Кондотьер Богданов

– Я помню! – оборвал князь. Наемник пустился в воспоминания. Его звали не за тем. – Обещаешь, что продержимся месяц?

– Хоть полгода!

Князь жестом отпустил капитана. Тот встал и, громыхнув железными подковками, пошел к двери. Ступив в коридор, Конрад услыхал слова Казимира, обращенные к Жидяте:

– Всех жителей города – за стены! Наемник прав: ворота откроет измена…

Казимир говорил по-русски, думая, что капитан не понимает. Рота наемников прибыла в Сборск недавно. Казимир обрадовался ей, как голодный куску хлеба. Князь дотошно расспросил Конрада о достоинствах его алебардщиков, с упоением слушал воспоминания капитана о прошлых битвах, но узнать, говорит ли Конрад по-русски, не удосужился. Нужды в том не было. Князь свободно говорил по-немецки и на других языках, распространенных в землях ордена – впрочем, как и Жидята.

– Трус! – сплюнул Конрад. Выслать людей из города – это значит, увеличить войско врага и создать трудности себе. Кто будет готовить еду воинам, перевязывать им раны, подносить камни и стрелы? Кто накормит коней и подведет их к воротам для вылазки? Разумеется, это могут делать солдаты, но их придется снимать со стен. В критический момент защитников не хватит. Хорош князь, не доверяющий подданным!

Нет худшей участи, чем служить трусу. Станет поминутно менять решения, посылать солдат не туда, все запутает, бросит войско в свалку, понесет напрасные потери, а после обвинит в поражении тех, кто проливал кровь. Конраду приходилось видеть. Среди высоких, заснеженных гор земли Швиц лежат чудесные долины, где хочется жить и умереть, но места не хватает даже на кладбищах. Тысячи мужчин за далекими Альпами с детских лет учатся владеть арбалетом, копьем и алебардой, потому что иного пути заработать кусок хлеба, кроме как полив его кровью, у них нет. Приходится служить трусам, если те платят. С оплатой в Италии стало плохо, и Конрад договорился с вербовщиками ордена. Предложение было щедрым: в Европе столько не платили. Орден даже купил им коней. Поначалу Конрад радовался. Служба не была обременительной. В Ливонии идет маневренная война, литовские язычники делают стремительные набеги на земли ордена и сразу отступают. Рыцари-монахи сражаются конными, наемники на конях только передвигаются. Роте Конрада приходилось сражаться не часто. Они охраняли замки и дороги, изредка выходили против язычников. Те бились храбро, но неумело. Вышколенные, закованные в латы наемники легко громили их в поле. Потери, конечно, случались, но войны без потерь не бывает. В Италии гибли чаще. Там, случалось, кондотьеры противоборствующих сторон договаривались. Наемники старательно изображали битву, дубася друг друга по щитам, и расходились бескровно. Постоянно обманывать нанимателей, однако, не получалось. Те требовали побед, а победы даются кровью. В Ливонии кондотьеры не сговаривались, у врагов ордена их попросту не было.

Жизнь в ордене была сытной. Платили аккуратно, кормили вкусно, одевали тепло. Конрад стал привыкать даже к местным морозам. В горах земли Швиц снег лежит даже летом, зимою заносит дороги по грудь коню, но там нет пронизывающей ледяной стыни, мгновенно опаляющей лицо и руки, превращающей тело в негнущееся дерево. В первую зиму Конрад думал, что умрет. Обошлось. В этих местах рубят теплые дома и складывают замечательные печки, на которых можно даже лежать. Немецкие камины не идут с ними ни в какое сравнение. Возле камина можно просидеть ночь, лязгая зубами, в то время как огонь обжигает лицо. Печка согревает тело и душу. Однако шло время, и капитану все меньше нравилась служба. Что ни говори о выучке немецких рыцарей, дерутся они храбро. А вот в мирное время… Братом ордена может стать дворянин – и только. Простолюдину, как бы ни был он отважен, не носить белый плащ с крестом, его участь – прислуживать. Мальчишка-рыцарь плюет на ветерана, искалеченного в боях, если тот не имеет прославленных предков. Неважно, какая это слава, главное – «фон» при фамилии. Конрад знал своих предков до восьмого колена, но они не считались благородными. В земле Швиц нет королевских дворов, поэтому нет и дворян. Конраду не давали слова на военных советах. Он получал приказы и выполнял их. Рыцари, с которыми сражался бок о бок, не подавали руки – не достоин. Братья ордена говорили на одном языке с Конрадом, но относились к нему, как к чужаку. Хлеб ордена стал горек, и Конрад желал есть свой.

