Концепции современного востоковедения

Что поучительного для себя может извлечь из общеметодологических положений востоковед, стремящийся к тому, чтобы его «продукция» удовлетворяла критериям научного знания?

Прежде всего, стоит отметить, что, как и в других, преимущественно эмпирических науках, в востоковедении часть утверждений – это не интерпретация данных (и тем самым превращение их в факты), а передача фактов, как таковых. Например, если достоверно установлено, что пророк Мухаммад бежал из Мекки в Медину в 622 г., то это истина факта, а не мнения.

Но востоковедение, конечно, не сводится к перечню фактов. Вспомним определение востоковедения, предложенное в статье «Востоковедение как наука» 12 и воспроизведенное во «Введении в востоковедение» 13 : «Востоковедение – это наука о духовной и материальной культуре традиционалистских сообществ в синхронии и диахронии с опорой на свидетельства языка и текста». В свете данного определения обратимся к концепциям тех авторов, которые по-своему трактуют соотношение Востока и Запада и, прежде всего, отношения, связанные с историческим временем. Так, А. Ю. Ашкеров в главе своей монографии «Социальная антропология», озаглавленной «Коллизия “Восток—Запад” в социально-антропологической интерпретации», пишет о тенденциозности восприятия Востока на Западе. «В глазах западных “наблюдателей”, – говорит автор, – восточные страны вечно обретаются в прошлом. <…> само выражение “первобытные народы” превращает познание качественных различий в хроноскопию: западный ученый (прежде всего, конечно, этнолог в его традиционном понимании) видит в “дикарях” своих “первобытных предков”» 14 . Оставим в стороне то бесспорное обстоятельство, что этнолог, пользующийся термином «первобытные народы», вовсе не обязательно прилагает его к народам восточным – в равной мере этот термин относят к европейским (т. е. западным) предкам европейцев современных. Существенно другое. В согласии с заявленным принципом об особой важности для востоковеда языковых свидетельств обратимся к этим последним. Нужно проанализировать, действительно ли есть значимые параллели между современными восточными языками и «предками» современных западных языков. Если такие параллели имеются, то, во-первых, сама гипотеза о корреляции между языковыми и социокультурными параметрами может считаться (по крайне мере частично, «локально») подтвержденной 15 , а во-вторых, будут подкреплены (либо, наоборот, поставлены под сомнение) утверждения о сходстве между современными восточными культурами и архаическими западными.

12

Касевич В. Б. Востоковедение как наука // Вестник С.-Петербург. ун-та. Сер. 2: История. Языкознание. Литература. СПб., 2001. Вып. 3 (№ 18).

13

Введение в востоковедение / Под ред. Е. И. Зеленева, В. Б. Касевича. СПб., 2011.

14

Ашкеров А. Ю. Социальная антропология. М., 2005. С. 441, 446.

15

Ср.: Касевич В. Б. Типология языков и типология культур // Типологические и сопоставительные методы в славянском языкознании. М., 1993.

В качестве примера можно использовать морфосинтаксическую типологию языков, тем более что эта типология имеет связь с семантикой и типами ментальности. В ряде работ морфосинтаксическая типология включает особый класс активных языков (наряду с более традиционными номинативными/аккузативными и эргативными). В активных языках все имена делятся на два класса – активных и инактивных (стативных). Только активные имена могут выступать с переходными (активными) глаголами, обладая при этом семантической ролью Агенс и будучи морфологически маркированными; инактивные имена могут выполнять семантическую роль Пациенс и выступают немаркированными морфологически. Указанный тип засвидетельствован в современных языках, которые есть все основания относить к восточным, – индейские языки на-дене и ряд других. Тот же тип находят в реконструированном праиндоевропейском языке – предке современных романских, германских и многих других языков; пережиточно следы активного строя обнаруживаются в латинском 16 .

16

Bichakjian B. H. Language in a Darwinian perspective. Frankfurt am Main; Bern; Bruxelles, New York; Oxford; Wien, 2002.

