Конец фильма, или Гипсовый трубач

…В «Шестом континенте» Андрей Львович никогда ничего не покупал из-за дороговизны, но бывшая пионерка, почти не глядя на ценники, сметала с полок коробки конфет, бутылки вина и водки, сыры, колбасы и прочую снедь. Кокотов, для которого каждая самая мелкая покупка являлась результатом сложной душевной борьбы, смотрел на этот потребительский смерч с болезненным удивлением, ведь все то же самое можно было купить вдвое дешевле в обычном универсаме. Пока писодей, поставленный перед фактом, расплачивался с кассиром, Обоярова рассовывала продукты и напитки в пакеты по какой-то ей одной ведомой системе.

Через полчаса они уже мчались по Нуворишскому шоссе. Внешне оно напоминало европейский автобан — широкое, многорядное, с петлистыми развязками и разделительным газоном. Однако внезапные колдобины с выбоинами, встряхивавшие машину, как пьяный бармен — миксер, не давали забыть о родовом проклятье российских дорог. Потратившийся Кокотов грустно разглядывал в окно пегую роскошь подмосковной осени, а Наталья Павловна снова и снова рассказывала про то, как чудесно переменилась ее жизнь после вмешательства начфукса Скурятина. Во-первых, Константин Иванович с благословения Гамлета Отелловича, одобрения Камала Исмаиловича и разрешения Доку Ваховича прижал-таки Лапузина. Во-вторых, Федю вызвали в ФСБ и показали досье, куда были аккуратно подшиты все его художества, включая махинации с землями товарищества «Советский генетик» и продажу институтского корпуса сайентологам. Там же оказался и доклад, сделанный им в 1994-м на научной конференции в Сан-Франциско. Объяснили: пока доклад условно считается свободным обменом научными идеями, но при желании его можно рассмотреть и как разбазаривание государственных секретов…

— Вы знаете, Андрюша, они, оказывается, там все про всех знают! Кто предал, кто убил, кто украл, кто сексуально насвинячил…

— Так уж и все?

— Абсолютно все! Мне Константин Иванович так и сказал: «Все про всех знаем!»

— А почему же тогда ничего не делают?

— Наверное, ждут команды…

— От кого? — поежился автор «Сердца порока», прикидывая в чем он сам мог за эти годы провиниться.

— Трудно сказать… Но, видимо, и про тех, кто дает команды, они тоже все знают…

Кокотов призадумался: если не считать глупой истории в пионерском лагере, когда из-за слова «хиппи» ему чуть не пришили антисоветскую пропаганду, с органами он больше никогда не сталкивался, в классовой борьбе после 1991-го не участвовал, резких политических высказываний себе не позволял. Правда, однажды, спьяну, в ресторане ЦДЛ, громко ругал «этнических демократов», чтобы понравиться Лорине Похитоновой и добраться до ее кустодиевских ягодиц. Поэтесса странным образом сочетала в себе интернационально женскую отзывчивость с истовой верностью русской национальной идее. Но едва ли за это могли привлечь. Не пустить в короткий список «Букера» — легко. А привлечь — вряд ли.

— Федя так испугался! Позвонил мне и предложил честно разделиться…

«Федя?» — подумал писодей и спросил:

— Может, вы еще помиритесь?

— О нет, мой рыцарь, никогда! Такое не прощается! Вы ведь не знаете, что он вытворял, когда мы расставались!

— Что?

— Когда-нибудь расскажу. Не сейчас. Мы будем сидеть на высокой террасе в Сазополе, смотреть на красное закатное море, и я буду вам рассказывать мою жизнь, всю-всю, долго-долго, подробно-подробно — до самых потаенных мелочей… Вы хотите узнать обо мне все-все-все?

— Очень! — сердечно соврал Андрей Львович.

