Концерт отменяется

Полицейский задумался. Я была права в том, что многие мужчины ограничивались в уходе за руками лишь соблюдением длины ногтей. Здесь же было понятно, что руки этого человека были либо гордостью, либо, если так можно выразиться, его инструментом.

– Да, что-то в этом есть. Может позволить немного сузить круг поисков. Но нельзя не учитывать, что он просто может быть парнем, который следил за внешностью. Как там это называется? – пощелкал пальцами Кирьянов.

– Метросексуал, – подсказала я.

– Точно. Это слово, знаешь ли, в мой активный словарный запас не входит.

Толпа вокруг понемногу рассасывалась. Рабочий день набирал обороты, и надо было идти по своим делам. Меня всегда удивляло, как быстро люди забывают о том, чем занимались, и останавливаются поглазеть. Причем посмотреть захотят многие, а помочь, если это еще возможно, единицы.

«Наверное, при виде бомбы с часовым механизмом часть из них убежит, а остальные будут снимать на телефон, как меняются цифры на таймере», – подумала я.

Сейчас же здесь только лежал человек.

«С ним уже точно ничего не случится».

Тело наконец стали грузить в карету скорой помощи, Кирьянов тоже засобирался в отдел.

– Ты со мной? – спросил он, направляясь к машине.

– Нет, я еще хочу осмотреться, – отозвалась я. – В бар, где вчера был концерт, идти рано – он явно еще закрыт. Так что пройдусь здесь вокруг, осмотрюсь.

– Хорошо, держи в курсе. – Кирьянов уже садился в машину. – И по поводу своей задумчивости тоже. Настораживает меня, когда ты такая.

Хлопнула дверь, и полицейская «Веста», медленно вырулив из-за припаркованных автомобилей, покатилась по улице.

Я снова повернулась к зданию и, задрав голову, стала разглядывать фасад. Все окна по той секции, под которой лежало тело, были закрыты.

«Это исключает версию самоубийства при прыжке из квартиры. За собой окно не закроешь и домочадцев не попросишь это сделать. А вот тот, кто его выбросил – если выбросил, – вполне мог затворить окошко».

Еще оставалась крыша, но с нее прыгать было проще всего.

Я обошла дом вокруг. Обычный двор, заставленный машинами, которые, словно шубу с барского плеча, оставили свободной небольшую детскую площадку. Пара мамочек с колясками медленно брели по дорожке, уворачиваясь от путающегося под ногами пса. Он был из тех собак, единственной жизненной целью которых, как всегда мне казалось, было помешать максимальном количеству людей двигаться прямым путем.

Дверь в подъезд была железной и когда-то закрывалась на ключ, однако теперь сиротливо покачивалась на петлях, оставив проем, достаточный для того, чтобы через него беспрепятственно мог пройти суетящийся во дворе пес.

«Что ж, это усложняет задачу, – подумала я. – Значит, в подъезд мог зайти кто угодно и когда угодно».

Внутри было тихо, и, несмотря на незапирающуюся дверь, подъезд производил не самое худшее впечатление. По крайней мере, он не напоминал собой филиал уличного туалета, а это уже немало, смею заметить. Железные двери всех оттенков серого и бордового, бетонные лестницы и мощенные кафелем площадки этажей. Этот подъезд как будто послужил декорацией для всех выпусков программ о работе дежурной части, которая выходила на ТВ со времен моей юности по настоящее время. Двенадцать этажей – это немало, но я решила пройтись до самого верха пешком. Каждый раз меня встречала пустая площадка, на которой все так же молчаливо глазели четыре двери.

Дойдя до самого верха, я не обнаружила ровным счетом ничего. Никаких следов или брошенных вещей, и что самое важное – выход на крышу заперт на большой висячий замок. Он был хоть и старый, но это не значило, что его не могли открыть и потом закрыть. Значит, это убийство, ведь все окна и двери закрыты. Можно было бы снять отпечатки пальцев, но преступник – если только он не полный идиот – наверняка совершал преступление в перчатках.

