Кондотьер

Катберт онемел от моих слов. На щеках его появились красные пятна, усы снова ожили, вздыбившись в разные стороны.

— Невероятная наглость! — прошипел он. — Да как вы смеете подвергать сомнению слово, данное королевским чиновником!

— Почему же наглость? — я подошел к нему чуть ли не вплотную, отчего дознаватель попятился. — Всего лишь разумная предосторожность. Сегодня вы уверяете меня в невиновности, а завтра придете арестовывать, потому что заставите господина Хумла свидетельствовать о моих лживых ответах.

— Такого не может быть! — едва не выплюнул свой яд Катберт. — Вы клевещете на королевское правосудие!

Он испугался. Я по глазам его видел — испугался моих слов, а значит, вероятность их исполнения была нешуточной. Лорд Торстаг сделает все возможное, чтобы отправить меня за решетку или сразу на эшафот. Не верил я человеку, якшавшемуся с пиратами, готового ради богатств чужого рода уничтожить старика и сломать жизнь девушке, оставшейся сиротой.

— Я не клевещу, что вы! — миролюбиво поднимаю руки с открытыми ладонями. — Я лишь хочу обезопасить себя от возможных осложнений. Кстати, предупреждаю, что в этом случае имею право отказаться от любых слов, приписываемых мне.

— Кто вы такой, чтобы учить меня? — скрип зубов услышали, наверное, даже на улице. — Господин Хумл никак не сможет свидетельствовать против вас. Любая попытка изменить показания приведет к серьезным последствиям. Молодой человек испытает жуткие боли, если позволит себе соврать.

— То есть он, подтвердив мои слова, уже не сможет их опровергнуть перед высшими инстанциями? — на всякий случай уточнил я, глянув на секретаря.

Хумл печально кивнул.

— Магия?

— Она, неладная, — подтвердил парень. — Очень сложная инициация, которая заставляет нас, ментантов, быть предельно честными по отношению к подозреваемым. Но, поверьте, господин Сирота, все люди врут. Одни врут из-за страха быть пойманными на мелкой лжи, другие врут, чтобы избежать виселицы. Вы тоже врете, когда вам выгодно, — и поторопился продолжить — но сейчас правдивость ваших показаний не вызывает сомнения.

— Спасибо, успокоили, — проворчал я. — Тем не менее, я хочу, чтобы вы составили протокол в двух экземплярах. Во избежание проблем, в первую очередь, моих.

— Откуда вы взялись на мою голову, господин купец? — проворчал Катберт.

— Не забывайте, я побывал в разных странах, где торговцу обязательно нужно знать законы, хотя бы самые важные. Где-то достаточно ударить по рукам, где-то верят на слово. Но в Дарсии, извините, иные правила. Слово — это пыль, которую легко сдуть. Прошу в обеденный зал, там есть все удобства для написания допросного листа. А я распоряжусь насчет обеда. Вы, наверное, проголодались.

— Спасибо, не нужно, — процедил Катберт. — Хумл, принесите из кареты мой саквояж. И никуда не уходите. Будет нужна ваша подпись.

— А вот это деловой подход, — я кивнул и показал жестом на дверь, ведущую в обеденный зал. Что ж, еще одного врага нажил. Но мне сейчас важнее обезопасить свой тыл, чтобы никто не смог исказить мои слова. То, что дознаватель явно связан с лордом Торстагом, я не сомневался.

* * *

В ночной тишине гулко ухнул филин, сидевший на ветке дуба. Он таращился плошками глаз на две кареты, неторопливо подкативших к усыпальнице с массивными колоннами. Из одной вылезли четверо мужчин, закутанных в дорожные плащи. Кучер остался сидеть на месте, но в его руках появился какой-то продолговатый предмет. Филин не знал, что это такое, но по своему опыту знал, что человек любую вещь может превратить в опасное оружие, и поэтому предпочел сорваться с ветки; тяжело взмахнув крыльями, беззвучной тенью спланировал в густую темноту кладбища.