Была еще причина, по которой Конрад стремился к покою. На Троицын день ему стукнуло тридцать девять – почтенный возраст для того, кто надел латы в четырнадцать. Сверстников Конрада давно нет: кто-то подался в другие края, но большинство оплатили кусок хлеба головами. Капитана манила мирная жизнь – тем более, что для нее он кое-что сберег. Разумеется, в землю Швиц он не вернется. Родители и близкие родственники умерли, другие забыли юного Конрада. Землю в Швице можно купить, но ковырять ее плугом или пасти коров не хотелось. Бывая в городах ордена – как в Ливонии, так и в Пруссии – Конрад расспрашивал и приценивался. В больших городах дома стоили дорого, в маленьких жизнь беспокойная. На дом ему хватит, но для торговли нужно золото. Местные купцы не горят желанием принять чужака к себе – боятся соперников. Колбасники! Лучше обосноваться в новых землях, захваченных рыцарями. Дом не будет стоить совсем ничего – его можно взять, как добычу. Местные купцы возражать не будут, потому как разбегутся. Орден, захватив земли, очищает их от неугодных и заселяет своими людьми – для опоры. Переселенцев привлекают привилегиями, освобождают от податей. Золотое время для сметливого человека!

Орден новых земель не захватывал, сберегал старые. Конрад терпеливо ждал. Оживился, прознав о походе на Плесков. Разумеется, никто не посвящал капитана в тайну. Но для тех, кто служит в орденских замках, достаточно внешних примет. Сначала между замками засновали гонцы, затем собрался капитул. Проходил он за закрытыми дверями, но двери охранял Конрад. Братья ордена – воины, в отличие от мирных монахов, говорят громко. Так Конрад узнал о Плескове. Капитан бывал в этом городе – сопровождал братьев и купцов. Плесков его поразил. Огромный (больше всех виденных городов), многолюдный, богатый. Мощеные улицы и площади, сотни лавок, заваленных товаром… Кроме каменного собора, дома и городские стены – из дерева, даже площадь вымощена деревянными плашками. Это не пугало. Конрад знал, насколько теплей и уютней деревянный дом в сравнении с каменным. Даже на стенах Вендена, сложенных из камня, проложены деревянные дорожки для стражи – чтоб не морозила ноги. К тому же деревянный дом дешев, его не страшно потерять при пожаре.

Плесков прочно поселился в мечтах Конрада. Понятно, что не только его. Братья-рыцари не раз подступали к стенам Плескова, но уходили ни с чем. Город стоял у слияния рек, на меловой скале. Стены Плескова высоки, защитники отважны. Ордену удалось захватить город только однажды и не приступом: бояре-изменники открыли ворота. Не прошло и двух лет, как новгородский князь Александр прогнал захватчиков. Александр давно лежал в могиле, но в Плескове сидел Довмонт. Беглый литвин, крещенный схизматиками, Довмонт, оправдывая доверие, орден бил нещадно. Тридцать лет тому войско Довмонта разнесло в прах соединенное войско магистра. Орден не мог оправиться двадцать лет, о Плескове братья не вспоминали.

Вспомнил новый ландмейстер. Немец оказался умнее предшественников. Не стал собирать большое войско, что трудно скрыть от врага. К тому же войско требует денег. Братья-рыцари воюют бесплатно, как и европейские дворяне, давшие обет сражаться с язычниками, но в Плескове не язычники. Схизматики не признают римского папу, но все же христиане. Битва с ними не послужит славе божьей – рыцари не приедут. Без наемников не обойтись, а это марка серебра на копье. Добавь коней, оружие, провиант… Ландмейстер придумал военную хитрость. На пути из орденских земель к Плескову стоит Сборск – форпост плесковских земель. Обойти его невозможно, взять трудно. Пока войско ордена вязнет у сборских стен, князь Довмонт собирает рать… Предстояло овладеть Сборском тайно, чтоб Довмонт не встревожился. Так в городе появился Казимир.

