Конец сказки

– Я тебе, сука, подожгу дом! – зарычала их обладательница. Мила не ошиблась, это действительна была женщина. Госпожа Кларчук подумала о горничной, потому что не представляла, кому бы это быть еще.

– Я тебе подожгу, дрянь, шлюха паршивая! – выкрикивала горничная, в то время как неумолимые пальцы все крепче сжимали кадык. – Я тебе подожгу!

– Пусти! – захрипела Мила Сергеевна, корчась. – Пусти, тупая сука! Тебе какое дело?!

Мила поняла, что скоро умрет. Тома была и тяжелее, и гораздо сильнее. Кроме того, в любой момент могло рвануть. Мила не имела представления о том, сколько времени понадобится стоваттной электролампе, чтобы воспламенилась пропитанная бензином ветошь, зато не сомневалась – как только это случится, огонь мигом проглотит особняк, и если не подавится динамитом, то потом еще и дожует то, что останется после взрыва. В любом случае, Миле предстояло погибнуть по милости собаки, защищающей то ли будку, то ли цепь. Хозяйскую палку, не раз пересчитывавшую ребра, и, наверное, только в последнюю очередь – миску, чаще пустую, чем с горстью отрубей.

– Пусти, старая тупая давалка! – закричала Мила, выгибаясь дугой и запуская ухоженные длинные ногти в глаза горничной. – Пусти, идиотка проклятая, мы же сейчас обе сгорим!

Взвыв от боли, горничная изо всех сил ударила Милу головой об пол. Госпожа Кларчук прекратила сопротивление.

– ПУСТИ!!! – в третий раз хотела крикнуть Мила, но в легких не осталось кислорода. В глазах потемнело, руки безвольно упали по швам, как выражаются военные. Вес горничной, взгромоздившейся сверху, перестал давить на живот и грудь, Мила обнаружила, что снова бежит по лугу. «Значит, я вырвалась», сказала себе она. Очевидно, это действительно было так. Она летела по лугу, мокрому после дождя, легко отталкиваясь ногами от земли, которая должна была, но не казалась раскисшей. Мила не опасалась растянуться на ней или, хуже того, подвернуть ногу. Ведь такого не случается во сне. Потом где-то очень далеко, как показалось ей, что-то полыхнуло, вероятно зарница. Она продолжала бежать, пока бег превратился в полет, она воспарила вверх, к звездам, тускнеющим, по мере наступления рассвета. Ночь отступила на запад. Пришел новый день, первый на Земле после нее.

* * *

Когда рвануло в особняке, и его крыша стартовала, как ракета, Вовчик упал лицом в грязь, сбитый с ног ударной волной, подумав, в первое мгновение, что кто-то из бандитов, ловко подкравшись сзади, врезал ему по спине поленом. Затем над головой, обжигая кожу и оплавив волосы, пронесся огненный шар. Стало жарко, как в мартене, казалось, даже капли дождя повисли в воздухе, сомневаясь, следует ли им падать на землю, раз та превратилась в локальный ад. Дыхание вырывалось из него с бульканьем, нос и рот забила противная ледяная жижа. Вовка приподнялся на локтях и задрал голову, лицо у него стало как у негра или спецназовца, подготовившегося к операции в джунглях, только белки сверкали, отливая огнем. Метрах в тридцати от себя Вовка заметил Витрякова. Огнемет стоял там, где и до взрыва, заворожено глядя на пламя, пожирающее особняк, будто матерый кот краденую кильку.

– Мила, б-дь на х…! – выплевывал Витряков, как заведенный механизм, – сука! Сука проклятая! – Неожиданно его взгляд приобрел осмысленное выражение, Леня вскинул пистолет.

– Это ты, пидор горбатый, притащил сюда эту заразу! – зарычал Огнемет, и Волына заворожено наблюдавший за его действиями, решил, что речь о нем и обмочившейся фотомодели, которую он так неудачно для себя и нее взял в заложницы. – Все говно из-за тебя, урод. Сдохни, паскуда!

Волына решил, что сейчас умрет.

– Леня! Не надо! – крикнули ему в левое ухо. Обернувшись, Вовка увидел Бонифацкого, который стоял на коленях, как приговоренный у плахи.

– Бывай, ублюдок! – крикнул Огнемет, нажимая курок. Боник тоже закричал. Прогремел выстрел. Вацлав Збигневович, схватившись за грудь, повалился на грунт ничком, словно фронтовик при виде осветительной ракеты. Волына подумал, что теперь наступит его очередь, Огнемет загонит ему пулю в лоб, прямо между глаз, однако, ему снова повезло. Витряков продолжал заворожено смотреть на застреленного партнера. Неожиданно для Вовчика и Витрякова Боник поразительно ловко вскочил на четвереньки и, разбрызгивая грязь и виляя из стороны в сторону, рванул к пылающему особняку. Бежать ему было некуда, но он все равно бежал.

– Ах ты ублюдок, б-дь на х…! – заревел Витряков, посылая вдогонку удаляющемуся партнеру пулю за пулей, как в тире по движущейся мишени. Насколько понял Вовчик, зачарованно наблюдая за экзекуцией, первые несколько пуль благополучно разминулись с кормой Вацлава Збигневовича, ободренный, он взял правее, огибая пылающий особняк по большой дуге. Затем Огнемет все же попал и Боник, жалобно вскрикнув, растянулся в луже. Витряков медленно двинулся к нему, раз за разом нажимая спусковой крючок, и все ближе подступая к тому месту, где, приподнявшись на локте, лежал Вовчик.

