Концерт «Памяти ангела»

Стараясь держаться незаметно, Крис бегом преодолел километровый отрезок пути до моста. Верный расчет! На мосту он различил силуэт человека, глядящего вдаль.

Подобравшись к Кариму сзади, Крис заговорил с ним, только когда до мальчика можно было дотянуться рукой.

— Карим, похоже, нынче у тебя выдалось не лучшее утро.

Подросток повернулся; он испытывал противоречивые чувства: ярость, что его обнаружили, удивление при виде Криса, к которому он питал симпатию, и горечь, вызванную словами воспитателя.

— Что, скверно тебе, да? Скверно? — тихо спросил Крис.

Кариму хотелось сказать «да», но согласиться означало ответить, а он больше не хотел никому отвечать.

— Это твоя жизнь, Карим, ты делаешь с ней что хочешь.

Крис понимал, что паренек охвачен чувством протеста.

— Я не хочу влиять на твое решение или портить тебе мгновения, которые ты проведешь здесь. Проблема в том, что я останусь с тобой и, когда появится поезд, помешаю тебе спрыгнуть. Согласен, я зануда.

Карим отвернулся, раздраженный тем, что Крис угадал его мысли.

— Так вот, Карим, я предлагаю такой уговор: я готов там, наверху, угостить тебя.

Он указал на расположенную на склоне таверну — красное пятнышко на отчаянно крутом косогоре.

— Там мы сможем немного поболтать. А потом ты поступишь, как сочтешь нужным.

— Я вернусь сюда! — выкрикнул Карим, желая доказать, что он не слабак и не флюгер, что держится принятого решения.

— По рукам, — заключил Крис. — Захочешь — вернешься сюда, и я оставлю тебя в покое. Но прежде пойдем выпьем кофе или горячего шоколада.

— Поклянись, что потом отстанешь от меня!

— Клянусь!

Напускная мальчишеская гордость была удовлетворена, Карим сунул руки в карманы, сгорбился и опустил голову, что означало «иду с тобой».

Наверху какой-то человек весьма заинтересованно наблюдал за этой сценой с террасы таверны. Убедившись, что пара направляется в эту сторону, он откатился в своем инвалидном кресле вглубь заведения и в надежде остаться незамеченным втиснулся между двумя выступающими балками.

Войдя в помещение с красными клетчатыми скатертями и занавесками, где на подоконниках были расставлены альпийские коровьи колокольчики, Карим понял, что это кафе, по двум деталям: на барной стойке стояла кофеварка, а возле туалета — электрический бильярд.

Крис заказал две порции горячего шоколада, и, прежде чем отхлебнуть, они обхватили керамические чашки замерзшими руками.

— Почему ты хочешь убить себя? — заговорил Крис.

— Потому что я ни на что не гожусь, совершаю идиотские поступки.

— Тебе сколько лет?

— Шестнадцать.

— Значит, можно сказать, что до шестнадцати ты тупил. Но теперь…

— Скажешь тоже! Если ты выкован из железа, то таким и останешься. Если ты дубина, тут ничего не изменишь. А если, как я, из говна, останешься говном.

— А вот и нет. Люди меняются. И я тому живое доказательство.

— Ты? Да ты всегда такой был.

— Ну да, я всегда такой был, вроде святого Бернара, который сперва думал о других, а уж потом о себе. Представь себе, когда мне было столько лет, как тебе, я плевать на всех хотел, переступал через любого и думал лишь о собственной персоне.

— Ты это говоришь, чтобы мне…

— Я говорю это, Карим, потому что это правда. Мы способны меняться. Если человек осознает, что вел себя скверно, он становится лучше. Мы свободны, Карим, свободны!

— Я, что ли, свободен? Да как только мне стукнет восемнадцать, меня тут же упекут в тюрягу. И будут правы. Я не собираюсь этого дожидаться.

— Ты не веришь в искупление?

— Ты это о чем?

У затаившегося в двух метрах от них, старающегося не упустить ни слова Акселя перехватило дыхание. Он забился поглубже в свой закуток, чтобы подслушивать без помех.

— Переломи судьбу, Карим, вот о чем я. Вор может сделаться честным человеком, убийца — понять, что творил зло, и впредь жить иначе. Пускай ты, Карим, начал с хулиганства, грабежей, краж со взломом и продажи наркоты, это не значит, что тебе чуждо добро. То, что ты противен сам себе, доказывает это. Действительно скверные люди обычно считают, что они в полном порядке. Придурки вообще не ведают, что они придурки. Так что ты, прости за прямоту, перешел на высший уровень. Я в тебя верю, Карим. И чем смогу — помогу, даю слово.

Они умолкли. Карим начал согреваться благодаря горячему шоколаду и пылким словам Криса.

Чтобы не впасть в сантименты и, по его понятиям, выказать себя сильным, он решил оказать сопротивление.

— Ты кто вообще такой? Чего ты ко мне пристал? Ты что, мой брат?

— Не совсем!

— Это что значит?

— Я могу чувствовать, что ты мне брат, даже если между нами нет кровного родства.

— Шут гороховый! Братья бывают только по крови, а остальное не в счет.

— Ах вот как! А то ты в своем квартале не видел, как дерутся и ненавидят друг друга родные братья! А у тебя в семье, твои братья, что они для тебя сделали?

— Они еще маленькие, я самый старший.

— И ты покончишь с собой. Браво! Идеальный старший брат!

— Ну, это… это мое дело, как поступать.

— Как бы не так! Ты знаешь историю двух братьев, Каина и Авеля?

— Спрашиваешь! Про это есть в Коране.

— В Библии тоже. Эти сыновья Адама и Евы жили себе тихо-мирно до той ссоры из-за жертвы. Первый, Авель, принес Богу в жертву животное из своего стада, а Каин — выращенные им фрукты и овощи. Ну, Бог, непонятно почему, принял жертву Авеля и отказался от подношения Каина. Сам знаешь, жизнь такая штука — несправедливость, непредсказуемость, неравенство. Приходится смириться. Но вот Каин, очень гордый, не принял это: он взорвался, взбунтовался. Бог обругал его, посоветовав успокоиться. Не тут-то было. В приступе гнева Каин из зависти убил своего брата Авеля. И тут на месте преступления — когда было уже поздно — Бог спрашивает, где его брат. Каин с насмешкой отвечает: «Разве я сторож брату моему?» Так ведь он и впрямь им был, только не понимал этого, он не думал, что люди — это большая семья. Всякий человек отвечает за другого, и за своего брата, и за других. Убить — значит забыть об этом. Быть жестоким — значит забыть это. Но я не хочу забывать: я твой сторож, Карим, и я не дам тебе упасть. А ты — сторож своим младшим братьям: ты не можешь бросить их, более того, должен им помогать.

— Ладно… И что дальше?

— Бог сослал Каина на землю, где он работал, терзаясь угрызениями совести и плодя детей; люди вплоть до Ноя считаются его потомками. Так что жестокость все усиливается. И жизни без жестокости не бывает, только ее надо обуздывать.

— Когда я сказал «что дальше?», то имел в виду себя, а не Каина!

— Вернешься со мной. Ты доверяешь мне, ты доверяешь себе. Может, тебе удастся стать самим собой, настоящим Каримом, а не тем, кого сотворили проходимцы, что заправляют в твоем квартале.