Иными словами, в данном конкретном случае действительно можно видеть корреляцию языковых и этнопсихологических (культурно-антропологических) характеристик, причем то, что свойственно современности восточных языков, действительно оказывается историей для западных. Никакой тенденциозности здесь нет – это фиксирование некоторых реальных соотношений. Как трактовать данные соотношения, как их объяснять – отдельный вопрос, и ответы на него могут, конечно, оказаться несовпадающими у разных авторов.

На этом примере мы можем видеть, что в востоковедении используются те же критерии научности знания, что и в любой науке, причем одновременно мы видим комплексный характер востоковедной науки, когда этнокультурные и исторические проблемы изучаются и решаются в комплексе при важнейшей роли языковых свидетельств.

О ГУМАНИТАРНЫХ НАУКАХ

Выше речь шла о том, что объединяет точные/естественнонаучные и гуманитарные дисциплины. Теперь обратимся к тому, что их, предположительно, разъединяет.

Нередко вспоминаются слова Мишеля Фуко о гуманитарных науках, что их выводы оставляют «непреодолимое впечатление расплывчатости, неточности, неопределенности», видя в этом (хотя, конечно, не только) отличие гуманитарных наук от наук естественных. Попробуем выяснить истоки и основания такого рода представлений о гуманитарных науках. Для большей ясности разделим вопрос о специфичности гуманитарных наук на подвопросы, каждому из которых ниже посвящен небольшой подраздел.

Специфичность субъектно-объектного взаимодействия в гуманитарных науках . Если исходить из традиционного противопоставления субъекта и объекта познания, то для естественнонаучных дисциплин субъект и объект различны: человек (исследователь), выступая в роли субъекта познания, изучает природу, которая в этом отношении фигурирует как объект познания. Для гуманитарных же наук субъект и объект познания совпадают: человек изучает человека (или то, что человеком создано, например ту же науку).

Обычно считается, что система (а человек, тем более общество, человечество – система) не может эффективно реформировать себя изнутри. Но таким же образом и познать самого себя изнутри – тоже задача, вполне возможно не имеющая полного решения. Согласно знаменитой теореме Курта Геделя, для полного формального описания системы нужно выйти за ее пределы и обратиться к системе другой, более высокого уровня, выступающей своего рода средой для данной (именно так лингвист-фонолог обращается к морфологии, чтобы выбрать теоретическую трактовку из некоторого набора противоречащих друг другу фонологических решений). Но в сфере гуманитарных наук человеческое общество, человечество – система максимально высокого уровня; внешней по отношению к ней системы в том же ряду просто нет. Иначе говоря, опять-таки мы приходим к тому, что, вероятно, при познании человеком человека и человечества существует некий неустранимый «остаток».

Есть здесь и еще один важный аспект, который, вероятно, относится в большей степени не к собственно гуманитарным, а к социально-экономическим дисциплинам. Как уже отмечалось выше, взаимодействие ученого-исследователя и его объекта носит однонаправленный характер в случае физики, химии и других естественных наук: природа не отвечает каким-либо действием на деятельность исследователя. Иное дело в ситуации, когда объектом исследования выступают человек или общество. Простой пример: специалист-экономист, изучая текущую экономическую ситуацию, пришел к выводу о неизбежности в ближайшее время всплеска инфляции. Его выкладки попали в средства массовой информации и повлияли на поведение массового потребителя, приведя к ажиотажному спросу на рынке товаров и услуг. В результате виток инфляции обнаружился раньше предсказанного и имел более глобальные масштабы.

