Конан и мрачный серый бог

Сивитри стонала и опустилась на одно колено около своего упавшего меча.

Она вытирала лоб и снова дрожала.

Конан медленно заговорил.

— Смешай противоядие теперь, и скажи мне остальную часть своего плана.

Когда я увижу, что она выздоравливает, мы пойдем вместе в руины.

— Мы… вместе? — Тодж покачал головой. — Это не мой план. Ты должен пойти один… прямо между тех скелетов, где он может увидеть тебя. Toт-Амон, конечно, выступит против тебя, но он не будет знать обо мне. Как только ты отвлечешь его, я поползу ближе, в здание, и воткну свою Красную Гадюку в его спину. Что случится с богом, позже решим между нами. Так, ты соглашаешься, киммериец? — Смешай микстуру, — ворчал Конан, опуская меч. — Кром и Бадб, я дам эту клятву: если ты возьмешь статую и не отдашь ее мне, то умрешь от моей стали.

Теперь вперед, до конца сумрака. Ночь — союзник стигийца.

— И моя.

Тодж засунул алый цвета крови кинжал назад в его тяжелые обертки ткани, прикрепленные ремнем через его грудь. Он криво улыбнулся и начал рыться в своих предметах. Его Золотой Лотос, возможно, легко нейтрализовал яд, но у него не было никакого намерения дать женщине истинное лечение. Он открыл флягу толстой, бледно-зеленой мази и размазал осторожно часть в крышку. Из мешочка он взял маленький, красновато-коричневый лист и искрошил это, превращая в мазь, чтобы сформировать пасту. Он тогда распахнул свои одежды, показывая широкий пояс ткани вокруг талии, приспособленной с несколькими петлями, чтобы удержать приблизительно полдюжины кристаллических склянок. Выбрав одну, он удалил его крошечную пробку и встряхнул несколько масляных розовых капель в пасту, перемешивая ее в течение нескольких мгновений.

Сивитри вытерла пот на своем бледном влажном лице. Она ни поднялась, ни достала свой меч.

— Это, — сказал Тодж, протягивая ей крышку. Он повернул свое лицо к Конану, холодно смотрящего на него. — Никакой человек не может победить меня в бою, киммериец, ты были бы болваном, чтобы попытаться… ах, Белл! — он вздрогнул от очевидной боли.

Рука Сивитри унеслась от крышки, к рукоятке кинжала, который выступал из одежд Тоджа. Она поворачивала лезвие в его груди, пихая так сильно, чтобы остриё проникло в обертки ткани и рубашку ниже, скользя в плоть.

Челюсти Конана открылись от удивления. Убийца булькал и свалился, цепляясь за распространившуюся окраску, которая впитывала его туника. Он замерзал немедленно в той позе, глаза остекленело покрывались поволокой.

Сивитри вытащила руку из одежд Тоджа, с ее пальцами, сжатыми вокруг рукоятки Красной Гадюки, кинжала убийцы. Она плюнула в неподвижное лицо бледного волшебника.

— Возможно никакой мужчина, не победил тебя, — сказала она, открывая другой рукой крышку фляги, которую предложил Тодж. — Но где мужчина терпит неудачу, женщина может преуспеть.

Она приложила свой палец в пасту, изъяла микстуру и глотнула это с гримасой.

— Хорошее избавление, — проворчал Конан. Он перевернул Тоджа на спину и встал на колени, чтобы проверить пульс на шее. Едва его пальцы коснулись кожи туранца, как он отдёрнул назад свою руку и забормотал проклятие.

— Укус Красной Гадюки — укус ледяной смерти, — сказала Сивитри, кривя губы.

— Если бы Тодж не поддался на мою уловку, возможно, ты бы почувствовал ее сковывающий эффект. Я не знаю, как Тодж достиг обладания этим, последнее, что я знала, кинжал был украден от храма в Луксуре и переместился в гильдию Мессантии.

Она опустила пустую крышку и протерла виски. Конан следил за оружием подозрительно.