— Птица, — сказал один из мужчин, когда все вдруг замерли, услышав странные звуки.

— Поторопимся, — идущий вперед шагнул в черный проем усыпальницы, и только потом зажег магический фонарь, который висел у него на поясе.

По стенам и саркофагам заплясали уродливо изломанные тени, которые упорно двигались в сторону лестницы, ведущей на нижний уровень. Люди суеверно не старались шуметь, чтобы не нарушать вечный покой хозяев этих мест, хотя от них уже давно остался только прах. Но изредка кто-нибудь наступал на камешек, отвалившийся от кладки, и раздавался хруст, после чего четверка замирала на месте.

Спустившись вниз, они внимательно осмотрелись по сторонам и, наконец, дошли до гробницы, к которой, собственно, и шли.

— Дахад, ты уверен, что никто не следит за нами снаружи? — спросил Руфин, разглядывая крышку из цельного камня, словно приноравливаясь, как бы ее получше столкнуть в сторону.

— Я три ночи прятался в кустах, — буркнул аксумец. — Ждал, когда чертов шпион уберется с кладбища. Счастливчик. Если бы решил остаться еще на ночь, я бы ему глотку перерезал. Упрямый гаденыш оказался, но я еще упрямее.

— Парни, давайте уже откроем крышку, — поторопил всех Руфин. — Фрой, Берти, становитесь рядом с нами. Сначала сдвинем ее в сторону хотя бы наполовину.

Все четверо уперлись в край шершавой крышки, поднатужились и с кряхтением стали толкать ее от себя. Хорошо пригнанные края скрежетнули — и тяжелая плита пошла в сторону по диагонали. Как только гробница оказалась открыта наполовину, Руфин дал знак остановиться, приподнял над головой фонарь и с содроганием посветил внутрь.

— И где вас демоны носят? — хриплый голос из саркофага привел всех в состояние тихой радости. — Я уже давно проснулся… Думаете, легко пялиться в черноту и бесконечно думать, что о тебе могли забыть?

— Простите, господин, — Руфин судорожно передал фонарь молодому Берти Дювергеру, который впал в экстаз. Подумать только, он сейчас наблюдал невероятное воскрешение человека, который олицетворял весь род Толессо! А ведь казалось, что смерть — это дорога в один конец. Выходит, можно вернуться?

Руфин и Дахад протянули руки, чтобы помочь старейшине подняться, и как только он свесил ноги с бортика, они подхватили его и перенесли к лестнице. Дахад сбросил плащ и усадил эрла Толессо на него, торопливо протянул флягу, почувствовав, что хозяину необходимо выпить как можно скорее.

Старик припал к фляге и со стоном начал вливать в себя вино, разбавленное водой. Пил долго, не обращая внимания на розоватые струйки, льющиеся изо рта на обросший щетиной подбородок. Вокруг него молча сгрудились все четверо охранников, ожидая, что же скажет эрл Толессо.

Почти осушив флягу, старик потряс ее и едва заметно улыбнулся. Окрепшим голосом произнес:

— Крышку поставьте на место. В ближайшие годы я не собираюсь ложиться в гроб.

Все прекрасно поняли, о чем хотел сказать эрл Толессо, и бросились исполнять приказание. Крышка с шуршанием встала на место.

— Что теперь, господин? — Руфин помог старику встать на ноги.

— Внучка моя здесь? Как я и просил? — старик поморщился и зачем-то потер левое плечо.

— Да, она ждет вас снаружи, — сказал егерь.

— Хорошо, тогда не будем ее задерживать, — эрл, неожиданно шустро перебирая ногами поднялся на верхний уровень, не обращая внимания на полутьму в усыпальнице. Он вышел на улицу и вздохнул полной грудью свежий воздух с запахами травы и цветов. Поспешавшие за ним телохранители окружили хозяина, зорко посматривая по сторонам.