Концепция лжи

«Пьян он, что ли? – подумал Леон. – Говорить о таких вещах в компании малознакомых людей… странный сюрприз».

Поймав его взгляд, Каплер загадочно усмехнулся и умолк.

* * *

Официальное открытие устроители запланировали на десять утра. В без десяти огромный, сверкающий сотнями хрустальных люстр холл перед дверями конференц-зала уже гудел от множества голосов. Стараясь не упускать из поля зрения Никонова, к которому то и дело подходили знакомые чиновники и офицеры из различных европейских структур, Макрицкий скромно стоял в углу под пальмами – он здесь не знал практически никого, ибо астронавтов-экипажников, даже обремененных чинами, на конференцию пригласить не соизволили. Их мнение волновало официальный Брюссель в самую последнюю очередь.

Леон глянул на часы, соображая, хватит ли у него времени зайти в курительный салон, но тут распахнулись двери, и собравшиеся чинно потекли в зал. В это мгновение мимо Леона стремительно прошагал седоватый, грузный полковник украинских ВКС с рассерженным лицом. Где-то они уже встречались, но где и при каких обстоятельствах, Макрицкий вспомнить не смог. Пожав плечами, майор поспешил к своему временному шефу, уже оглядывающемуся в поисках нерадивого подчиненного.

– Я здесь, Семен Михалыч, – жизнерадостно отрекомендовался он, прекрасно зная, что лучший способ успокоить Никонова – это в очередной раз сыграть под идиота.

– Ага, – закивал тот, – ну идем, идем. Ты должен быть при мне, хотя бы на официальных мероприятиях, а то о нас там черт-те что подумают…

«Кто подумает? Что?.. – мысленно фыркнул Леон. – От уж баран, прости господи – кроме Устава, ни хрена промеж ушей не застряло!»

Как лицам наблюдающим, им полагались места в «задних рядах». Никонов, то и дело сверяясь с жетончиком, пробрался наконец по застеленной ковролином лестнице едва ли не на самый верх.

– Двадцать два – двадцать три, – торжественно объявил он и двинул вглубь, распространяя вокруг вонь недорогого японского парфюма и двуязычные извинения.

Леон дал себе слово не морщиться. Усевшись в мягкое зеленое кресло, он зачем-то проверил наличие на подголовнике заботливо припасенного для гостей обруча с акустикой системы перевода, удовлетворенно вздохнул и посмотрел наконец, что творится в президиуме. Там было довольно весело. За спинкой своего – центрального – кресла, в непринужденной позе стоял почетный гость: его величество король Испании Хуан-Пабло (его порядковый номер Леон в упор не помнил), и слушал наклонившегося к нему спикера Европарламента месье Анжелли. Спикер тряс вытянутой, едва ли не конусовидной лысой башкой и отчаянно размахивал руками. Остальные уважаемые господа, статус коих требовал их присутствия на сцене, уже занимали свои места, стараясь не обращать внимания на монарха и его собеседника.

Наверное, Людовик Анри Анжелли трясся бы и дальше, но к нему пластично, как кот к сметане, приблизился брюссельский министр науки и промышленности Бела Какоши и зашептал что-то в ухо. Спикер содрогнулся, огорченно махнул рукой и поплелся к трибуне – приветственная речь была за ним.

– Гхе-гхе!!! – загремело над ухом. – Дорогие друзья! Разрешите мне…

Майор Макрицкий закрыл глаза и постарался отвлечься от воплей старого мошенника. Депутат Анжелли попал в Европарламент задолго до его рождения, и Леон понимал, что человек, обладающий таким законотворческим стажем, в принципе не способен на сколько-нибудь разумные действия. Что бы он ни сказал, будет дичью и откровенным бредом, опирающимся не на здравый смысл, а на «существо политического момента».

После речи его превосходительства евроспикера на трибуне очутился болгарский депутат Стойков, представлявший в данный момент довольно одиозную левую фракцию «Разум и прогресс». Леон зашевелился. Стойков был фигурой легендарной. Поговаривали, что у него в кабинете висел портрет Мао.

