Конец века

Эрго — пахать и пахать, шевелить ушками и всем, чем одарил анавра Веер Миров, чтобы обеспечить оперативный простор. Чем, собственно и займусь. Вот только доеду до места.

К хорошему человек привыкает удивительно быстро — этот банальнейший постулат приходил мне на ум по пути к железнодорожному вокзалу не один раз. Только человек, живущий в эпоху, когда транспортная проблема претерпела множество вариантов решений, может по достоинству оценить моё нарастающее к концу пути нетерпение.

Никаких тебе пробок, расстояние, которое я бы пробежал за четверть часа, я преодолевал на этом комфортабельном передвижном сарае минут сорок, не меньше. Романтическая ретропоездка подтолкнула меня к мысли заиметь личный транспорт. Пораскинув мозгами, я решил пока не торопиться. Если в дневное время бегущий человек невольно привлекает внимание, то ночью всё гораздо проще. А с моей выносливостью я смогу передвигаться в нашем городке во многих случаях значительно быстрее, чем любой из автомобилей.

Дело в том, что город моей юности исторически располагался на возвышенности со сложным рельефом. И если новые спальные районы с центром представляли собой относительно ровный городской ландшафт, то старый город с большей частью частного сектора были окружены лесом, через который нужно было добираться до ещё одной молодой застройки. В общем, архитектурный план города представлял собой сложную исторически-шизофреническую помесь ежа с ужом. То есть в некоторые части города на автомобиле протяжённость пути составляла вдвое, а то и втрое больше, чем напрямую пешком. Лишь пересечённый характер местности в зоне кратчайших путей останавливал многих горожан от пешего передвижения.

Но уж мне ли, в студенчестве исходившему все эти овраги и распадки вдоль и поперёк, да ещё с продвинутой силой и выносливостью, беспокоиться о подобных мелочах? Вот и сейчас я стал жертвой стереотипа, шагнув в один из знакомых троллейбусов, умилившись системой оплаты: пятачок в щель пластикового агрегата с прозрачной крышкой, поворот ребристого колёсика и вуаля — я обладатель троллейбусного билета с шестизначным номером. Трогательность ситуации заключалась в том, что можно было и не бросать пятак. Тем более, что в троллейбусе я находился почти в полном одиночестве. Водитель, занятый дорогой и дремлющая на переднем сидении старушка не в счёт.

Но совесть — истинный контролёр советского пассажира — не дала мне этого сделать. Хотя, не факт, что я бы не поступился принципами, если бы в моих карманах не оказалось мелочи.

Небольшой дождь начался без предупреждения, едва я сошёл на конечной станции в виду вокзала. Смеркалось, природа настойчиво напоминала мне, что идёт уже второй месяц осени. Я поёжился. Ну не отменять же задуманное, коль приехал? Чёрт, и в смартфон не заглянешь, чтобы выяснить ближайший прогноз. Будем считать, что это к удаче. И я, высморкавшись в придорожный куст, зашагал на запах креозота и соляры.

Контора экспедитора на товарной станции находилась метрах в пятистах вдоль от железнодорожного вокзала. «Офис» местного царя и бога грузчиков располагался в пристройке к одному из пакгаузов, что во множестве теснились вдоль железнодорожных путей. Сам бы я это средоточие хозяйственной мудрости искал бы до тришкина заговенья, если бы не помощь пожилого вокзального милиционера, с первых же моих слов распознавшего во мне студента и направившего по назначению, приговорив при этом со вздохом:

— Топай, паря, пошукай удачи, хучь таперь и не те времена…

Из вежливости постучав в дверь с табличкой «Экспедиторская контора», я вошёл внутрь. В небольшом помещении с единственным окном, смотрящим внутрь склада, за старым деревянным столом сидел абсолютно лысый человек с густыми чёрными усами. Одет он был во всё чёрное: рубашку, пиджак. Даже оправа его очков с толстыми дужками была угольно-чёрной.

На столе перед человеком, которого я уже мысленно окрестил гробовщиком, была раскрыта толстая амбарная книга, освещённая светом из лампы, рефлектор которой был повёрнут под острым углом к столешнице. И какого цвета была эта лампа, впрочем, как и допотопный телефонный аппарат? Правильно, чёрного.

Гробовщик оторвался от своего талмуда и поднял на меня взгляд, казавшийся пронзительным из-за высоких диоптрий линз его очков.

— Добрый вечер, уважаемый, — я выбрал нейтрально-вежливый тон, в последнюю минуту сообразив, что передо мной возможно кавказец.

— Добрый вечер, молодой человек, — всю дальнейшую инициативу разговора гробовщик предоставил мне.

— Меня зовут Гаврила, я студент-медик, хочу устроится у вас на подработку. Вагоны разгружать.

Гробовщик смерил меня медленным взглядом. На его лице не дрогнул ни один мускул. И снова промолчал.

— Простите, я могу спросить ваше имя-отчество, уважаемый?

— Ахмат Зелимханович.

Блин чеченец, дагестанец или кабардинец? И о чём я думаю? Соберись, Гавр! Причём здесь национальность? Да при том! Здесь, в этом городе, в этой реальности она всегда при том! Что-то я часто с самим собой спорить начал. Как бы чего не вышло. А, ладно! Один хрен, человеком быть надо в любой ситуации. Скажу ему всё как есть и аргументирую. Правда, чуточку приврать придётся, но тут уж без этого никак. Иначе за сумасшедшего примет и выгонит.

— Ещё раз простите, Ахмат Зелимханович, что отвлекаю. Но считаю, что смогу вам пригодиться. Вы не смотрите на мою внешность. Я много лет самостоятельно занимался, укреплял сухожилия и мышцы, дома в посёлке всегда брался за самую тяжёлую работу. Не курю. Не употребляю спиртных напитков. Если хотите, испытайте меня! — решил я не тратить лишних слов.

Кавказец едва заметно вздохнул и закрыл свою амбарную книгу, сняв очки.

— У меня все бригады давно сформированы. Взрослые сильные мужики. Мы студентов больше года на работу не берём. Непостоянные они.

— Простите, Артур Зелимханович…

— Чего ты всё прощения просишь, Гаврила? Взрослый же мужчина. А ещё врачом стать хочешь. Если по делу пришёл говорить, говори! Не мямли. Объясни мне толком мою выгоду в твоём найме.

О, как! А гробовщик-то не прост. И фразы строит сложные. И выговор без намёка на акцент. У него же на лбу высшее образование написано. А работает экспедитором на железке.

Я мысленно отмахнулся от некстати возникших аналогий.

— Так я в бригаду-то особенно не напрашиваюсь, Ахмат Зелимханович. Готов быть на подхвате. Браться за разгрузку любых грузов, даже самых невыгодных. Вы меня испытайте. Попробуйте. Дайте задание, на которое ваши грузчики не особенно согласны. Я тренировался. Могу работать всё ночь.

— Хм, — прищурился гробовщик, — лгунов я не люблю и время своё попусту тратить тоже.

— Погодите, Ахмат Зелимханович. Давайте так, — я достал из сумки полученные сегодня с таким трудом бутылки, — я ещё раз извинюсь, Ахмат Зелимханович, но не из слабости. Просто, я не знал, с кем в вашем лице встречусь. Вот и прихватил универсальный бакшишь. Всё-таки в России живём. Просто, не хочу обидеть вашу веру, — и поставил бутылки на край стола.

Первый раз я увидел, как гробовщик скупо улыбается. Страшноватое зрелище.