Конец фильма

— А? Кто? — Самохин вдруг вскочил, испуганно хлопая глазами. — Ты как здесь очутился?

— Самоха, ты это… прости, что так… — Денис назвал его так, как обычно звали приятели.

— А где жена моя? — Самохин с ужасом озирался по сторонам. К нему постепенно возвращалась память. Он встряхнул головой и обиженно промычал: Ну, шеф! Ни за что не прощу! И столько пива пришлось одному выпить!

— Извини. Мне кто-нибудь звонил?

— Ага. Из рабол… лабол… рабор…атории… Сказали, что «сникерсы» уже готовы.

— «Сникерсы»? Какие «сникерсы»?

— «Сникерсы» и в Африке «сникерсы»! Откуда мне знать?

Денис включил телевизор и вышел на кухню. На экране возник портрет Петрова в черной рамке.

«Мы только что получили информацию, что на похоронах собирается присутствовать президент России, — скорбно говорил голос за кадром. Напомним, что они состоятся в субботу на Новодевичьем кладбище».

— О! Этот! Как его? Фигурант! — Самоха ткнул пальцем в телевизор. Пока вы черт-те где шастали, шеф, наш фигурант коньки отбросил!

Конечно же Самохин все перепутал. Из лаборатории позвонили, чтобы сказать, что готовы не «сникерсы», а сайнексы, маленькие кусочки пленки, которые делаются специально для цветоустановки.

Они сидели в маленькой затемненной комнатке — Грязнов и тот самый эксперт. На компьютерном мониторе застыл кадр из сайнекса. Человеческая фигура уже не была такой белесой, однако идентифицировать ее все еще было невероятно сложно.

— Боюсь, это самое большое, на что способна наша техника, комментировал эксперт. — Мы вытянули фон, и за счет этого объект приобрел хоть какой-то контур. Вот видите затемнение на руке?

— Ага, да, затемнение… — Денис до рези в глазах всматривался в монитор.

— Можно предположить, что это перчатка. Перчатка светлого цвета. Не белого, нет, светлого. Вспомните, на ком были в тот день такие перчатки.

— Спасибо, я догадался, что надо вспомнить. Но я не помню. Меня там вообще не было. К тому же перчатки можно надеть, а через секунду снять, после чего положить в карман.

— Сравнение с теми кадрами, что вы отсняли на прошлой неделе, ничего не дало. Мы сделали компьютерную диагностику, и идентичной фигуры на пленке не оказалось.

— Но можно хотя бы определить, чья это рука? Мужская или женская? Ну там, не знаю… У антрополога какого-нибудь проконсультироваться.

— Кто обычно летом носит белые перчатки? — с явной иронией ухмыльнулся эксперт. — Мужчина или женщина?

— А вы уверены, что это именно перчатка?

— Нет.

— Тогда что вы мне голову морочите? — взорвался Грязнов.

Лидский, опустив голову, но тем не менее умудряясь здороваться со всеми, кто встречался ему на пути, быстро шел по извилистым коридорам прокуратуры.

— Эдуард Николаевич, дорогой мой, пока не поздно! — почти по-девчоночьи дергал его за рукав Денис.

— Ты соображаешь? — шипел на него Лидский. — Через минуту у прокурора летучка!

— Но вы же…

— Да, обещал. Так что теперь, все бросить? Это уже похоже у вас на фобии, мой друг.

— Но таких совпадений даже в теории быть не может!

— Это не мотивация. Ты мотивацию мне назови!

Они вошли в просторную приемную.

— Эдуард Николаевич, все в сборе, — сообщила секретарша. — Только вас ждут.

Взявшись за ручку массивной двери, Лидский обернулся к Грязнову:

— Далеко собрался?

— Я от вас не отстану, здесь буду ждать.

— Нужна просьба ближайших родственников в письменном виде, — все еще сомневаясь, сказал Лидский.

— Во-первых, уже есть, а во-вторых, Эдуард Николаевич, звоните мне на мобильник.

— Торопыга, — усмехнулся Лидский и захлопнул дверь.

Как быстро он сдался! А все потому, что за Денисом стояла сермяжная правда. А в правде сила, как говорилось в известном отечественном боевике.

Так, теперь быстренько переодеться, затем сделать несколько звонков, заскочить в «Глорию», чтобы окончательно ввести Самохина в курс дела, и на вокзал.

Пробегая мимо зеркала, Денис обнаружил на своем лице совершенно идиотскую улыбку. И застыдился. Похороны же сегодня.

Антон вышел из вагона на перрон. Он был в плаще с чужого плеча и выглядел хуже некуда — бледный, осунувшийся, заросший щетиной. Казалось, его даже слегка пошатывало.

— Что-то в поезде просквозило, — зябко передернул плечами Антон. Спасибо, что встретили…

— А вещи ваши?

— Какие вещи? — Антон вынул из кармана плаща пакетик с мылом и зубной щеткой. — Все свое ношу с собой. Здесь где-нибудь можно червячка заморить?

— По дороге… — Денис подхватил Антона под руку.

— А правда, что там будет кто-то из правительства?

— Правда.

— Значит, меня не пустят…

— Пусть только попробуют!

Металлическое оцепление перекрывало дорогу. Несколько автоматчиков в форме офицеров милиции угрюмо и с подозрением смотрели на Грязнова, который, размахивая своим удостоверением, с пеной у рта доказывал:

— Это его сын, ну как вы понять не можете? Его отца хоронят! Вы что, не люди?

— Документы…

— Да вот же!

— Не ваши. — Майор милиции кивнул на Антона: — Его.

Антон протянул ему справку.

— Обождите здесь. — И милиционер, отойдя в сторонку, стал с кем-то переговариваться по рации.

— Машину вам в любом случае придется здесь оставить, — участливо сказал молоденький лейтенант.

— Мы пешком не успеем!

— Ничего не знаю… Машину здесь оставите…

— Пропустите! — вдруг громко захрипела рация.

Скорбная процессия молча шла за черным лимузином-катафалком, слышен был лишь шелест сотен ног. Лимузин двигался очень медленно, чтобы никто не отстал.

На крыше собора притаились снайперы.

На совершенно пустой, очищенной от автомобилей улице люди в штатском что-то говорили себе в воротники и прикидывались обыкновенными прохожими.

Лощеный репортер был, как всегда, в приподнятом настроении.

— Мы с вами в прямом эфире, — возбужденно вещал он в камеру. — Вот вы сейчас видите, как э-э-э… траурный кортеж направляется в сторону кладбища… Простите, вот мне сейчас подсказывают, что президент России только что…