Конец вечного безмолвия

А нерпа медленно плыла, не уходя с прорези прицела и глядя прямо в глаза Тымнэро. А те двое, расстрелянные у скал? У них тоже светились глаза на исхудавших и почерневших лицах…

Тымнэро с глухим стоном откинулся, свалил ледяную преграду, закрывавшую его от воды. Неизвестно, сколько времени он просидел так, приходя в себя, набираясь сил. Он сидел с закрытыми глазами, а когда открыл их — увидел пустынное море с плывущими льдинами. Начинало темнеть. Солнце давно село, и долгие зимние сумерки надвигались на землю.

Тымнэро оглянулся. Темная громада Алюмки зловеще вырисовывалась на фоне красноватого, от вечерней зари неба.

Охотник торопливо засунул в чехол винчестер, надел лыжи-снегоступы и спешно двинулся обратно.

Он миновал Алюмку, даже не вспомнив о злых духах, и круто повернул к берегу, чтобы поскорее выйти на твердую землю.

Тымнэро вышел как раз на тангитанское кладбище. Он снял лыжи-снегоступы, которые ему уже не были нужны, и побежал к своей яранге мимо покосившихся крестов и вспученных мерзлотой могил. Споткнувшись, упал на колени, и ужас охватил холодом все его тело: он был как раз на том еле заметном бугорке, который сам насыпал вад телами двух несчастных. С диким воем Тымнэро поднялся и побежал, волоча за собой лыжи-снегоступы.

Еще издали он увидел, что в чоттагине горит огонь. Может, кто приехал в гости? Неужто Те-невиль из стойбища Армагиргина?

Тымнэро услышал чьи-то громкие голоса в яранге, и вдруг сердце его пронзили плач ребенка и Тынатваль.

Он рванулся вперед и ворвался в чоттагин, остановившись в изумлении у порога.

В яранге было полным-полно тангитанов, и посередине на китовом позвонке сидел сам глава милиции Струков. Двери в кладовые были распахнуты, бочки с припасами опрокинуты, и на земляном полу обрадованные собаки грызли куски нерпичьего жира, вылизывали заквашенные с осени листья, доедали китовую кожу — осенний подарок знакомого эскимоса с Уэлькаля.

У полога, прижавшись друг к другу, сидели Тынатваль с дочерью и ревели в голос.

Струков был сильно пьян и покрикивал на них:

— А ну перестаньте реветь! Предписано обыск делать — значит, так полагается! Голова трещит от вашего плача, а ну замолчите!

Тымнэро первое время никак не мог сообразить, что творится в его яранге.

Струков увидел его и криво улыбнулся:

— А вот и хозяин явился!

— Что вы тут делаете? — сердито по-чукотски спросил Тымнэро.

Он чувствовал, что гнев темной волной захлестывает его сердце, поднимается к голове.

Дрожащими руками он выпростал из кожаного чехла винчестер и взвел затвор.

— Ну-ну! — испуганно выкрикнул Струков, ладонью прикрывая лицо, будто это могло спасти от пули. — Не шути с оружием…

Он видел перед собой искаженное гневом лицо Тымнэро.

— Ребята! — крикнул Струков. — Кончай обыск! Раз ничего не найдено — значит, ничего и нет!

— Одна тухлятина, — проговорил милиционер, пнув ногой кусок старой моржатины, вывалившийся из бочки.

— Да уж, запашок не приведи господь, — сказал другой, усатый.

— Кончай, ребятки, кончай, — торопливо говорил Струков, продолжая заслоняться рукой от наведенного на него винчестера.

На этот раз Тымнэро был готов нажать спусковой крючок. Одно его удержало: на линии выстрела сразу за Струковым у полога сидели жена и дочь. Понемногу рассудок возвращался, прояснялась голова. Он понял, что Струков собирается уходить, и опустил ствол винчестера.

— То-то! — строго произнес милицейский начальник. — А то наставил ружье!

