Конец Хитрова рынка

Мотылев привез с собой ищейку. Она взяла след и повела к станции, затем свернула к скверику, пролезла через отверстие в ограде, обошла клумбу и вывела на перрон. Здесь след был потерян. Больше никаких попыток задержать преступника Мотылев не предпринимал. Он не опросил работников станции, местных жителей, пассажиров вечерних поездов (были основания предполагать, что преступление совершено вечером), не составил схемы дорожек следов. Он даже не потрудился подробно описать их в протоколе осмотра места происшествия. А когда я расспрашивал его о длине шагов, угле разворота стоп и ширине постановки ног, он только пожимал плечами.

Неопознанные трупы обычно фотографируют в пяти положениях. Причем отдельно фиксируются положение убитого, повреждения, следы крови, лицо и ушная раковина, снимок которой нередко помогает провести опознание. Оперативники же ограничились обзорными фотографиями. Единственное, что Мотылев догадался сделать, — это отметить в протоколе красное чернильное пятно на указательном пальце правой руки убитого, дактилоскопировать труп и снять слепки со следов ног предполагаемого убийцы. Но раствор гипса был слишком жидкий, а дно следа, перед тем как залить его гипсом, не смазали маслом, и поэтому слепки оказались совершенно непригодными для идентификации [9] . Только на подошве одного из них можно было различить букву А. Как мы впоследствии выяснили, такие ботинки выпускала фирма «Анемир» (Абрам Немировский).

9

Идентификация — отождествление, в данном случае возможность установить, кому принадлежит след. 

Вторичный выезд на место происшествия ничего не дал: прошла полоса дождей, и если раньше можно было разыскать какие-то улики, то теперь даже Шерлок Холмс и тот опустил бы руки. Фрейман и следователь дорожно-транспортного отдела ГПУ два дня проторчали на станции. Они допросили около пятидесяти человек. Илюша облазил каждый кустик, каждую ямку, но ничего, кроме разбитых очков, которые могли принадлежать кому угодно, не привез. Эксгумация трупа, проведенная по его указанию, тоже ничем не порадовала. Скудный багаж следствия пополнился лишь детальным описанием трупа и серией добротных фотографий.

Прежде всего требовалось установить личность погибшего. Но сделать это было не так-то просто.

Судя по одежде, рукам, не привыкшим к физической работе, выработанности почерка, грамотности и особенности лексики (если письмо, разумеется, было написано им), убитый относился к зажиточным слоям населения и был достаточно Культурным человеком. Стремление убийцы сделать неузнаваемым лицо жертвы давало возможность предположить, что неизвестный, скорей всего, москвич и убийца знал его раньше. Это были более или менее обоснованные предположения, а все остальное относилось к области догадок, абсолютно все, в том числе

и мотивы преступления (как будто ограбление, и в то же время на пальце погибшего оставлено платиновое кольцо).

«Туалет» трупа провести не удалось: слишком сильно пострадали мягкие ткани лица и даже кости. Никаких заявлений об исчезновении людей в милицию не поступало. Содержание обнаруженного письма тоже было плохим ориентиром. После взятия Екатеринбурга белыми судебный следователь по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда Наметкин и член суда Сергеев, которым было поручено расследование обстоятельств расстрела Николая II (в дальнейшем Колчак назначил для этого судебного следователя по особо важным делам Омского суда Соколова), превратили дом Ипатьева в своеобразную белогвардейскую Мекку. Сюда приходили на поклон, а порой из любопытства, русские и чешские офицеры со своими женами и любовницами, монархисты всех мастей и оттенков, делегации сибирского купечества, иностранные представители при штабе верховного правителя. Сотни и сотни людей! Вполне возможно, что убитый был одним из них. Что это давало следствию? Ровным счетом ничего. И все же найденное письмо сыграло решающую роль в опознании.