Такого рода явления Дж. Сорос называет «интерактивностью» и «рефлексивностью». Сорос считает даже, что эти – вполне типичные для социально-экономических наук – ситуации требуют определенной ревизии самого понятия истинности/ложности применительно к социально-экономическим дисциплинам, особенно когда речь идет об описании будущего, а не прошлого. «Признаком истинности, – пишет Сорос, – мы привыкли считать соответствие фактам. Но соответствия можно достичь двумя способами – либо приводя высказывания в соответствие с фактами, либо заставляя факты соответствовать нашим высказываниям. Лишь в первом случае соответствие служит гарантией истинности высказывания; во втором <…> оно говорит не столько об истинности или справедливости того или иного утверждения, сколько о силе его воздействия. Это относится к большинству политических заявлений и ко многим социальным теориям. Не являясь ни истинными, ни ложными, они действенны настолько, насколько им верят» 17 (выделено нами. – В. К.) 18 .

17

Сорос Дж. Открытое общество: Реформируя глобальный капитализм. М., 2001. С. 59–60.

18

Даже использующиеся в социально-экономических дисциплинах термины нередко выдают свою прямую причастность к человеческим чувствам, установкам и т. п., ср., например, «инфляционные ожидания».

Интересно, что со сходной в известном отношении ситуацией ученые сталкиваются на противоположном полюсе познания, когда исследуются не самые высокие уровни организации (человек, общество), а, наоборот, микроуровень, уровень элементарных частиц, которым занимается квантовая механика. Дадим слово специалисту: «В классической физике предполагается, что роль измерительного прибора может быть в принципе сведена только к регистрации движения и состояние системы при измерении не меняется. В квантовой физике такое предположение несправедливо: измерительный прибор наряду с другими факторами сам участвует в формировании изучаемого на опыте явления, и эту его роль нельзя не учитывать. <…> Роль прибора выступает на первое место тогда, когда ставятся специфические вопросы, некоторые из которых лишены, как выяснилось, смысла (например, вопрос о том, по какой траектории двигался электрон в интерференционном поле, так как либо нет траектории, либо нет интерференции)» 19 . Иначе говоря, как ученый-экономист или социолог самим фактом своей научной деятельности вмешивается в изучаемый им процесс и порождает изменения в этом процессе, так и физик (его измерительный прибор), будучи частью экспериментальной системы, оказывает влияние на объект исследования.

19

Берестецкий В. Б. Квантовая механика // БСЭ. 1973. Т. 11. С. 575.

Специфичность объекта исследования в гуманитарных науках . В данном подразделе мы дополнительно рассмотрим специфичность самого объекта гуманитарного исследования.

Что же это за объекты и чем они отличаются от объектов анализа в естественных науках?

Начнем с того, что в широком смысле гуманитарий анализирует объекты культуры. Последние противопоставляются объектам натуры, т. е. тем природным объектам, сущность которых для человека исчерпывается их собственными свойствами и не обладает ничем, что примысливалось бы самим человеком (кроме, разумеется, самого по себе непременного присутствия человеческого фактора, о чем говорилось выше и к чему мы еще вернемся). В отличие от природных объектов, объект изучения гуманитария наделен ценностью, не являющейся ингерентным, внутренне присущим ему свойством, она не существует вне человеческого восприятия и нейтральна по отношению к характеристике в терминах истинности/ложности. По справедливому утверждению Риккерта, излагаемое нами здесь в своей редакции, операция отрицания, примененная к пропозиции с участием внекультурного объекта, приводит к его переходу в свою противоположность, оставляя, однако, объект в пределах соответствующего множества, в то время как та же операция с объектом культуры просто уничтожает его 20 . Например, пропозиция «Трава оранжевая», будучи подвергнута отрицанию (внутреннему), дает пропозицию «Трава не есть оранжевая» (т. е. речь все еще идет о траве, только не обладающей признаком данного цвета), тогда как аналогичное отрицание пропозиции «Данный объект есть крест [как символ христианства]» вообще выводит объект из сферы культуры, «уничтожает» его с этой точки зрения, превращает, скажем, в две доски, соединенные определенным образом 21 .

20

Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998.

21

Разумеется, отрицание может и сохранить принадлежность объекта сфере культуры, ср.: «Данный объект не крест, это дикирий».