря «лимона» будет для Хана такой же болезненной. Как ты мне сказал, сейчас все всех кидают. Почему кто-то должен быть исключением?

– Но это опасно, – напомнил Олежка, отлично зная, что брат часто поступает вопреки здравому смыслу: – Ты же не один. У тебя дочка… – Он невольно споткнулся на следующем слове: —…Жена.

Жека даже не изменился в лице, когда паскудник напомнил ему про Ленку. Допил кофе и подчеркнуто спокойно ответил:

– После той истории с «Опелем» мы расстались. Она считает, что я жалкое ничтожество, не способное прокормить семью. Попрошайка. Поэтому она живет у родителей. Папик у нее в конторе служит, уж он-то доченьку и внучку в обиду не даст, не беспокойся. И вообще это мое дело. Каждый отвечает за себя, согласен?

– Не понимаю, – печально признался Олежка. – Не понимаю, как ты собираешься вытащить меня из этой истории.

– Очень просто, – невозмутимо ответил Жека. – Завтра мы с тобой станем очень богатыми и совершенно свободными людьми. Устраивает такая перспектива? Если не хочешь сдохнуть от выстрела в упор, просто скажи «да».

Олежку немного покоробила убежденность, с которой брат сказал про выстрел в упор. Словно знал нечто такое, о чем не хотел распространяться. А само предложение Жеки ему понравилось, поэтому он, поколебавшись немного, произнес:

– Я говорю: да… Но как?..

– Скоро узнаешь. Твердо решил?

– Думаю, твердо…

– Нет, ты еще сомневаешься, я вижу. А нужно, чтобы никаких сомнений не осталось, – Жека подмигнул Олежке и повысил голос: – Оля! Или как тебя там? Иди к нам, здесь тебе будет лучше слышно!

5

Она и так услышала вполне достаточно, чтобы догадаться о ценности полученной информации. Нужно было немедленно подать условный знак. Но этот неприятный тип в длинном плаще преграждал ей путь в гостиную, просвечивая пристальным взглядом насквозь. Что-то поплохело ей от этого взгляда. И холодно стало. Оля скрестила руки на голой груди, потом примостила ладошки, одна поверх другой, там, откуда ноги растут, наконец, избрала наиболее оптимальную позу: одна рука вверху, другая внизу.

– Дурак, да? Чего вылупился?

– Любуюсь, – сказал Жека. – Представляю, какая ты будешь красивая, когда умолкнешь.

– Пропусти, я хочу одеться!

Жека позволил ей пройти мимо, однако далеко не отпустил, перехватил за плечо.

– Отчепись! – бросила Оля, не обернувшись.

– А волшебное слово? – уже обе Жекины руки легли на ее плечи, но не остановились на этом, а поднялись выше, обхватывая скулы и щеки.

– Ага, как же, разогналась! – ответила Оля. Она даже попыталась презрительно улыбнуться, но жесткие пальцы, наложенные на лицо, делали всякую мимику невозможной. – Отчепись, я сказала! – слова с трудом цедились сквозь зубы, которые не удавалось разжать.

– Грубая ты девушка, – с сожалением констатировал Жека, поворачивая к себе Олино лицо так, словно намеревался поцеловать ее в губы.

Ее подбородок упирался теперь в сгиб его локтя, а макушкой она чувствовала давление его ладони. Оля хотела выругаться, но из перехваченного горла вырвалось лишь гневное сипение. Потом голову резко повело вверх и налево, в Олиных ушах прозвучал громкий щелчок, заглушивший все остальные звуки, а в глазах не осталось ничего, кроме непроглядного мрака.

У Олежки тоже потемнело в глазах, когда до него донесся этот жуткий хруст. Он вскочил с табурета, как ошпаренный, и сдавленно взвизгнул:

– Ты что, очумел?

– Ручки очумелые, – скучно отозвался Жека. – Была такая телепередача, детская. Помнишь, братик? – Его голос звучал напряженно, потому что приходилось удерживать на весу голое тело, ставшее вдруг очень скользким и тяжелым.

– При чем тут телепередача?! – Олежка чуть не плакал от безысходности. – Что ты наделал?

– Сломал этой гадине хребет. Честно говоря, не ожидал, что у меня получится. Но это очень легко, братик. Ну, не стой столбом! Помоги отнести ее на кровать.

– Зачем?

– Она будет делать вид, что не умерла, а просто спит.

– Я спрашиваю: зачем ты это сделал?!

– Чтобы она нас не заложила. И чтобы ты внезапно не передумал. Мы смелые только когда очень боимся… Давай, бери ее за ноги!

– Как же так… как же так? – причитал Олежка, пока они несли мертвую, укладывали ее на кровать, а затем Жека придавал ей вид спящей красавицы, заботливо накрытой одеялом.

– Хватит сопли распускать, – жестко сказал он, покончив с этим занятием. – Я воскрешать не умею, не надейся. Все! Обратной дороги у тебя нет. Если будешь закатывать истерики, я уйду, а ты отдувайся сам. Мне уходить?