Вначале он объявился в Плескове. Молодой, родовитый литвин, изгнанный из родных земель в ходе княжеской распри. Так он сам поведал. Престарелый Довмонт с радостью принял гостя. В изгое он увидел себя, некогда вот так же искавшего приют. Довмонт стал восприемником Казимира при крещении, нарек его Алексеем и с удовольствием принял просьбу крестника поспособствовать женитьбе. Сборский посадник Андрей, младший сын Муромского князя, имел красавицу-дочь, единственное и любимое чадо. Казимир сказал Довмонту, что наслышан о ее красе, Довмонт не возражал. Андрей был немолод, хворал, и дать ему зятя, готового стоять насмерть за новую родину – что может быть лучше? К Андрею послали вестника, следом выехал жених с дружиной. Сам Довмонт не поехал – недужилось, князь ветх годами. Все шло по задуманному, но в Сборске случилась заминка. Жених не понравился невесте и тестю. Казимир был высок и хорош собой, но на пиру поссорился с Андреем. Говорили, что жених, выпив, стал хвалить орден и его ландмейстера, а Андрей немцев не жаловал – много крови пролили. Кметы Андрея опознали средь воинов Казимира тех, кто сражался с ними на стороне ордена, и сотник Данила имевший виды на княжну, сообщил это князю. Княжне Евпраксии жених показался скользким и лживым. Князь Андрей не хотел ссоры с Довмонтом. Позвал Казимира к себе, велел подать меду и еды… О чем говорили наедине два князя, никто не знал – посторонних за столом не было. В тот же день князь Андрей умер. После разговора с гостем ему занедужилось, и он пошел в опочивальню. Нашли его там уже холодного. Дочь князя обвинила в этой смерти литвина. Дескать, опоил князя, подсыпал зелья в чару. Послухов не было, розыск не учиняли. Гостей вышибли за стены и затворили ворота.

Открыть их пришлось – и вскоре. Довмонт показал нрав. Казимир вернулся с грамотой, утверждавшей его посадником в Сборске, а княжне на словах было велено передать следующее. Быть ей женою князя Казимира, в святом крещении Алексея, или не быть – решать Довмонту. После смерти Андрея он ей отец. По истечении сорока дней траура – свадьба. Откажется – дорога в монастырь. И пусть не едет в Плесков жаловаться. Князю до ослушницы дела нет.

Евпраксия ослушалась. Тут бы Казимиру обрадоваться, отправить строптивую в монастырь, но жених этого не сделал. Говорили, влюбился. Не мудрено – в такую-то красавицу! Евпраксию посадили под замок, а зароптавший Сборск усмиряли беспощадно. Тех, кто громко хулил Казимира, хватали, били плетьми и бросали в поруб. Розыском и казнями занимался Жидята, ставший в Сборске полным хозяином. Двое горожан умерли от побоев, и город притих. Зато стал пустеть. Из-за городских стен и посада потянулись повозки, увозя семьи и нажитое. Поначалу им не мешали, но потом стали перенимать и заставлять ворочаться. Город мог остаться без жителей! В этой замятне случилось непредвиденное: Евпраксия сбежала.

Прослужив ордену несколько лет (в Плескове о том не ведали), Казимир ничему не научился. Братья умели охранять узников. В подвалах вешали на железные петли дубовые двери, ставили верную стражу, заковывали непокорных в цепи. Евпраксию просто заперли в хоромах, оставив для услужения девку. Княжна из хором выйти не могла, зато девка – запросто. Она и снеслась с Данилой.

Став посадником в Сборске, Казимир принял под начало его дружину. Привыкнув к орденским порядкам, литвин не сомневался: кметы будут послушны. В ордене менялись магистры и ландмейстеры, что не сказывалось на верности слуг. Им ведь платят! Но это была русская дружина… Кметы Данилы не участвовали в казнях, Казимир не приневоливал – хватало Жидяты с его псами. Люд Сборска это приметил и сделал выводы. Невозможно вовлечь в заговор сотню людей, чтоб о том никто не прознал, однако Казимира не упредили. В одно утро стражу у дверей Евпраксии нашли связанной, а сама княжна исчезла. С княжной ушла сотня Данилы, а с ней – немало люда из города и посада. Как это можно сделать, никого не потревожив, было непонятно, но случилось. Ворота Сборска стояли распахнутыми, княжны и ее людей след простыл.

Над молодым князем потешался весь Сборск. Кметам Жидяты хохотали в лицо. Растерянные люди сотника даже не помышляли кого-то хватать. Казимир опомнился быстро. Ворота закрыли, в Венден ускакал гонец. Он вернулся через десять дней – вместе с ротой Конрада.

Суровые наемники мгновенно навели порядок. Они никого не хватали и не били. Этим занимались люди Жидяты. Латники встали у ворот, на стенах, на улицах и площадях. Город мгновенно притих. Понял: это не ссора нового князя с дочкой прежнего, а нечто большее. Измена. Однако было поздно. Вход и выход в город и из города перекрыли, сообщить Довмонту о случившемся не получалось. Да и поверит ли Довмонт стороннику непокорной княжны? Город погрузился в отчаяние.