Концерт Патриции Каас. 4. Недалеко от Москвы. Жизнь продолжается
Шрифт:
Сказано было настолько уверенно, что Катя уже начала расстегивать джинсы и только потом с испугом посмотрела на Гришу.
– Ну, чего ты? Если боишься или стесняешься, то помажь сама, но лучше брось глупости. Первый раз на лошади, да еще в новых необмятых джинсах – немудрено растереть ноги. Давай, давай!
Странно, но она спустила джинсы и осталась в белых трусиках, и ей не было стыдно или страшно. А Гриша набрав в ладонь крем из тюбика осторожно дотронулся до ее ног. Сразу стало не так больно, только чуть-чуть пощипывало.
И еще появилось
– Минутку постой так, пусть крем впитается.
Ваграм отошел и ходил где-то за кустами, а Бирюза стояла и вздыхала рядом с Катей, пытаясь дотронуться до нее губами.
– Смотри, она сожалеет, что ты растерла ноги!
– Да уж … Картинка – наездница без штанов!
Они весело рассмеялись, а потом медленно пошли назад, и лошади шли следом, фыркая и вздыхая.
ОБЕД
– Вот и хорошо, что вы пришли! А мы обедать собираемся!
– Катя, откуда у тебя такой наряд?
– Это мне Гриша купил.
– Как купил? Витя, отдай Грише деньги!
– Нет, Вера Николаевна, это подарок.
– Как – подарок? Но ведь это дорого стоит … И откуда у тебя деньги?
– Ну, это не столь важно … Просто я подарил Кате этот костюм – не в юбочке же ей было на лошадь садиться.
– Но согласись, Гриша, Катя может неправильно истолковать твой подарок …
– Папа, ну как это неправильно? Он мне, что, взятку что-ли дал?
– Все равно это неприемлемо. Коля, пожалуйста отдай деньги.
– Но я их не возьму … Кать, пусть они тут выясняют отношения, а мы пойдем ко мне.
Гриша с Катей вышли, а в разговор вступил Сторнас.
– Верочка, ты успокойся. Не надо так нервничать …
– Но откуда у ребенка могут быть свои деньги!
– Тут ты неправа. У Гриши, насколько я знаю, есть свой счет в банке и своя кредитная карточка. Верно, Тонечка? И деньги он заработал сам. Гриша очень хорошо рисует, и несколько его рисунков были куплены за очень приличные деньги. Вот это его работа.
И Сторнас показал на рисунки, висящие на стене – там были изображены Галина Игнатьевна и Василий Васильевич. Вера Николаевна взглянула на рисунки.
– А я-то думала, что это настоящий художник рисовал …
– И потом, Гриша достаточно упрям, и если он считает, что прав, с ним лучше не спорить. Уговорить его трудно …
В ГРИШИНОЙ КОМНАТЕ
В Гришиной комнате Катя с интересом разглядывала полки с книгами, кипы бумаги, альбомов, большую коробку с карандашами и фломастерами на столе.
– Тут ты рисуешь? Покажешь мне что-нибудь?
– Что-нибудь покажу. Не хочешь переодеться? Я выйду, а ты переоденься. Вот тебе крем, помажь еще, только не очень густо … Что-то не так?
Катя взглянула на него, отвела глаза и потом посмотрела снова.
– Ты не подумаешь, что я … бесстыдница, если я попрошу тебя …?
– А разве это стыдно? Тебе стыдно, что я мажу тебе ноги
кремом?– Я не знаю … Мне почему-то не стыдно, хотя … наверное, это считается неприличным …
– Тогда выбирай – или я неприлично мажу тебе ноги, или ты прилично мажешь их себе сама.
– А ты знаешь, – засмеялась Катя, – ты ужасно опасный человек! Ну просто ужасный!
– Ложись-ка ты на спину!
Она сняла курточку, джинсы и оставшись в кофточке, трусиках и белых носочках улеглась на диван. И послушно подставила ноги с красными полосками потертостей.
– А теперь отвернись, я надену юбку! – и сама засмеялась первой. – Интересно, что сказала бы твоя мама, если бы она сейчас вошла?
– Что сказала бы моя мама, я знаю. А вот что сказала бы твоя!
– У-у!.. Даже представить страшно! А что бы сказала твоя мама?
– Она бы извинилась.
Катя с любопытством разглядывала книги.
– А это тоже твое? – с удивлением спросила она, указывая на полки с техническими справочниками и модными журналами.
– Нет, это папины и мамины. Это комната – кабинет, который мне уступают на время … Или моя комната, которую я уступаю им – как придется …
– А почему нет учебников? Ты в каком классе?
– Я сдал экзамены экстерном … Теперь надо думать о том, что делать дальше …
– А почему экстерном?
– Так получилось … Родители долго были в командировке, я с ними, а школы там не было … Нас, нескольких мальчишек учили … знакомые …
– А теперь куда? Будешь поступать?
– Пока думаю. Я уже учусь у одного художника, а там посмотрим …
Катя перебирала альбомы с картинами великих художников, книги по искусству.
– А твои рисунки где? Ты обещал …
– Ты можешь замереть на пару минут? Только совсем, как будто тебя здесь нет?
– Ну, я попробую. А зачем?
– Замри!
Гриша положил перед собой чистый лист бумаги и взял карандаш. Потом провел линию. Посидел и провел еще две линии. Кате не терпелось полюбопытствовать, что он делает, но она сдержалась. А Гриша провел еще линию, еще … И вдруг стало видно, что на бумаге образуется лицо. Потом стало видно, что лицо улыбается, потом появились косички … Еще несколько линий, появлявшихся постепенно и с паузами, и Гриша отложил карандаш.
– Отомри!
– Ой, что это? Кто это? Гришка, неужели это … я? Но как ты это делаешь? – она подошла к нему, заглядывая на рисунок.
– Я это делаю карандашом.
– Но ты … ты не стер ни одной линии … И не смотрел на меня … Гриша!?
– Ты знаешь, я обычно не рисую при людях … Не люблю, когда смотрят … Я рисую из памяти. Вот помню и рисую. А с натуры у меня получается хуже.
– Подари мне. Ну, пожалуйста!
– Нет, этот рисунок я оставлю себе … Он не очень получился, я тебе нарисую другой …
Тоня позвала их помочь накрыть на стол и к проблеме оплаты подарка больше не возвращались. Обед прошел в спокойной дружественной обстановке за неспешным разговором, перескакивающим с одной темы на другую.