Кондор улетает

— Ты же видишь, какой усталый я прихожу домой. Глаза слипаются. Молодой жене это ни к чему.

Они дошли до треугольного скверика и сели на зеленую скамью у подножия красного кирпичного памятника. Ни он, ни она не прочли надписи. Мать сидела выпрямившись, чтобы не запачкать и не помять новое платье.

Найди себе жену, которая поймет тебя.

— Ну и упрямая же ты, мама.

— Ты ведь с приличными девушками и не знаком?

— С такими, на которых я мог бы жениться, — нет.

К его удивлению, она приняла это спокойно.

— Так я и думала.

— У меня свои планы, мама, все будет хорошо.

Он купил дом на Канал-стрит — большой, с широким крыльцом-верандой и широкими ступенями, выложенными красной плиткой.

— Велик он для меня, — жаловалась мать. Но он видел, как она довольна.

— Нам потребуется мебель и ковры, — сказал он. — Может, ты купишь?

— Это дело не мое, а твоей жены.

— Уж теперь тебе нужна прислуга, мама. Для уборки. Я найму кого-нибудь.

— Пожалуй, — проговорила она медленно: Он удивился, не услышав возражений. — Пожалуй. Старею я.

Она сильно потолстела, подумал Оливер, но выглядит вполне здоровой.

Когда они переехали в большой дом, их воскресные прогулки прекратились. Она больше не звала его гулять. Возится в саду, вот и дышит свежим воздухом, решил он. Чтобы размять ноги и дать отдых глазам, не обязательно ходить по улицам. Она всегда любила возиться с землей, выращивать что-нибудь. Оливер хорошо помнил, несмотря на все прошедшие с тех пор годы, тропическую череду, которую она вырастила у кухонной двери, нежные цветы на крепких стеблях.

Вот теперь она может разводить какие угодно цветы, подумал он. В здешней влажной жаре они будут расти не по дням, а по часам.

Когда они прожили в новом доме год, он пошел в сад посмотреть ее цветник. Цветника не было. Трава была аккуратно подстрижена, а дорожки подметены — раз в неделю убирать сад приходил специальный человек, но от клумб остались еле заметные холмики, густо заросшие травой.

— Мама, — сказал он, — что случилось с цветами?

Она виновато посмотрела на него:

— Руки не дошли, Оливер. И я не знаю, как что растет в этом климате.

Он ей не очень поверил, но не встревожился. Она как будто была всем довольна и даже нашла священника, который ей понравился. Теперь ее занимал приют для баптистских сирот и миссии в Южной Америке. И каждые полгода она говорила ему:

— Оливер, я познакомилась с очень хорошей девушкой.

— Не теперь, мама.

Как-то в январе, когда Оливер вернулся вечером домой — в ранних сумерках фонарь на углу отбрасывал желтый круг света, — он почувствовал что-то неладное. Его каблуки громче обычного простучали по красным ступенькам крыльца. Весь дом — прихожая за дверью из матового стекла и комнаты, окна которых выходили на веранду, — весь дом был погружен в темноту. Прислуга уходила в четыре часа, но мать всегда зажигала лампу в прихожей. И свет должен был бы гореть в кухне, где его ждал ужин, и в столовой…

Он отпер дверь, чувствуя, как весь холодеет от страха. Медленно, один за другим, он поворачивал выключатели, и дом распахнулся перед ним. Когда осталось зайти только в спальню матери, он уже знал, что увидит там.

Она лежала на кровати — должно быть, хотела отдохнуть. Умерла она не меньше часа назад. Ее тело уже остывало. Он потрогал ее руку, шею — он не мог поверить. Потом бросился за доктором, который жил через четыре дома.

— Наверное, вы должны посмотреть, — сказал он.

Доктор пошел за своим черным чемоданчиком, и, пока его дети смотрели в дверную щель, Оливер позвонил Морису Ламотте. Ламотта приехал через десять минут.

* * *

Смерть матери заставила Оливера изменить планы. Не потому, что он горевал о ной. Он знал, что она этого не хотела бы. Они отлично понимали друг друга: Оливер был хорошим сыном, она — любящей матерью. Она вырастила его, кормила, как ни были они бедны, пока он не стал самостоятельным. Он покоил ее старость. Они выполнили свой долг по отношению друг к другу и были довольны. Но, всему приходит конец, и горевать тут нечего.

Только конец этот наступил раньше, чем он предполагал. И ему пришлось пересмотреть свои планы.

Он уже привык жить с кем-то рядом, привык к тому, что не одинок. Теперь ему было нужно, чтобы вечером кто-то ждал его с ужином, чтобы кто-то сидел с ним после ужина в гостиной, — пока он дремлет или читает газету. В собеседнике он не нуждался, но хотел видеть перед собой кого-то, когда поднимал голову от тарелки или отрывался от газеты.

А потому он решил отступить от своего плана и жениться. Теперь, не ожидая намеченного срока.

За те годы, пока с ним жила мать, его отношение к женщинам изменилось. Он уже не нуждался в их болтовне, как в фоне для своих мыслей. Ему уже не нужна была их дружба, но была нужна их близость. Он хранил список семи-восьми женщин и поочередно навещал их, оставаясь не дольше, чем было совершенно необходимо.

Но в жены ни одна из них не годилась. Он жалел, что в свое время не знакомился с теми приличными девушками, которых подыскивала для него мать… Он испытал легкий укол совести — она бы так обрадовалась, а теперь он даже не знает их фамилий. Но идти наводить справки в Южноамериканской миссионерской женской лиге он не собирался.

Он сказал Ламотте:

— Составь список всех, с кем я веду дела, пометь, у кого есть взрослые дочери.

— Дочери?

Оливер кивнул и, подумав, спросил:

— Как ты познакомился со своей женой?

По лицу Ламотты скользнула улыбка:

— Мы с ней из одного приюта.

— Мне тоже надо жениться, — с досадой сказал Оливер. — И я берусь за это так.

Оливер обнаружил, что люди очень рады ему помочь — он был завидным женихом, преуспевающим дельцом. Он принимал приглашения на воскресные обеды и субботние музыкальные вечера, ездил верхом, участвовал в пикниках, научился танцевать. Присматривался, тщательно прикидывал. И через полгода остановил свой выбор на высокой блондинке, которая играла на органе в епископальной церкви св. Матфея.

— Благодарю вас, — сказала она, — но я не собираюсь выходить замуж. По крайней мере сейчас.

Он был удивлен и шокирован:

— Почему?

— Осенью я еду в Сент-Луис учиться в консерватории. По-моему, я вам говорила.

— Но ведь никто не принуждает вас поступать в консерваторию, — сказал Оливер, искренне стараясь понять. — Вы можете и не ездить.

— Я сама так хочу. Вы не представляете, как это важно — учиться у настоящих мастеров. Я мечтала об этом еще девочкой, строила планы…