Конец осиного гнезда. Это было под Ровно(изд.1970)
Шрифт:
Вторым раненым был испанец Гросс, наш талантливый минер, большой выдумщик по части партизанских хитростей.Это он подсказал, как одной миной уничтожить железнодорожный мост и целый состав. Так же как в боях у себя на родине, он отличался храбростью и у нас в отряде. Редкая операция на железных дорогах проходила без его участия.
Ранение у Гросса оказалось серьезным. Разрывная пуля попала в лопатку и частично раздробила ее.
– Не скоро он в строй вернется,– доложил мне Цессарский. – Рана хотя и не опасна, но заживать будет долго.
К вечеру следующего дня–
На этот раз бандиты упорно сопротивлялись. Бой длился часа два с половиной. С трудом удалось пробить себе дорогу. Правда, «трезуба» мы все же дождались: кто навсегда остался на дороге, кто сдался в плен.
Помимо трофейного оружия,мы отобрали у бандитов штук двадцать кабанов. Это было кстати. Пять суток наша группа была в пути и не видела горячей пищи. К общему удовольствию, в числе трофеев оказалась и походная армейская кухня. Наконец-то у нас был приготовлен вкусный, жирный обед!
В этом бою у нас был ранен Коля Фадеев, командир взвода. Пуля раздробила ему кость ниже колена.
По приходе на место обнаружилось, что у Коли Фадеева началась газовая гангрена.
– Необходима операция,– доложил мне доктор Цессарский,– иначе погибнет Фадеев.
Что же делать?
Наше новое местожительство опять было в лесу. Густой лес, и пока никакого жилья, а ведь всякая операция требует чистого, закрытого помещения, света, настоящих хирургических инструментов. Ничего этого у нас пока не было. Хирургические инструменты, какие были, Цессарский оставил в старом лагере и взял с собой медикаменты и инструменты, необходимые лишь для оказания первой помощи.
– Как же быть? – спрашиваю я Цессарского.
– Если разрешите, я ампутирую Фадееву ногу обычной поперечной пилой.
– Что вы, Альберт Вениаминович! Да разве это возможно?
– Риск,конечно,большой,но я приму все меры предосторожности.Без ампутации он умрет.
Пришлось дать согласие.
Предстояла на этот раз не боевая, а медицинская операция, и совсем необычная.
«Эх,– думалось мне,– недаром Цессарский так приставал к Кузнецову и другим разведчикам, ходившим в Ровно, чтобы они достали ему медицинские инструменты и лекарства!»
Многое я передумал, много нервничал, пока готовилась эта операция. Дело шло о жизни молодого нашего товарища: Коле Фадееву только что минул двадцать один год.
Между тем наш хирург, внешне по крайней мере, казался совсем спокойным. Он позвал к себе моего ездового Петра Петровича. Держа в руках простую поперечную пилу, Цессарский сказал ему:
– Вот, Петр Петрович, эти зубцы сточи начисто. Вместо них нарежь новые, маленькие.
И подробно стал объяснять, какие нужны зубцы и какого размера.
Через два часа пила с маленькими зубцами была готова, и Цессарский стал дезинфицировать ее – протирать спиртом, прожигать и снова протирать. Тем временем по его указанию в санчасти готовили все остальное: построили нечто вроде палатки,
вернее просторную четырехстороннюю загородку из еловых ветвей с открытым верхом, чтобы было много света, кипятили инструменты, готовили бинты.Минут за двадцать до операции Коля Фадеев позвал меня к себе.Я пришел. Еще недавно сильный и веселый, он лежал сейчас на траве похудевший, c бледно-землистым лицом.
– Товарищ командир, если все сойдет благополучно, прошу вас дать мне рекомендацию для вступления в кандидаты партии.
До слез тронул он меня своей просьбой.
– Конечно, дам. Ты же молод, Коля. А за операцию не беспокойся. Ведь у нашего доктора все выходит хорошо.
О том, какой пилой ему собираются отнимать ногу, и о всех наших волнениях Фадеев,конечно, не знал. Но он понимал,что операция в таких условиях – дело рискованное.
Кроме Цессарского и его помощника, все мы, в том числе и я, отошли от «операционной».
Через несколько минут мы услышали… громкие ругательства. В нашем отряде ругаться запрещалось строго-настрого. Сами бойцы считали, что сквернословие недостойно советского партизана. Но под наркозом Коля разошелся.
– Вот человек и душу отведет и наказания ему никакого не будет!– сказал стоявший рядом со мной Лукин, желая шуткой скрыть свое волнение.
Операция продолжалась больше часа.
Хорошо,что у Цессарского было много хлороформа: на открытом воздухе хлороформ быстро улетучивается.
Цессарский пришел ко мне после операции бледный, измученный, на лице – капельки пота.
– Есть, конечно, большая опасность, но надежды на спасение не теряю.
И он не ошибся. На другой же день температура у Фадеева снизилась, и все пошло, как в первоклассном госпитале. Он стал быстро поправляться.
А через несколько дней Коля опять попросил меня зайти.
– Товарищ командир! Неужели правда, что я ругался во время операции? Или, может, ребята наврали?
Я улыбнулся.
– Значит, правда? Вы уж меня извините.
– Ничего, Коля, ничего. На этот раз придется извинить.
– Спасибо, товарищ командир… У меня к вам еще один вопрос: что же я теперь без ноги буду делать? Я не хочу отправляться в тыл.
– Погоди, придумаем. Ты еще полезнее других будешь.
– Вот и за это большое спасибо!
По выздоровлении мы назначили Фадеева начальником учебной группы по подготовке подрывников. Ему были доверены охрана и учет всего подрывного имущества. Он очень хорошо выполнял свои обязанности. И рекомендацию в партию я, конечно, ему дал.
Случай с Колей Фадеевым– не единичный. Самые чистые, лучшие свои чувства партизаны связывали с большевистской партией. Трудно переоценить значение и роль нашей партизанской коммунистической организации. Из Москвы в числе бойцов и командиров прилетело только пятнадцать членов партии. Среди вновь вступивших в отряд членов партии было тоже немного. Но и небольшая количественно партийная организация имела в отряде громадный авторитет. Объясняется это тем, что члены партии и в боях и в быту вели себя безукоризненно. «Достойный большевик», – говорили о коммунистах партизаны.