Конец лета (др. перевод)

— Я очень сожалею, — сказала Дина.

— Не стоит. Вы очень устали. Вы так долго добирались. Мы понимаем. Мы скоро отведем вас к Пилар. — Сестры обменялись взглядом, и старшая из них едва заметно кивнула.

— Благодарю вас. — Дина сделала еще один глоток воды и протянула стакан. — Доктор Киршманн здесь? — Сестра отрицательно покачала головой.

— Он ушел незадолго до полудня. Он был с Пилар всю ночь. Они делали ей операцию, вы знаете.

— По поводу ног? — Дина вдруг задрожала снова.

— Нет. Головы.

— Ей стало лучше?

Возникла некоторая пауза.

— Ей лучше. Пойдемте, вы убедитесь сами. — Она встала рядом, чтобы помочь ей подняться, но Дина мгновенно выпрямилась, ругая себя за то, что потеряла столько времени.

Они прошли вниз через длинный розового цвета холл и наконец остановились у белой двери. Сестра посмотрела на Дину долгим пристальным взглядом, а затем медленно открыла дверь. Дина сделала несколько шагов вперед и почувствовала, как у нее все похолодело внутри. Впечатление было такое, что она задыхается.

Пилар была вся забинтована, масса трубок и аппаратов были подведены к ней. В одном углу тихо сидела сестра сурового вида; по крайней мере, три монитора выдавали непонятную для нее информацию. Пилар была еле видна из-за бинтов, а ее лицо было неузнаваемо из-за массы трубок.

Но на этот раз Дина не упала в обморок. Она оставила сумку там, где стояла, и, улыбаясь, направилась решительным шагом вперед, пока сопровождавшая ее сестра наблюдала за ней, обменявшись взглядом с сестрой, дежурившей в палате. Последняя подошла к Дине, но та не замечала ее. Дина продолжала идти к кровати, скрывая слезы за разрывающей душу улыбкой и молясь о том, чтобы ей хватило сил.

— Привет, бэби, это мама. — Из кровати раздался тихий стон, и детские глаза стали следить за ее движением. Было нетрудно заметить, что Пилар узнала ее и все поняла. — Все будет замечательно. Просто замечательно… — Она встала рядом с кроватью и дотронулась до руки Пилар, свободной от бинтов, а затем нежно в легком прикосновении, чтобы не причинить боль, взяла ее руку в свои ладони, поднесла к губам и поцеловала пальчики ее маленькой девочки. — Все будет в порядке, моя любимая, ты поправишься.

Девочка издала какой-то непонятный звук.

— Тише… ты поговоришь со мной потом. Не сейчас. — Голос Дины прозвучал едва слышно, но вполне решительно.

Пилар покачала головой.

— Я…

— Тише… — У Дины был страдальческий вид, а глаза Пилар смотрели вопрошающе.

— Ты что-то хочешь? — Дина наблюдала за ней, но не прочла ответа в ее глазах. Дина посмотрела на сестру. Может быть, ей больно? Та приблизилась, и они вместе наблюдали в ожидании, что Пилар что-то попытается передать.

— Ра… да… ты… пришла. — Шепотом произнесенные отрывочные слова донеслись из кровати; это наполнило душу Дины состраданием, и ей захотелось заплакать. Слезы появились у нее на глазах. Продолжая держать руку Пилар, она заставила себя улыбнуться.

— Я тоже рада, что приехала. Теперь не разговаривай, бэби. Пожалуйста. Мы поговорим позднее. У нас будет что сказать друг другу.

На этот раз Пилар слегка кивнула, а затем закрыла глаза на какое-то время. Когда Дина шла по холлу с сестрой, та рассказала ей, что Пилар все время до операции, когда ей ввели обезболивающее средство, была в полном сознании, как если бы она ждала кого-то или чего-то, и только теперь стало ясно почему.

— Ваше присутствие здесь будет иметь огромное значение для нее, вы знаете, мадам Дьюрас. — Дежурная сестра говорила на превосходном английском языке и выглядела весьма решительной. Ее слова успокоили Дину. Пилар действительно ждала ее. Она любила ее по-прежнему. Глупо было думать, что в такой момент это имело значение, но это было важно. Дина опасалась, что даже в таких тяжелых обстоятельствах Пилар могла отвернуться от нее. Но она не сделала этого. Или она все-таки больше ждала Марка? Неважно. Дина неслышно прошла в глубину палаты и присела.

Прошло более двух часов, когда Пилар проснулась, и с этого момента она лежала, не спуская глаз с лица Дины, наблюдая за ней. Наконец, когда они, казалось, смотрели друг на друга, не отрываясь, часами, Дине померещилось, что Пилар улыбнулась ей. Дина снова подошла к кровати и опять нежно взяла в ладони руку дочери.

— Я люблю тебя, дорогая. И ты молодчина. Почему бы тебе не попытаться еще немного поспать?

Но ее глаза ответили «нет». Они оставались открытыми не менее часа, пока она наблюдала, изучала, вглядываясь в лицо матери, как если бы пыталась запомнить его навсегда, как будто бы старалась вымолвить слова, выговорить которые у нее не было сил. Прошел еще час, пока она сделала попытку заговорить.

— Песик… — Дина изобразила непонимание, и Пилар попыталась снова. — Ты… привезла моего… песика? — На этот раз Дина не смогла сдержать слез. Песик, ее любимая игрушка, ее сокровище со времени ее детских лет. Теперь уже старый, грязный, растрепанный, песик был в конце концов заброшен на одну из полок где-то в доме. Дина не смогла выбросить его насовсем. С этой игрушкой было связано так много воспоминаний о детских годах Пилар. Теперь Дина, наблюдая за дочерью, пыталась понять, понимала ли она, где находится сейчас, или же перенеслась куда-то далеко-далеко в детство, к Песику.

— Он ждет тебя дома.

Пилар кивнула, едва улыбнувшись.

— О'кей… — Слово прозвучало словно звук перышка, проведенного по губам, и она снова провалилась в сон.

Песик. Воспоминания о нем вернули Дину на двенадцать лет назад, пока она сидела на узком стуле и перебирала в памяти события, связанные со временем, когда Пилар было три года, четыре, пять, потом девять… и, наконец, очень быстро двенадцать, а теперь почти шестнадцать. Она была таким чудесным ребенком, когда была совсем маленькая, такая крохотная и грациозная девчушка с золотыми локонами и голубыми глазами. Она вспоминала все очаровательные слова, произнесенные ею; все танцы, которые она иногда исполняла для родителей во время игр; все чаепития, которые она устраивала своим куклам, все рассказы, сочиненные ею, и стихи, и пьесы; и ту блузку, которую она сама смастерила на день рождения Дине из двух кухонных полотенец зеленовато-желтого цвета… и Дина с самым серьезным видом отнеслась к этому, надев ее при посещении службы в церкви.

— Мадам Дьюрас? — Незнакомый женский голос, раздавшийся откуда-то издалека, заставил ее вздрогнуть. Она огляделась вокруг в испуге и увидела новую сестру.

— Да?

— Не хотите ли отдохнуть? В соседней комнате есть кровать. — Лицо у нее светилось лаской, а глаза, повидавшие многое, смотрели с пониманием. Она погладила Дину по руке. — Вы здесь уже очень давно.

— А который час? — Вернувшееся к Дине чувство реальности подсказало ей, что она провела много времени в своих воспоминаниях.