Конан и дар Митры
Шрифт:
Половина столов была занята - там гуляли солдаты. Судя по всему, непростые - колесничие, отборные воины местного владыки; их боевые повозки, сверкавшие бронзой, стояли на обочине дороги, а выпряженные кони паслись в рощице. Конан, не желая слушать их галдеж и грохот то и дело сдвигаемых кружек, выбрал место подальше, швырнул под лавку свой дорожный мешок и сел. Покопавшись в кошеле, он выудил пару серебряных монет и начал небрежно подбрасывать их в ладони, с почти детской радостью ощущая, как струившаяся от пальцев ниточка Силы крутит и вертит в воздухе блестящие диски.
Черноглазая
– Что желает чужеземец?
Он осмотрел ее с ног до головы, и черноглазка зарделась.
– Вина, моя красавица, и мяса! Много вина и много мяса!
– Больше ничего?
– Ну почему же? И все остальное, что ты можешь предложить!
Конан метнул ей монеты, и девушка ловко поймала их.
– Все остальное стоит дороже мяса и вина, - ее улыбка сделалась лукавой.
– Хотя с таким богатырем, как ты, опасно спорить и торговаться.
– Я не торгуюсь с женщинами.
– Рука Конана снова прогулялась в кошель, и теперь на его ладони сверкала горстка золота.
– О!
– Черные миндалевидные глаза девушки округлились.
– Почтенный чужеземец богат!
– И щедр!
– И хорош собой!
– И ласков!
– И хвастлив... немного!
Они одновременно расхохотались, увлеченные этой игрой, и девушка убежала, сверкая округлыми бедрами. Конан поглядел ей вслед и решил непременно остаться ночевать. Может, она и не была красавицей, повергающей ниц единым взглядом, ну так что ж? Много дней он не касался женского тела - и то, что сейчас посылал случай, его вполне устраивало.
Вскоре на его столе появились два кувшина с розоватым вином, плетеное блюдо со свежими лепешками, тарелка с тушеной бараниной, еще одна - с двумя молодыми петушками, обжаренными на вертеле, и несколько больших гроздей сочного винограда, выложенного на зеленые листья. Черноглазка таскала молодому и симпатичному путнику всю эту снедь, перебрасываясь с ним то шуткой, то лукавым словечком, то озорным взглядом; и Конан чувствовал, что его шансы приятно провести ночь растут с каждой выпитой кружкой вина. Кстати, напиток показался ему кисловатым, хотя мясо и петушки были приготовлены отменно.
Покончив с первым кувшином, киммериец встал и направился прямиком к хозяину, торчавшему у бочек подобно расплывшемуся холму на фоне горного хребта. Он играл ленточками, вплетенными в бороду, и поглядывал на колесничих, шумно пировавших за сдвинутыми столами - не испытывают ли почтенные воины в чем-либо недостатка.
Конан выложил на доску серебряный кругляш.
– Налей мне вина, хозяин, за отдельную плату. Только хорошего! Розовое у тебя кислит.
Толстяк поклонился, сокрушенно разведя руки в стороны.
– Клянусь милостью Лучезарного, путник, больше я ничего не могу предложить! Это цельное вино, неразбавленное...
– Я и не говорю, что в него долили воды, - миролюбиво заметил Конан.
– Мне не нравится его вкус. Нет ли у тебя крепкого красного? Помнится, я пил такое, когда заглядывал
– Нет... ни капли нет...
– толстый хозяин поежился, и киммериец понял, что он врет. С чего бы? Странно... Любой трактирщик отпустил бы за серебряную монету кувшин самого лучшего вина.
Конан покосился на столы колесничих. Люди эти казались настоящими мужами войны, широкоплечими и рослыми, с мощными шеями и ухоженными бородами, в добротных льняных туниках без рукавов; их кольчуги, бронзовые шлемы и оружие лежали рядом на лавках. Опытный глаз киммерийца сразу отличил стрелков от копьеносцев и мечников: первые глядели так, словно целили стрелой в лоб, у вторых же правое предплечье бугрилось крепкими мышцами. У одного из воинов - видно, десятника - на груди сверкала серебряная цепь; прочие щеголяли перстнями и серьгами с самоцветами.
– Похоже, они пьют красное, - сообщил Конан хозяину, подвигая к нему свою монету.
– То самое красное, которого у тебя ни капли нет. Удивительно, правда? Они что же, принесли его с собой?
Толстяк сам сделался красным, как его вино.
– Видишь ли, господин мой, - зашептал он, перегнувшись через доску, кабачок мой - вблизи казармы... вон того зиккурата, под которым проезд в город. И колесничие нашего светлейшего дуона часто посещают меня... можно сказать, я при них и состою... Люди же они благородные и гневливые... чужим не мирволят... и уж совсем не любят, когда я подаю пришельцам вино, заготовленное для них...
Конан вновь оглядел воителей дуона. На сей раз взгляды, которые он бросал на их столы, были замечены; одни ответили ему вызывающими взорами, другие - хмурой ухмылкой. Похоже, благородные колесничие дуона и впрямь не жаловали чужаков.
Усмехнувшись, Конан выложил на прилавок еще одну серебряную монету и склонился к уху хозяина.
– Солдаты, твои благодетели, хлещут красное бочками - так неужели и для меня не найдется кувшина? И кто заметит, какое вино мне подали?
Толстяк вздохнул и сгреб обе монеты.
– Лучше бы ты пил розовое, - грустно заметил он.
– Ну, иди к себе; девушка принесет то, что ты хочешь.
Киммериец последовал этому совету и принялся с аппетитом доедать петушков. За время, проведенное в пещере наставника, он совсем отвык от мясного, и сейчас наслаждался сочной поджаристой птицей, перемалывая ее вместе с костями. По его подбородку стекал сок, губы блестели от жира; покончив с петухами, он обтер рот лепешкой и сыто рыгнул. Пора бы и запить, промелькнуло в голове.
Черноглазая служанка уже спешила к нему, придерживая кувшин на крутом бедре. Но то ли она выбрала неудачный маршрут, то ли колесничие, разгорячившись, возжелали сладкого - попала девушка прямо им в руки. Один из воинов ухватил ее, усадил на колено, и принялся шарить за пазухой; другой, не обращая внимания на визг красотки, вырвал у нее кувшин - что б приятелю было удобнее. Разумеется, он заглянул внутрь, тут же испустив гневный рык.
– Эй, Харра! Куда твоя девка тащила это вино?
– воин поднялся и, не выпуская из рук кувшина, подошел к толстому кабатчику. Тот покраснел и затрясся.