Помогла случайность. Но стоит ли противопоставлять случайность закономерности? Мне приходилось встречаться с людьми, буквально предрасположенными к различного рода «случайностям». Случайность и неизбежность тесно связаны друг с другом. Их взаимоотношения мне всегда напоминали соседок по коммунальной квартире: порой поспорят, порой и поссорятся, а отношения все-таки поддерживают — как-никак кухня общая…

VI

Вся жизнь Веры, по крайней мере до замужества, была посвящена моему воспитанию. Мне доставалось за лень, безалаберность, легкомыслие, разбросанность, смешливость. Но особенно ее возмущала моя склонность к беспорядочному чтению. Читал я действительно много и бессистемно — все, что попадалось под руку, а под руку мне попадались самые разнообразные книги.

— Чем так читать, лучше вообще не читать, — строго говорила Вера, извлекая из-под моей подушки «Записки палача» или переписанные от руки стихи Баркова. — Объясни, зачем тебе этот пошляк Барков? Зачем тебе книжонки по спиритизму, хиромантии, хирогномии, физиогномистике? Ты можешь мне объяснить?

Объяснить я, разумеется, не мог. И тем не менее в дальнейшем мне не раз приходилось пользоваться кладовой своей памяти. Пригодилась даже физиогномистика. В начале тридцатых годов она помогла мне установить контакт с одним из обвиняемых в крупном хищении. Физиогномистика была его коньком. Мы поговорили с ним об этой «науке избранных», после чего он проникся ко мне симпатией и начал давать показания… Видимо, следователю и агенту уголовного розыска трудно заранее предположить, какие знания и когда могут им пригодиться…

И вот, вторично читая найденное письмо, я обратил внимание на особенности почерка: сильно вытянутые в длину буквы и сдвоенные в нескольких местах штрихи. Мне помнилось, что я о таких отклонениях где-то читал. Но что и где? Я позвонил Злобинскому, ученику известного в то время графолога Зуева-Инсарова. Графология тогда еще не была объявлена лженаукой, и криминалисты нередко прибегали к ее услугам.

— Вытянутые в длину буквы и сдвоенные штрихи? — переспросил Злобинский. — Заочно сказать не могу. Перешлите мне письмо.

По целому ряду соображений я не хотел знакомить с содержанием этого документа никого из посторонних. От услуг Злобинского пришлось отказаться.

Где же я читал об этих проклятых штрихах?

Позвонила Вера, ядовито сказала:

— Если ты собираешься ночевать на работе — привезу подушку и одеяло.

Я уверил ее, что ночевать на работе не собираюсь и скоро буду дома.

— Тогда заезжай по пути на Покровку и получи у Гринблата мои очки. Ты обещал еще неделю назад…

Гринблат, старейший московский окулист, маленький, моложавый, с умными, веселыми глазами, провел меня в свой кабинет, увешанный таблицами разнокалиберных букв, и указал рукой на кресло.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Несколько минут вам придется подождать: мы уже заканчиваем.

В кресле напротив меня сидел худосочный мужчина с приплюснутым, как у боксера, носом.

— Пугаться не стоит, — ласково, как ребенку, говорил ему Гринблат, — но своими глазами вам нужно заняться всерьез. Воленс ноленс [10] , как говорится. С астигматизмом шутки плохи…

Гринблат говорил ему что-то еще, но я уже ничего не слышал.

Когда пациент ушел, окулист вопросительно посмотрел на меня.

10

Хочешь не хочешь (лат.). 

— Чем могу быть полезен?

— Хочу получить у вас маленькую консультацию. Что такое астигматизм?

Гринблат не удивился. Могло показаться, что он даже ожидал от меня чего-либо в этом роде.

— Астигматизм… Вы о физике имеете представление?

— В общих чертах.

— Астигматизм — болезнь глаз. Ведь наши глаза — это оптические системы. Астигматизм — один из недостатков оптики: деформация сферической волны… Как бы вам популярней объяснить? Если у человека роговица глаза или хрусталик неправильной формы, то в глазе вместо одного главного фокуса образуется несколько. Это вам о чем-нибудь говорит?