И вдруг Тымнэро сзади получил такой удар в голову, что все потемнело вокруг, и он упал лицом вперед прямо на растоптанный нерпичий жир…

Когда он очнулся, в чоттагине тангитанов не было. Всхлипывающая Тынатваль стояла на коленях и осторожно обтирала сырой тряпкой его измазанное жиром, разбитое лицо.

Возвращалось сознание, хотя в голове гудело.

— Ушли они, ушли тангитаны! — всхлипывая, как бы утешала мужа Тынатваль. — Ушли проклятые!

— Что они тут искали? — с трудом произнес Тымнэро.

— Большака, — произнесла незнакомое, чужое слово Тынатваль.

— Что это такое?

— Не знаю. Но они все время говорили это слово — большак, мантрака… Так много говорили, что я запомнила. Сначала думала — еда какая-нибудь. Открыла им бочки, а они их повалили прямо на землю… Вижу — это не то. Тогда сообразила: наверное, эта большак и мантрака — шкурки. Достала прошлогодние пыжики, что нам подарил Теневиль, песцовые… А они этими шкурками меня по лицу! И все рыщут. А этот ихний главный сел на китовый позвонок и оттуда распоряжался.

Тымнэро сел. Потер голову. Сзади нащупал большую шишку. А крови вроде бы не было, и даже ощущение пустоты стало проходить.

— Взбесились они, — сказал он.

— Хуже бешеных собак, — согласилась жена.

— Что такое большак и мантрака? — спросил Тымнэро у Милюнэ.

Женщина испуганно оглянулась.

— Откуда ты знаешь эти слова? — шепотом спросила Милюнэ.

— Потому что Струк искал у меня в бочках с нерпичьим жиром и квашеной зеленью большака и мантрака! — сердито ответил Тымнэро. — Все переворошил. Перепугал насмерть жену и ребенка. Я такой сердитый был — чуть не застрелил его…

— Да ты что! — испуганно произнесла Милюнэ.

— И застрелил бы, — мрачно повторил Тымнэро, — да на линии выстрела Тынатваль с дочкой были.

— Да что они так? — с горечью произнесла Милюнэ. — Зачем такое делают? Взбесились совсем.

— Истинно, — подтвердил Тымнэро. — Как бешеные собаки, рыскают везде, только нюхают, а не едят…

— Худое нынче время, — вздохнула Милюнэ. — Раньше тангитан был совсем другой, — вспомнил Тымнэро. — Он не лез в ярангу, не мешался в наши дела. А нынче! То одна власть, то другая! И чего Солнечный владыка не удержался на своем золоченом сиденье?

— Есть другие тавгитаны, — мягко заговорила Милюнэ. — Они стоят за бедных, говорят: бедные люди пусть всегда будут вместе и вместе пойдут на богатых, отберут у них все и поделят поровну между собой. Так будет по справедливости.

— А я не пойду! — решительно заявил Тымнэро. — Мне чужого не надо. Что я — разбойник?

— Так ведь богатства, которые у торговцев, сделаны трудовыми людьми. Ты ловишь рыбу, а у тебя ее отбирают, продают и деньги берут себе…

— Так это у тангитанов, — заметил Тымнэро. — А у меня пусть попробуют отобрать даром!

Милюнэ посмотрела на своего родича с откровенным сочувствием. Тымнэро огляделся и увидел на столе тетрадку, карандаш.

— Твой тангитан балуется этим, как Теневиль? — Это я пишу, — смущенно сказала Милюнэ.

— Какомэй! — воскликнул v Тымнэро. — Зачем же это тебе?

— Грамота нужна каждому человеку, — наставительно произнесла Милюнэ. — Чтобы знать настоящую правду жизни.

— Правду жизни только шаманы знают, — возразил Тымнэро.

— А для чего Теневиль придумывает свои знаки? — спросила Милюнэ.