Конец старых времен

Покончив с заботами о здоровье, пан Якуб спрашивает управляющего Отрадой, сколько платит он в ломбардах процентов и какие у него обязательства перед крестьянами.

Никаких! Два года я оказывал им услуги, два года исполняю все их желания — и знаете, чем они меня отблагодарили? Недовольством, завистью, хамством! Воруют лес, а когда кто-либо из моих людей делает им замечание — пишут мне ужасные письма. Недавно в газетах напечатали, что я — ненасытная утроба.

Э, все это дело рук вашего прекрасного поверенного.

Я уже с ним покончил, — заявляет управляющий, — и если он еще раз переступит порог моего дома…

Не рубите сплеча, друг мой. Оставьте его в покое. Тем более что он — ваш поверенный.

— К сожалению.

— Ну ничего, — роняет пан Якуб, — от этого мы со временем избавимся, а вот в своем округе вам надо бы не наломать дров. Не могли бы вы привлечь на свою сторону Хароусека? Он славный малый…

Пан Стокласа, проглотив слюну, неохотно соглашается. Он оскорблен — с какой стати должен он выслушивать подобные советы?

«Тьфу ты, — думает он, — что Пустина, что Льгота — один черт! И чего я с ними связался, почему не полагаюсь только на собственные силы?»

Он вспоминает Хароусека, и ему делается жарко. «Дурак я, дурак, — повторяет он, сжимая в кармане ключ. — Как я избавлюсь от адвоката, как скажу ему, что между нами все кончено? Ведь он этого вовсе не заслуживает…» Меж тем пан Якуб вернулся к первому вопросу и вздохнул по поводу дороговизны.

Н-ну, — говорит он после некоторого раздумья, — пожалуй, я мог бы на первых порах чем-нибудь помочь молодым людям, но вы ведь все равно не получите Отраду.

Почему? — вскинулся мой хозяин, испытывая в эту минуту безмерную любовь к нашему имению. — Почему? Как это не получу? Я ведь ничего даром не прошу, я хочу купить!

Единственно возможное средство приобрести такое поместье — образовать кооператив.

Какой кооператив? Что вы говорите? Кто в него войдет?

Вы, я, Михаэла, Ян, Хароусек и еще несколько порядочных людей…

Мой хозяин крепче стискивает ключ и одним духом перечисляет ряд препятствий, с которыми им придется столкнуться. Он взвинчен, его лихорадит, ему хочется ругаться — но он чует, что этот путь — верный…

Вы уже предлагали определенную сумму за Отраду? — спрашивает пан Якуб и, услышав отрицательный ответ, добавляет: — Тем лучше — только, прошу вас, не показывайте, что вы богаты.

Господи, — отвечает мой хозяин, — у меня нет такой привычки, и если б вы прямо не спросили…

Я хотел сказать, что ваш образ жизни слишком уж рассчитан на внешний блеск. Если не ошибаюсь, вы держите трех лакеев?

Вплоть до решения судьбы Отрады я должен сохранить ее в прежнем виде, — возразил управляющий. — Таково условие, на котором мне вверили управление ею, во, вероятно, нет нужды объяснять вам, что мне это не по сердцу.

В наше время, — произнес пан Якуб, — следует придерживаться трех правил: носить стоптанные башмаки, питаться сосисками и щелкать зубами.

Мой хозяин соглашается с ним только для виду. Он рассеян и нечаянно поворачивает в сторону вокзала. Он чувствует себя подавленным и считает, что пан Якуб выказывает слишком большую самоуверенность и что проповеди его смешны. Стокласа бросает взгляд на уличные часы. Слава богу, времени у него более чем достаточно. Спокойствие возвращается к нему — теперь ему хочется говорить напрямик.

Что касается Яна, — начинает он после недолгого раздумья, — то вы можете быть уверены, мы рады видеть его у нас.

