Конец фирмы Беняева(Записки следователя)

Ночь прозрачная, душная. Лунный свет яркий, но зыбкий, жидким серебром сочится. В воздухе — обворожительный аромат цветущей липы.

— Пойдемте к озеру, там свежее, — предложил Оплята.

На лугу подле воды дышалось вольготней. За рогозами от водной глади озера поднимался пар, тянуло сладким и пряным запахом скошенных трав.

Мы подошли к копне сена. Войный снял китель, разостлал его под копной и повалился в душистую купу разнотравья.

— У меня во дворе тоже копна сена есть, — сказал. — Бывает, приду с работы под самое утро и, чтобы не будить жену, ложусь спать на сене. А через два-три часа опять иду на работу свежим, отдохнувшим. Запах сена снимает усталость.

В озере изредка плескалась рыба, в зарослях ольхи перекликались зяблики, незамысловатую мелодию выводила пеночка.

Мы молча слушали ночные звуки.

— Если убийца из местных, то найдем его быстро. Хуже, если он залетный, — заговорил Войный.

Не хотелось говорить о деле, и я предложил часок-другой поспать, ссылаясь на пословицу: утро вечера мудренее. Оплята поддержал меня, согласился и Войный, и вскоре мы уснули.

Утром я поспешил в морг на вскрытие трупа Лозы. Меня интересовал характер ножевой раны и черепных повреждений — прижизненные они или посмертные.

В морге меня уже ждали и немедля приступили к делу. Вскрывала труп Галина Петровна.

— Края раны неодинаковые. С одной стороны острые, с другой — с выраженными гранями. Ширина раневого канала двадцать пять миллиметров, глубина — сорок, — сообщала врач, а я тут же делал соответствующую запись в протоколе.

Закончив анатомирование, Галина Петровна пришла к выводу, что рана в области сердца нанесена не ножом, а скорее всего штыком от немецкой винтовки или самодельным кинжалом. Повреждения черепа — посмертные.

Таким образом, моя догадка не ошибочна. Уже убитого Лозу бросили на дорогу.

Имея результаты вскрытия, я решил еще раз тщательно осмотреть место происшествия в более широком радиусе.

Для повторного осмотра мне в помощь дали комсомольцев, школьников и активистов сельсовета. Местность я разбил на квадраты. Участники осмотра выстроились цепочкой. Шли медленно, осматривая каждый кустик, каждый буерачек. Попадающие в поле зрения какие-либо предметы я осматривал с понятыми.

Внезапно я обратил внимание на две примятые полоски, ведущие по косогору в сторону колхозной кузницы. Присмотрелся к ним и пришел к выводу, что эти зигзагообразные бороздки — следы, оставленные обувью пострадавшего. Стало быть, труп волокли.

Сделал соответствующие замеры, записал данные в протокол и пошел дальше, куда вели меня бороздки.

Во дворе кузницы стояла двуколка с бочкой воды. С правой стороны, у самого колеса, темнела лужа засохшей крови: «Значит, труп лежал в этом месте, — начал я воссоздавать картину событий. — Преступник, очевидно, мыл руки, застирывал одежду».

Возле кровяной лужи я увидел вдавленный след от обуви с правой ноги. Кто же его оставил? Преступник или кто-то другой, причастный к преступлению?

У следователя строгое правило: все следы, обнаруженные на месте происшествия, фиксировать. Поэтому я не торопясь все записал. Приготовив гипсовую смесь, залил след. Спустя несколько минут имел в руках гипсовой отпечаток обуви. Обращали на себя внимание следы двух набоек на подошве. «Это уже хорошо, — обрадовался я. — Индивидуальные особенности есть».

Если след оставил преступник, этот отпечаток поможет изобличить его.

Окончив запись, я с понятыми пошел дальше по следам. От бочки бороздки потянулись к зарослям лесопосадки. На небольшой полянке в траве нашли левый туфель убитого, хлопчатобумажную фуражку серого цвета, пустую бутылку из-под вина. Трава вокруг вытоптана, сбита.

— Похоже, что кто-то падал, была борьба, драка… Или самооборона, — резюмировал Войный.

В моем же воображении, как на фотопленке после химической обработки, проявлялись на фоне второстепенных картин четкие штрихи главной версии. Мало-помалу я входил в обстановку, приобретал уверенность, чувствовал, что стою на верном пути.

Только теперь я по-настоящему стал понимать значимость крылатого выражения Суворова, которое любил повторять преподаватель нашей школы Иванов: «Тяжело в учении — легко в бою». Действительно, я держу бой с преступником. И победу одержит тот, кто окажется мудрее, опытнее, терпеливее…

Разные мысли путались в голове: «Сколько лиц участвовало в убийстве? Кто преступник, местный или приезжий? Почему он выпивал с Лозой? Значит, знают друг друга? Как случилось, что бутылка из-под вина оказалась возле бочки? Может, преступник допивал оставшееся вино сам?..»

Вопрос, кто совершил убийство, волновал не только меня. Ко мне подходили колхозники, советовали, подсказывали. Я прислушивался к ним и, как говорится, мотал на ус.

Из восьми выдвинутых мной версий семь ошибочны. Но каждую из них надо проверить, чтобы оставить одну — рабочую.

Бороздки местами стали исчезать. «Труп несли», — сделал я вывод.

Солнце в самом зените как бы застыло на небосводе. И греет, греет. Изнуряющая жара. Воздух, насыщенный пряным, горьковатым запахом полыни, дрожит и трепещет от зноя. Кажется, тепло испаряет сама земля.

Травы поникли, притомились, Птицы молчат. Только горлинка — певица полудня — где-то стонет на ветле, да со стороны озера доносится детский смех, плеск воды. Плюхнуться бы и себе в парную воду озера, смыть усталость, освежить мысли.

Мы медленно движемся густыми зарослями бурьяна. Волоски крапивы обжигают ноги. Снова вижу примятые бороздки в траве. Следы ведут в сторону кладбища. Я часто останавливаюсь, делаю краткие записи. Замеряю расстояние между бороздками, ширину борозды. Двигаюсь дальше. На окраине кладбища возвышалась старинная, сложенная из красного кирпича церковь. Следы привели нас к ней.

У церкви с северной стороны мы увидели вытоптанный бурьян, осколки разбитой бутылки, недоеденную закуску — колбасу, лук и хлеб. Там и тут белели клочки бумаги. У самой стены церкви — лужа крови. На кирпичной стене — кровяные брызги. Это свидетельствовало о том, что убийство совершено именно здесь. Мы пришли к единогласному мнению, что потерпевший в момент нанесения ему ранения стоял.

Я составил протокол. Осторожно собрал осколки бутылки, кусочки разорванного письма, соскоблил для анализа засохшую кровь со стены и с земли.

Свою работу мы закончили с наступлением темноты.

На следующий день приехал прокурор района Григорий Иванович Грозный.

Я коротко доложил ему обстоятельства дела. Он внимательно выслушал и предостерег: одной версией долго не увлекаться. На первый взгляд все кажется главным. Необходимо научиться обобщать свои наблюдения, постоянно анализировать собранные доказательства, проверять каждый свой шаг, каждую версию, каждый вывод, чтобы не ошибиться.