Концерт на Корвете
Шрифт:
– Ой, - корвет!
– Что?
– Дядя Лева, вот же, плывет...
– И в звездах весь...
– Что вы, ребятки, что вы! это танк, его просто взорвали, успокойтесь, да не прыгай ты, Павлик! Мы сейчас выберемся...
Павлик повернулся к дяде Леве, еще и еще хлопнул в ладоши:
– Славно-то как, дядя Лева, мы поплывем на корвете!
– Вы не наигрались... бедные... ладно, поплывем, только: чур...
– Не бойтесь, дядя Лева, вот - шарик.
– Э, вы что, ребятки, что с вами?!
Но Павлик звонко рассмеялся, подкинул ввысь
– Ключик! ура, ключик!
– закричал Иосиф.
Взмыл корвет, ахнуло небо, а земля - ринулась вниз, в бездну, словно и не было никакой земли, и не будет уже никогда, потому что - вдруг: свет, потому что луч легкого света, разъяв туманы, распахнулся над бездной, успокаивая ее, бедную.
– Дядя Лева, дома!
– Мы дома!..
– Вы с ума сошли!!
– и, чуть тише, - вы же с ума сошли...
– Дядя Лева, не бойтесь, посмотрите, там - в лучике...
Из тихого, легкого сияния к ним вышел старик.
– Спасибо вам, дорогие мои, спасибо.
– А, это Вы, хм, отец Зуп?
– Дядя Лева, что же Вы! это ангел, смотрите: крылья...
– Пойдемте, Лев Модестович, - мягко проговорил старик.
– Куда?
– облизнул губы, сглотнул, - зачем?
– Не понимаете, жаль.
– Дедушка ангел, простите, он понимает, просто смешной он такой...
– И Бога, говорит, - нет, он такой странный...
– Да, конечно, - улыбнулся старик.
Змеи из глаз моих выползли, шелестящие змеи в песке лица, по щекам, вниз, к земле, унося песок в землю, желтый скрипучий песок - в грязную мутную землю: вниз, к земле! Высится черное из тела моего - вниз: к земле; скрученный золотыми лоскутьями снов безотрадных, лови, падай! вскинь ладони в синь стылую неба, изогнись в себе, прянь в себя - мертвым: вниз - к земле! в карусели кипящие солнцем - ослепни, оглохни в песках тела своего; я - не понимаю...
– Где я?
Но не бойся, забудь себя, спи.
– Где, где я?
Но не слушай себя, никого нет; и тебя - нет.
– Я умер?
И смерти - нет.
– Я: умер.
Бескрайние зыбкие луга, залитые покойным светом, тихие туманы томлением тусклым своим давящие горло: случилось, но что?
– Не плачьте, теперь уже, не плачьте, - сказал старик.
– Вас всех... тут... без суда и следствия...
– Дядя Лева, Вы не поняли!
– Не поняли, дядя Лева, смотрите:..
– Смотрите: Бог...
– Уроды, нет же! это лишь глупость! так здесь не бывает, не будет, я боец Красной армии, я... так просто не могу быть! какого несознательного вы из меня тут делаете?!
Почему? но - почему?
– Да потому, что я - не урод! я нормальный советский человек!
Не надо, не плачьте, ну - не надо...
– Там - фашисты, гады, а вы тут... все - с ума сошли, а там, там...
– Дядя Лева, зачем Вы плачете?..
– Из-за фашистов - зачем?
– Они же тоже, все здесь, - как и Вы...
– Ненавижу... ненавижу...
– Дедушка ангел, простите нас!
– Мы не хотели...
– Я понимаю, пусть он делает,
что - хочет, я понимаю.– Дедушка ангел, а фашисты, правда, ему будут?..
– Он просил фашистов...
– Бога не просил, а - фашистов...
Бога не просил.
Глава Третия.
Карта ХХ.
Сперва возвращалось обоняние: запах спирта, значит живой, потом зрение: медсестра у койки, значит, лечат: в больнице.
– Где я?..
– Госпиталь это; Вы меня слышите?
– Не о том... где я был?
– Вас привезли с Юго-Западного; ведь правда, да?
– Белоруссия? там же фашисты...
– Лично товарищ Буденный просил...
– Кто? как? Минск... "Багратион"?.. Гарни... храм, мне подарили... не помню...
– У Вас контузия, но теперь все будет хорошо, верите?
– А фашисты? где фашисты?
– Вам нельзя много говорить, Вам надо спать.
– Спать... Шадай... Иах... Это Кассиэль проклял меня... нет, не помню...
занавес
– Я в Москве, в Москве, - повторял и повторял дядя Лева, - значит, Москва жива, выстояла, гады не прошли...
Плакала четырнадцатилетняя медсестра.
Спи, солдат, спи, не думай, не знай, забывай и ее, и себя - спи, нет ничего на земле, что могло бы сказать, опровергнуть: о, это не сон, - спи; не выстояла Москва, 4 ноября с Воробьевых гор был бы расстрелян в упор Кремль, личный приказ Фюрера Кремль спас: - 7 ноября, утром, в Тушино под бравурные марши Сводного оркестра им. III-его Интернационала приземлился "Юнкерс", а в полдень Адольф Гитлер уже ехал в роскошном, специально доставленном по такому случаю из Берлина, "Хорьхе" - по Тверской во главе мощной танковой колонны 2-ой и 3-ей групп Гудериана и Гота; жители домов распахивали окна, пытались понять - что значит этот грохот на улицах?
Гитлер в машине улыбался, чуть-чуть пугливо, может и понимая, что дурная пуля какого-нибудь патриота вмиг продырявит его голову, а брошенная из окна граната разнесет любимую машину в клочья и дребезги... Гитлер иногда закрывал глаза и, тихо мурлыкая арию Лоэнгрина, кивал головой, словно отвечая на приветствия русской толпы, или говорил что-то Еве, сидящей рядом; на коленях у Евы возились два очаровательных маленьких сеттера - подарок русскому Главнокомандующему товарищу Сталину, по данным агентов фон Шуленбурга и Кестринга Гитлер знал: Сталин тоже уважал именно эту породу, впрочем, "разведка" могла и ошибаться, какая теперь разница!
Жители домов уже размахивали цветами и флагами, цветы летели из распахнутых окон под колеса "Хорьха".
До Москвы оставалось не более десяти-пятнадцати километров, когда Фюрера поразила странная мысль: сверху столица большевиков напоминает круглый аквариум, вроде того, что стоял в комнате матери на втором этажа старого линцевского дома; в мутной воде неба плавали серые рыбы дирижаблей, от нелепо разбросанных по дну зданий подымался тусклый то ли дым, то ли пар: "душно, захлебнусь...", - еще с 1931 года Фюрер не любил самолеты.