Я был бы счастлив, — отвечает пан Якуб, — если б барышня Михаэла разделяла ваше мнение, но дадим событиям развиваться свободно…

Половина одиннадцатого. Управляющий взял с пана Якуба обещание, что тот продвинет наконец дело с покупкой проклятого имения и, ощутив в сердце прилив отеческой любви, назначил пятимесячный срок — пусть, мол, молодые люди хорошенько узнают друг друга. Он избрал эту цифру — пять — во имя пяти чувств человека и произнес по этому поводу красивые, высокие слова, вложенные в его уста отцовскими добродетелями. По иронии судьбы, его при этом так же давил пояс, как и тогда, когда он при подобных же обстоятельствах беседовал с Пустиной. По ассоциации мой добрый хозяин вспомнил смешной анекдот, рассказанный тогда адвокатом, и принялся выуживать его из недр своей памяти.

У-у, чую — запахло Пустиной, и только теперь, на фоне его тени, я различаю нити нового свадебного сговора. Бедняга адвокат предан анафеме, как поэтическая школа, изжившая себя, и все-таки он вовлечен в осуществление нового плана.

Пустина, Пустина, — повторил пан Якуб. — Надеюсь, вы не будете действовать опрометчиво…

Может ли он быть нам полезен при создании кооператива?

Думаю, он ни на что не годен, — ответил паи Якуб. — Но посмотрим — я извещу вас, передам через Яна, если будет что-нибудь новое.

Предоставим теперь обоих их размышлениям и проследим, как расцветают нежные чувства влюбленных. Михаэла забывает французские вокабулы, ходит постоянно с книгой, краснеет, она стала робкой, порой она слишком долгим объятием обнимает сестричку, порой убегает от нее — короче, Михаэлу словно подменили.

А Ян? Он необуздан, ибо любовь не выносит узды и не любит, когда ею управляют. Ян всеми силами тянется к запретному и пренебрегает всем тем, к чему его подталкивают. Во встречах с Михаэлой он почуял умысел со стороны отца и, как бы ни был влюблен в нашу барышню, взбунтовался. Ему казалось, что, сближаясь с Михаэлой, он осуществляет купеческий расчет, — и был, бедняга, крайне возмущен.

«К черту! — твердил он про себя. — Какой позорный фарс! Невесту едва показали — и уже все слажено. Право, мой отец и не подозревал, до чего легко он может навязать мне свою волю…» Тут Ян почувствовал отвращение к себе и к женитьбе, устраивающейся словно по заказу. Ему претила всякая мысль о послушании.

И все же ему хотелось обменяться с отцом хоть словечком о Михаэле. Хотелось протестовать, хотелось развенчать ее в глазах пана Якуба, и он искал случая показать свою проницательность. Готовясь к разговору с отцом, Ян составил фразы, задевающие за живое. «Я дам ему понять, — говорил себе молодой Льгота, — что разгадал хитрость человека, который попал в стесненное положение и теперь подсовывает свою дочь, надеясь взамен добиться помощи, чтобы обойти закон. Если и мой отец замешан в этих замыслах, если и его совесть нечиста передо мною и Михаэлой, то ничто не заставит меня когда-либо еще приехать в Отраду».

А сам между тем уже готовился в путь и, хотя сам себе в этом не признавался, — дрожал, как бы ему что-нибудь не помешало.

Порой все происходит не так, как мы того желаем и как бы нам нравилось. Говорят, едва Ян раскрыл рот, как старый Льгота смерил его взглядом с ног до головы.

— Боюсь, ты собираешься к барышне Михаэле, — проговорил он с нескрываемой усмешкой. — Да или нет?

Из ответа запинающегося Яна нетрудно было понять, что он и в самом деле только того и желает.

— Разобрала тебя нечистая сила, — сказал тогда пан Якуб. — Да ты только о том и помышляешь, чтоб дело устроилось тем самым образом, который ты считаешь позорным!