Отфыркиваясь, как раздосадованная лошадь, болгарин первым делом заклеймил подлых предателей, на корню, как известно, закупленных алчными промышленными корпорациями, затем, слегка разойдясь, объявил о решении его уважаемой фракции «спасти счастье наших детей любой ценой, даже если она покажется кому-то непомерной». Теперь в зале шевелились уже многие.

– Кто выпустил этого идиота из дурдома? – осведомился кто-то за спиной Макрицкого.

Разумный прогрессист поверещал еще несколько минут, после чего его сменил до крайности грустный министр Какоши и начал долгую душераздирающую речь о критическом состоянии мировой экономики и неизбежном энергетическом кризисе. Потоки цифр сменялись вздохами и намеками на необходимость увеличения налогов для промышленных отраслей с высоким энергопотреблением. Леон тоже вздохнул и попытался вспомнить что-нибудь приятное, но этот трюк ему так и не удался, несмотря на все старание. Торжественное открытие продолжалось аж три часа – наконец для особо рассеянных или не умеющих читать объявили расписание сегодняшних семинаров, и народ потянулся к выходам.

– Да уж, – глубокомысленно вздохнул Никонов, – наговорят тут, говорильщики.

Леон с готовностью согласился и прикинул, в каком баре будет ближе перехватить до обеда рюмку.

Ближайшим оказался бар на втором этаже. Никонов, почему-то горестно кивая головой, отправился к себе в номер, и Леон, проводив взглядом его сгорбленную спину, шмыгнул в левый коридор, где, как он уже знал из плана центрального строения «Альгамбры», находился один из многочисленных барчиков. В небольшом полукруглом помещении с поляроидными окнами уже заседали трое участников конференции, но их лица были Леону незнакомы, и он, ограничившись коротким вежливым кивком, подошел прямо к стойке.

Едва он взял выставленную барменом рюмку, как на входе появился Каплер.

– Я так и знал, что ты именно здесь, – сообщил он, взбираясь на табурет рядом с Макрицким. – Тебе не показалось, что кое-кто в президиуме выглядел очень озабоченным?

– Почему меня это должно удивлять? У них осталось совсем мало радостей…

– Н-да-да, – покачал головой Каплер и заказал себе хересу. – Конечно. Только кажется мне, что сюда должен приехать кто-то еще. Из правых фракций я увидел всего троих, и они, кстати, тоже смотрятся немного задумчиво. Что, интересно, эти субчики припасли напоследок?

– Предвкушаешь спектакль?

– О, да. В каком-то роде. Как и следовало ожидать, подавляющее большинство прибывших – сторонники Договора. Но немало, разумеется, и колеблющихся.

– Само собой, ведь вся эта буффонада затевалась именно для них, а не для нас с тобой.

– Вот я и говорю – кульминация может быть очень интересной…

И не говоря более ни слова, немец залпом выпил свой херес и исчез.

Между обедом и ужином Леон посетил два семинара, посвященных частным проблемам геологоразведки на лунах Внешних планет, совершенно очумел от цифр и графиков, и сразу после ужина отправился в давешний «верхний» кабак – именно там, как он полагал, ему следовало выполнять основную часть служебного долга.

Доложившись о себе немного розоватому Никонову, Леон подошел к столику, за которым в полном одиночестве восседал его знакомец Дюмель. Француз задумчиво потягивал из бокала какое-то желтое вино и время от времени посматривал на компанию представительных мужчин в дорогих смокингах, оккупировавшую столик в углу балкона.

– Увидел знакомого? – поинтересовался Леон.

– В каком-то смысле, – кивнул Дюмель. – Вон тот тип, с оттопыренными ушами… я встречал его на Луне, и был он скромнейшим представителем какой-то индокитайской компании. Реголит грыз, не более. Что он может тут делать, а?