«Что ж, это неплохой результат, – подумала я. – Его путь вниз начался либо на крыше, либо в одной из квартир. Надеюсь, Кирьянов отправит своих опросить жильцов подъезда».

На обратном пути вниз меня не отпускала мысль, что убийца проходил здесь. Психология подобных людей меня занимала ровно настолько, насколько это было необходимо для раскрытия того или иного дела. Но иногда мозг против моей воли фокусировался на подобных моментах.

«Ты столкнул человека с крыши (или из окна) и знаешь, что он уже точно там, внизу, на асфальте. Ты спокойно закрыл окно, чтобы никто не узнал, в какой квартире это произошло, запер дверь на крышу (если местом преступления стала она), а сам спокойно спускаешься по лестнице. Может быть, думаешь о том, что будешь есть на ужин, или о том, надо ли будет заправить машину. Да, конечно, ты можешь быть в шоке и, ничего не понимая, стараешься убраться отсюда как можно дальше, но ты не забыл закрыть окно и дверь. Наверное, не такой уж большой у тебя шок».

Я вышла на улицу. Мамочки с колясками теперь двигались с другой стороны двора. Пес не отставал, не теряя надежды на то, что еще чуть-чуть, и на него таки наступят, и задача на утро будет выполнена. Решив, что маленький шанс – это лучше, чем его отсутствие, я направилась к мамочкам.

С виду девушки были примерно одного возраста: лет двадцати пяти. Одна чуть повыше, светловолосая, стройная, с лицом, выражающим достаточно большую долю презрения к окружающему миру. У некоторого количества молодых мам – а для простоты я считала, что она гуляет со своим ребенком, потому что самый простой ответ зачастую есть самый правильный, – такое выражение лица, видимо, приобреталось автоматически после выписки из роддома. Девушка-блондинка была одета в легкое пальто серого цвета и синие джинсы.

Ее подруга была пониже ростом, с очень красивыми округлыми чертами лица. Темные волосы и карие глаза очень контрастировали со светлой осенней курткой. Мне показалось, что она выглядела по-настоящему счастливой. Ну а что? Солнечное утро, хорошая погода, прогулка с ребенком – неплохой задел для счастья.

«Молодцы, что остались спокойно гулять во дворе, а не потащили детей в толпу с другой стороны здания», – подумала я.

– Доброе утро! – окликнула я их, когда между нами оставалось менее десяти метров.

– Доброе утро, – отозвалась та, что пониже. Ее подруга хранила молчание.

– А вы не знаете, что там такое происходит на улице? – Я решила, что не стоит афишировать свою причастность к расследованию. Поговорю, а там уже буду судить по их реакции.

Светловолосая сделала вид, что отвечать на вопрос ниже ее достоинства. Такие люди всегда мне сначала были непонятны, потом злили, а в итоге – вызывали улыбку.

Все началось еще давно, во время моего обучения в вузе. Большинство однокурсников и преподавательский состав были прекрасными собеседниками, способными поддержать беседу практически на любую тему. При этом беседа с ними шла как будто сама собой, а ты не обращал внимания на последовательность вопросов и ответов, ловя себя на мысли, что это очень напоминает чтение хорошо написанной книги. Но было одно место в университете, где такой разговор был невозможен и никогда не происходил. Это деканат. Ты заходил, чтобы взять методичку, узнать расписание преподавателя или спросить о сроках пересдачи экзамена, открывал дверь, говорил дежурное «доброе утро» или «здравствуйте», но ответом была… тишина. Все просто поднимали глаза и смотрели на тебя. Молча. Ты, конечно, мог спросить: «А можно мне взять?..» или «А не скажете, где?..» – но это ровным счетом ничего не меняло. Все выглядело так, будто бы тебя не существовало – только абсолютно безмолвные и безэмоциональные лица.