Они свернули с основной трассы на указатель «Озерный рай» и вскоре автомобиль уперся в шлагбаум, преграждавший въезд на территорию, окруженную высоким бетонным забором с колючей проволокой поверху. Справа виднелось длинное одноэтажное строение, обшитое кофейным сайдингом и крытое красным в черных проплешинах ондулином. Между зданием и забором оставалось довольно места, и там, за зелеными железными воротами, вероятно, был устроен склад под открытым небом. Вышедший из сторожевой будки охранник бдительно заглянул в машину и заулыбался:

— Наталья Павловна, наконец-то! Мы-то уж думали…

— Теперь, Миша, все будет хорошо! — ласково пообещала она и безошибочным движением выбрала с заднего сиденья пакет, из которого призывно торчало водочное горлышко и вакуумные упаковки закусок, сопутствующих крепким напиткам.

— Спасибо, хозяюшка!

— Все как ты любишь!

Шлагбаум поднялся. Проехав полкилометра по отличной асфальтовой дорожке, петляющей между сосен, «Крайслер» остановился на берегу озера. Нет-нет, не искусственного, наскоро выкопанного и заполненного водой, а возле самого настоящего природного озера с чистыми волнами, набегающими на песок, усеянный обломками перловиц. Вдоль извилистого берега лежали серые мареновые валуны, а заросли рогоза качали на ветру коричневыми султанами, будто эскадрон пьяных гусар. Со всех сторон озеро плотно обступили коттеджи. Они стояли на ухоженных лужайках, отделенные друг от друга стрижеными куртинами. Дома были типовые, слепленные когда-то поточным методом по единому проекту, но теперь хозяева достроили и оснастили их каждый по-своему, придав одним сходство с шале, другим — с замком, третьим — с палаццо… Наверное, что-то подобное могло бы произойти с близнецами, попавшими на вырост и воспитание в семьи с разными возможностями и фантазиями.

Обоярова остановилась возле коттеджа, стилизованного под бель эпок. Он располагался выгоднее остальных — у самой воды, на берегу заливчика с деревянной пристанью, к которой была пришвартована белая яхта «Натали». Бывшая пионерка выскочила из машины и по-хозяйски прошлась по лужайке, приглядываясь к проплешинам в газоне и качая головой. Потом с сожалением осмотрела сырое пятно на стене, рядом с водосточной трубой, и тронула ногой булыжник, выпавший из мангала, сложенного наподобие первобытного очага.

— Жаль, не могу пригласить вас внутрь. Федя сдал домик банкиру. Косят неаккуратно!

— Банкиры другую зелень стригут! — пошутил Кокотов.

— Надо им сказать… Но поверьте, мой спаситель, внутри очень уютно. Ваш кабинет — там, — показала она на большое переплетчатое окно второго этажа, — а вечерами мы будем пить чай вон там, — Наталья Павловна кивнула на застекленную веранду, — и вместе читать то, что вы написали за день. А если надоест, сядем на яхту и поплывем. Озеро соединяется протокой с Истринским водохранилищем, я знаю там такие глухие места, где белые грибы можно косить косой. А еще мы будем ездить в Новый Иерусалим — молиться. Это совсем недалеко… Роскошно, правда?

— Правда…

— Вам здесь нравится?

— Очень! — Он вообразил, как сидит ночью у камина и бросает в пламя страницы неудавшегося романа.

Наталья Павловна, продолжая осмотр владений, направилась к пристани и, стараясь не попасть каблучком в щель между рассохшимися досками, подошла к яхте. Бережной рукой провела по ржавым потекам на белом борту, нахмурилась и снова покачала головой.

…У шлагбаума веселый охранник, уже вкусив от даров, приветствовал их почему-то по-арийски: приложив ладонь к груди, а потом выбросив вверх.

— Миша, не в службу, а в дружбу, подкрасьте борт. Ржавеет.

— Без проблем, владычица! — воскликнул пьяненький страж.

На выезде Кокотов увидел, что зеленые ворота распахнуты, и два парня в синих спецовках заносят на склад длинную рифленую арматуру. В открывшемся захламленном закутке внимательный писодей обнаружил среди железных и пластиковых бочек, ведер, старых оконных рам и чугунных батарей знакомые фигуры: барабанщик, горнист, читающая пионерка. Они неплохо сохранились, видимо, благодаря масляной краске, которая теперь облупилась, обнаружив синюшную плоть. И бывший вожатый сообразил, что длинное строение, обшитое сайдингом, очень похоже на корпус пионерского лагеря.