– Гребаный ублюдок! – выкрикивал Огнемет на ходу. Волына не знал, что творится с Бонифацким, все его внимание сконцентрировалось на Витрякове. Когда затвор его пистолета отскочил назад и замер, а Леня полез в карман за новой обоймой, Волына вспомнил о своем пистолете, опустил голову и увидел его, валяющимся в грязи, прямо под носом. Он протянул руку и схватил оружие. Витряков, наконец, заметил его краем глаза, выщелкнул пустую обойму, вогнал на ее место новую, передернул затвор. Вне зависимости от того, находился ли Леня под впечатлением от безжалостного расстрела многолетнего партнера, его руки орудовали с точностью и неумолимостью, отличающей механизмы. Волына затратил столько же времени, чтобы просто вскинуть ствол своего пистолета. Они одновременно спустили собачки, два выстрела слились в один. Грудь Вовчика обожгло стужей, словно туда вонзилась зазубренная сосулька. Он подумал, что сейчас снова упадет, мордой в противную жижу, хотел подставить руку, но в ней оказался пистолет. Ствол ткнулся в мокрую землю, кисть подогнулась.

– Блин! – прошептал Вовка, и повалился ничком. Огнемет остался стоять, как вкопанный. В его глазах застыло изумление. С нижней губы капала кровь. Затем пальцы правой руки разжались, оружие шлепнулось в грязь, под ноги.

– Вот б-дь! – сказал Витряков недоверчиво, сделал несколько неуверенный шагов, забирая вправо, а затем рухнул, вытянувшись во весь рост.

* * *

Ни Андрей, ни Эдик не видели результатов этой дуэли без правил. Как и того, что полыхнул весь особняк. Какое вам дело до остального мира, когда вы ощущаете себя воском, стекающим с догорающей свечи. По кабине плавал удушливый дым, обжигая легкие и выедая глаза. Занялась электропроводка, днище стало раскаленным, как сковорода. Покинув наблюдательные посты, приятели налегли на дверь в правом борту, ту самую, через которую Андрей советовал уходить Армейцу, пока была такая возможность. Теперь ее, похоже, не было, тяжелая бронированная дверь даже не шелохнулась, подпертая обрушившейся кирпичной кладкой. Быстро сообразив, что этот ход закрыт, и даже замурован, Армеец ринулся к люку, налег на рычаг, но и тут его ждала неудача.

– Не-не о-открывается! – крикнул Армеец. – На-наверное, обломками придавило!

Теперь в запасе оставалась только дверь, у которой сгрудились боевики. Стоило только попробовать высунуть наружу нос, и они были бы немедленно расстреляны. Собственно, и с люком на крыше была примерно та же картина, если бы он, конечно, открылся, просто, задыхаясь и изнемогая от жара, приятели об этом уже не думали. Их охватило стремление выбраться из кабины – любой ценой.

Впрочем, в этот момент боевики стояли спиной к пылающему броневику, в отличие от Армейца и Андрея они видели, чем закончилась перестрелка. Получив пулю от Витрякова, Волына упал, и больше не подавал признаков жизни. Витряков, сраженный Вовкой, тоже не шевелился. Как и Бонифацкий, распластавшийся в десяти метрах от них. Последний валялся на боку, поджав под себя ноги, как ребенок. Юлия, которой, наверное, крупно повезло, когда Вовка толкнул ее так, что она покатилась, уже была на ногах и бродила по двору, среди трупов и обломков, как приведение. Она, вероятно, тронулась рассудком, никто не обращал на это внимания. Уцелевшие головорезы сгрудились тесной кучкой, потерянные, как алкаши, перед носом которых бульдозер снес местный, облюбованный ими ганделык, куда они протоптали дорогу, как правоверные коммунисты в Мавзолей Владимира Ильича. Дорогу к новым, демократическим ценностям, проявившимся, главным образом в том, что заведения подобного сорта перешли на круглосуточную форму обслуживания населения, совсем как дежурные аптеки, пожарные станции и скорая помощь. Огнемет столько раз выходил сухим из воды, столько раз у него в запасе откуда-то оказывались новые жизни, извлекаемые, будто фокусником из волшебного ящика, что они не могли представить себе, чтобы какой-то залетный черт сразил его одной единственной пулей, словно сказочного Кощея Бессмертного, или древнегреческого Ахиллеса. Это просто не укладывалось в голове.

– Ни х… себе, Мурик! Ну и дела! Б-дь, поверить не могу! – сказал бандит с бакенбардами приятелю. Тот потрясенно кивнул. Это были их последние осмысленные слова. Откуда-то коротко и яростно зашипело, никто из них не успел даже испугаться, как следует. Полыхнуло маленькое рукотворное солнце, превратив столпившихся у бронетранспортера людей в бегущие и катающиеся по земле факелы. Бронетранспортер качнуло, как лодку на волне, Армеец упал на пол. Прежде чем он сумел подняться, заходясь в кашле, кто-то забарабанил по двери снаружи.

– Эй, на шхуне?! – крикнул голос, в котором приятели не сразу узнали голос Атасова, – давайте, открывайте. Шевелите копытами, парни, пока бензобаки, типа, не рванули.

Глава 9 ПОНЕДЕЛЬНИК – ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ

Армеец сошел в Калиновке. Собственно, ничего другого и не следовало ожидать. Что Эдик останется в Крыму, Андрею стало ясно еще в Ястребином, когда они с Атасовым рыскали по двору, разыскивая среди обломков и трупов тело Вовчика. Или даже до этого. Поиски Вовчика не отняли много времени, особняк пылал, будто колоссальная люстра, вокруг было светло, как днем. Да и рассвет был уже не за горами.