Конец операции переход

* * *

Шестидесятипушечный линейный корабль «Капудание» взлетел на воздух поздно вечером, когда солнце уже село и ночь вступила в свои права. Торпеда ударила точно в середину корпуса и заряд, предназначенный для того, чтобы топить крейсера и авианосцы, разнес корабль буквально в клочья. Вспышка была настолько яркой, что на миг в городе стало светло, как днем…

А утром «Громобой» всплыл в трех милях от берега во всей своей красе — орудийные башни выдвинуты, ракетные установки развернуты в сторону берега. Тяжелая, сокрушительная мощь подводного дредноута впервые демонстрировалась миру во всей полноте, и миру стоило бы содрогнуться — во всяком случае, это было бы грамотно и соответствовало бы ситуации.

Контр-адмирал Волков стоял на многометровой высоте, куда вознесла его рубка корабля, облокотившись на фальшборт, и спокойно курил. Он любил это время — раннее утро, полный штиль, солнце только поняло свой край над горизонтом и окрасило зеркальную гладь моря в немыслимые тона. При виде такой картины Волков всегда жалел, что он не художник — запечатлеть эту картину для потомков он мечтал всю жизнь, хотя и понимал, что скорее всего не будет у него ни жизни, ни потомков. Что ж, зато у него была мечта…

Отец Ричард подошел неслышно. Волков вздрогнул, услышав у себя за спиной его голос и потому в ответ на «Доброе утро» лишь проворчал:

— Святой отец, вы когда-нибудь с этой вашей привычкой подкрадываться или меня до инфаркта доведете, или по морде получите.

— Смирения вам ни хватает, сын мой, — фыркнул священник, зябко ежась и плотнее запахивая рясу.

— Угу, смирения… — Волков повел плечами, потом подумал, ослабил галстук и расстегнул ворот рубахи. В отличие от священника, ему было жарко даже в обычной рубахе с коротким рукавом, а мысли о том, что надо надеть китель, у него даже не возникало.

— Именно, что смирения…, - у отца Ричарда было с утра философское настроение. В таких случаях он становился до ужаса нудным и брюзгливым.

Волков вздохнул, достал из предусмотрительно прихваченного с собой пакета с сухпайком банку концентрированного молока и двумя точными ударами ножа проколол крышку. Молоко это он любил, причем прямо так — из баночки, с нарушением всех правил этикета.

— И что вы будете делать, если они не выполнят ваши условия? — отец Ричард вопросительно уставился на Волкова. Адмирал тяжело вздохнул, посмотрел на город и неохотно ответил:

— Буду бомбардировать город и порт. Очень быстро там поймут, что дешевле подчиниться.

— А стоит ли? Может, действительно лучше заплатить?

— Не хочу, — Волков мрачно почесал изувеченную щеку. — Я слишком долго прятался от мира, а теперь не пойму — зачем? Миру пора привыкать, что у океана появился новый владыка. Пускай теперь мои проблемы решают орудия «Громобоя» — это будет просто.

— Владыка ли? Мне кажется, вы берете на себя слишком много.

— А почему нет? Мой корабль — самое мощное средство уничтожения, бороздившее когда-либо эти воды. Соберите здесь все флоты мира — и я пущу их на дно. Это — сила, перед которой не устояли бы даже Боги, существуй они в действительности.

— Не богохульствуйте, сын мой! Бог един и могущество его не знает границ.

— Не видел я его могущества. И следов его не находил.

— А Содом и Гоморра, которые Он испепелил по воле своей? В Библии об этом написано достаточно ясно.

Волков достал из кармана записную книжку и карандаш, несколько секунд что-то быстро считал…

— Я могу вскипятить это море, — просто ответил он.

* * *

В восемь утра Фарли Смита на пристани не оказалось. В восемь пятнадцать первый снаряд разорвался на палубе стоящей в порту шхуны и расколол ее пополам. А дальше пошло по накатанной — девять орудий «Громобоя» превратили порт в огненный ад. С такой дистанции Волков не боялся промахнуться и каждый снаряд находил цель. Лишь два корабля успели сняться с якорей и попытались выйти в море. Их потопили уже у самого выхода из гавани. А когда корабли в порту кончились, снаряды посыпались на город. Волков не без основания считал, что когда горят корабли, волнуются в основном их владельцы. А вот когда снаряд попадает в твой дом — неважно, дворец это или хижина на окраине, — тогда уже интерес шкурный, весьма даже близкий твоей душе и телу.

Обстрел длился меньше часа, после чего Волков вызвал Гуссейна. Рация довольно долго недовольно пищала, прежде чем установилась связь. Правда, связь установилась на автоматике — самого Гуссейна пришлось ждать минут десять и, когда он ответил, голос его дрожал. Впрочем, Гуссейну было чего бояться — весь приморский квартал лежал в руинах, город горел, а ведь это было только начало. Гуссейн, тайный агент адмирала Волкова, лучше других представлял себе, на что способен «Громобой».

— Успокойся, — почти ласково сказал ему Волков. — Квартал, в котором ты живешь я обстреливать пока не собираюсь, а если что — предупрежу. Ты передал мои условия?

— Да, господин.

Волкова позабавило это «господин», но по здравому размышлению он пришел к выводу, что обращение соответствует действительности, а раз так, то его вполне можно оставить на будущее.

— Что Ахмед-паша, не колется?

— Нет, мой господин, он посмеялся надо мной.

— Повтори мое предложение. Следующий срок — четыре часа дня. И предупреди местного князька или как он тут у вас называется, что если мое требование не будет выполнено, то я снова начну обстрел. У меня тут есть боеприпасы объемного взрыва — посмотрим, что они сделают с городом…

Когда на часах было без пяти четыре, на полуразрушенный причал вышла группа людей, среди которых отец Ричард в бинокль без особого труда узнал отца Джейн. Дальше все было просто — к берегу Волков лихо подкатил на катере с воздушной подушкой, продемонстрировал комитету по встрече его артиллерию и после этого местные, проявив исключительную понятливость, без лишних вопросов отбежали подальше. Принять Фарли Смита — довольно высокого по местным стандартам, немолодого уже человека — на борт было делом нескольких секунд, вернуться на «Громобой» — минутное дело. А несколько дней спустя в дверь дома Смитов в Бристоле постучали и разбуженный Бертрам, увидев хозяина, едва не лишился чувств. Потом бегали люди, хлопали двери, а фигура, одетая во все черное, внимательно наблюдала за домом из-за кустов…

Потом Волков тяжело вздохнул и не оглядываясь зашагал в сторону порта. Через два часа «Громобой» уже несся к своей базе, оставив туманный Альбион за кормой…

Глава 9 И последняя

Сегодня гости на балу,

И ночь безумно хороша.

Ты разгреби в душе золу,

Коль есть душа.

Раздуй костер — остаток чувств,

И до упаду веселись.

За все, за все я расплачусь —

За страсть, за боль, за жизнь.

Неизвестный автор, псевдоним — Гровен

Волков просидел на своем острове безвылазно больше двух месяцев. Каждое утро он с остервенением и каким-то мазохистским удовольствием брился, глядя в зеркало на свое изувеченное лицо и, как ни странно, это приносило ему отупляющее спокойствие. Целыми днями он работал, плодя груды исписанной бумаги, а по вечерам внезапно полюбил стоять на краю скалы — той самой, на которой он впервые встретился с Джейн — и смотреть на море. Он не замечал ни скал, ни уродливо приминающих водную гладь мертвых бронированных исполинов, заполонивших бухту — он видел лишь Море — свободное и прекрасное. И это тоже приносило ему успокоение и заволакивало мозг туманом забытья.