— Луксур? Без сомнения оружие такой неестественной силы конечно осквернено некоторыми стигийскими смертельными заклятиями, — сказал он.

— Хорошо, что это, оказалось отравой для Тоджа. По крайней мере, мы свободны от него теперь! Все же мы ещё должны разделаться с магом — дневной свет почти исчез.

Конан протянул руку к Сивитри.

— Ты можешь продолжить? Сивитри вздохнула, когда Конан потянулся поставить ее на ноги. Тогда она опустилась назад на песок.

— Еще нет, — она вздрогнула. — Следующим днем я могу выздороветь, если то противоядие мерзкого вкуса поборет яд Тоджа достаточно быстро.

— Его план, возможно, сработает, — размышлял Конан. — Та Красная Гадюка — хотя столь же опасна чарами, относительно противника — кажется удобным оружием для убийства мага. Я бы не прочь вонзить это в живот Toт-Амона.

— И если он убежит с реликтом прежде, чем мы достигнем его, Конан, что тогда? Я не могу поехать, моя голова в огне лихорадки.

— Кром, женщина! С тобой это всегда что ли будет? Человек должен сделать то, что его нутро или его сердце говорят ему делать, и последствия будь проклятыми! Я не буду затемнять свои мысли вопросом «что будет»! Ты отдыхай здесь и выздоравливай, — сказал он, наклоняясь, чтобы взять рубиновый кинжал. — Пока я доказываю цену плана Тоджа. У меня есть обещание, данное тебе, и никакая стигийская свинья не может отклонить меня, когда полная комната золота ждет меня. Есть способ узнать, скрывается ли Toт-Амон все еще внутри тех стен, или ничего, но песок и кость часто посещающих эти руины.

— Никакое золото не стоит смерти, Конан. И если у стигийца уже будет статуя, то Нефрит никогда не будет обладать ею.

— Если там кто-то сегодня умрет, то именно Toт-Амон сделает это. Жди меня здесь до утра. И не забудь слова Карантеса, которые могут все же оказаться истинными. На восходе солнца я поеду назад к Саридису с тобой, или я буду в бездне! Сказав это, он прыгнул в седло и направил свою лошадь полным галопом к скелетам, нагроможденным в тенях позади белой мраморной башни.

18. Зловещий древний Бог

Мраморные стены, яркие как алебастр, причиняли боль глазам Teвека, когда он рассматривал их. Прошедшие столетия не притупили их блеск. В прямом свете внутренняя часть этого храма сожгла бы его глаза. Он обмотал полосу тонкой ткани вокруг головы, немного порвав её и накинул капюшон рясы, прячась от унылой белизны. Но он вынес бы больше, чтобы достигнуть приза, лежащего в нескольких шагах дальше.

Зловещий древний Бог! Ледяной холод прошел по спине Teвека, когда Шакал тщательно очистил песок с вершины статуи жемчуга. Когда ахеронские воины закончили свою работу, некромант забрал свою волю из всех них, за исключением Шакала. Поблизости стоял единственный другой скелет, которого Teвек держал возвращенным к жизни — тот единственный нифиец, услышавший его запрос и выбравшийся из песков. Он снова бегло исследовал кости шести других, чьи остатки были рассеяны на полу перед богом.

Только один из них сохранил любую духовную связь с ее материальной формой и его череп был на длине руки от шеи. Странное спокойствие изошло от этого, несмотря на его очевидно внезапную и насильственную смерть. Контакт с духом останков стал для Teвека тошнотворным, и он резко прервал его.

Случившееся здесь, в прошлых столетиях, представляло вторичный интерес.

Некромант имел только один приоритет: достать статую бога и привести свой план в движение. Однако этот спокойный нифиец был бы важен позже. Чёрный клинок сказал ему, что нифиец был младшим жрецом Ибиса, и также он знает три из имен Зловещего древнего Бога. Teвек выудил бы те имена из него достаточно скоро.