Концерт для черного колдуна

Зрелище это было настолько поразительное, что Гошка, забыв всякую конспирацию, вышел из-за угла и остановился на пороге кухни.

Валерка почувствовал движение и открыл глаза.

Снежкин отшатнулся. Но прежде чем скрыться за поворотом, он успел увидеть, как Валеркино лицо быстро покрывается глубокими старческими морщинами. Как проваливаются в эти морщины глаза. Бесцветные, страшные.

Гошка не помнил, как он промчался через коридор, из комнаты выбежал на балкон и забрался к себе в квартиру.

Было удивительно, как он не сорвался с лестницы.

Очнулся Снежкин только тогда, когда услышал звяканье стекла в балконной двери — с такой силой он ее закрывал.

Да гори эта Цветочница синим пламенем вместе со своими заданиями и просьбами!

Как только Снежкин об этом подумал, в дверь позвонили.

Глава II Украсть скрипку!

— Так… — Наташка по-деловому вошла в квартиру, как будто только ее и ждали. — В чем дело? Где скрипка?

Все, что возмущенный Снежкин хотел высказать новой знакомой, тут же улетучилось из его головы. Все-таки Цветочница была очень красивой, и ругаться с ней не хотелось.

— Понимаешь… — начал Гошка, думая, как бы получше все это объяснить.

— Не понимаю, — отрезала Наташка, плюхаясь в кресло. — Тебе было сказано. Почему не сделал?

Цветкова никогда не считала мальчишек особо умными и сообразительными, поэтому давно выработала с ними приказной тон, четкий и краткий. Последние три недели он действовал безотказно.

Наташкины слова сразу охладили пыл Снежкина.

— А чего это я должен для тебя что-то делать? — возмутился он и демонстративно упал на кровать. — Мне уроков много задали, заниматься надо. А ты — отвлекаешь!

Цветочница открыла рот, чтобы приговорить Гошку к смертной казни, но тут снизу послышались звуки скрипки. Как по команде, оба бросились на балкон.

Даже перевесившись, ребята не смогли разглядеть, что происходит в комнате внизу.

— Играет и играет… Целыми днями, — пожаловался Снежкин. — Как скрипка новая появилась, совсем сбрендил.

— Старается, — задумчиво произнесла Наташка.

— Слушай, — повернулся к ней Гошка. — Пойди и попроси у него скрипку сама. Или пускай твоя Люба попросит. Ведь это ей надо.

— Он не даст, — надула губки Цветочница. — Он жадный.

Жадный? Вот уж чего за Гребнем не водилось, так это жадности.

— А ты просила? — с сомнением произнес Гошка.

— Можешь не сомневаться, — заверила его Наташка, и глаза ее при этом еще больше потемнели.

— Там еще дядька какой-то постоянно мелькает, — вспомнил Гошка. — В плаще. Черном.

— Дядька? — Наташкины брови полезли под длинную челку. — Георгий, — сказала она сурово, — мне очень нужна эта скрипка. Помоги, будь человеком!

— А то я без этого не человек, — недовольно пробурчал Гошка, отворачиваясь.

Ему не нравилась вся эта затея. Он не понимал суеты вокруг бестолковой штуковины, от которой никакой пользы, один шум.

— Ладно, — вздохнул Снежкин. — Завтра будет у тебя эта скрипка. Только потом сама с Гребнем разбирайся, а то он еще в милицию заявит о пропаже.

— Не заявит, — заверила Наташка и чмокнула его в щеку.

После ухода гостьи Гошка некоторое время сидел в кресле и тихо ненавидел себя. Это каким же надо быть дураком, чтобы поддаться на женские уговоры! А ведь зарекался, что никогда не будет иметь с девчонками дела!

Сюсю, мусюсю… Тьфу!

Сейчас он был противен сам себе.

Вечер ушел на то, чтобы придумать, как бы половчее отказаться от Наташкиного задания. Ему не хотелось подставлять соседа, неплохого в общем-то человека, ради какой-то незнакомой Любки, которую он в глаза не видел.

К ночи Гошкино мнение о соседе резко изменилось.

Сначала снизу раздавалось еле слышное треньканье, словно кто-то слегка касался струн пальцами. Продолжалось это недолго. Потом раздался звук, как будто наступили кошке на хвост. Душераздирающий скрип пробился сквозь пол, кровать и добрался до Гошкиных ушей. Медленный протяжный визгливый звук вытягивал душу, заставлял ежиться и ворочаться в постели.

— Моцарт недобитый, — с ненавистью прошептал Снежкин, пытаясь отыскать как обычно убежавшие под кровать тапочки. — Я не я буду, если не заделаюсь Сальери.

Про Моцарта и Сальери Гошка узнал тоже от папы. В очередной раз похвалив Валеркины старания, тот зачем-то рассказал историю о том, как Сальери отравил Моцарта, потому что завидовал его таланту.

Скрипучий звук все тянулся и тянулся. У Гошки от него заломило зубы и захотелось немного повыть.

Так и не найдя тапочек, босиком он выскочил на балкон, перегнулся через перила.

Балконная дверь Гребешковых была закрыта.

Но звук скрипки упорно пилил ему голову, не прерываясь ни на секунду.

И Снежкин не выдержал.

Узенькие ступени лесенки больно впивались в голые ступни, ночной весенний ветер холодил плечи. Гошка чувствовал, что в этот момент на него смотрит темный двор и ждет, что будет дальше.

Попав на балкон соседа, он немного растерялся. Сквозь зашторенные окна ничего видно не было. Из-за них пробивалась только тонкая полоска слабого света.

Гошка чуть не взвыл от досады, что не может ничего разглядеть. Он попытался пальцами открыть дверь, но та плотно была пригнана к раме. Впотьмах Снежкин пошарил по окну и к своему восторгу нашел открытую форточку.

Стараясь не шуметь, он залез на подоконник и рукой осторожно отвел штору.

Посередине комнаты на высоком табурете без спинки сидел Валерка Гребешков. Закрыв глаза, прижав к левому плечу скрипку, высоко вскинув вверх локоть правой руки, он водил смычком по струнам. При этом всем телом он раскачивался из стороны в сторону, да так сильно, что уже давно должен был упасть. Но почему-то не падал.

А еще в комнате были люди.

Множество людей.

Человек пятьдесят, наверное. Были они какие-то нечеткие, полупрозрачные, расплывчатые. Словно находились по ту сторону неплотного тумана.