Конец Ядовитого Мну

— Вам повезло, — это оперный экземпляр, — довольно сказал Фишер, развалился в кресле и приготовился слушать.

— «Сатана там правит бал, там правит бал», — заорала задница Попяна голосом бессмертного Шаляпина.

Аванес в испуге заметался по лаборатории, ощупывая свой живот. «Амаго Фигаро — браво брависсимо, Амаго Фигаро — прима фортиссимо» — раздавалось из его штанов.

— Фишер, дайте противоядие, — взмолился наконец обессиленный Аванес, но тут его зад грянул «Марш Черномора» и замолчал сам по себе.

— Всё, — вздохнул Фишер, — хотите джазовую?

— Клистирная трубка! Печёночный сосальщик! — заорал возмущённый Аванес. — Да я тебя в реактор... Да я тебя в шлюзы... Да как ты смел... Да ты пьян! Да ты и не доктор вовсе! Тебя надо убить и лететь дальше!

Фишер испуганно моргал на Попяна из-под стерео-пенсне, но Аванес неожиданно успокоился.

— Ладно, живи, опарыш, — сказал он и спросил, — как настроение?

— Девять баллов по шкале Малиновского! — рявкнул Фишер. — Разрешите заняться приготовлением пилюль и суспензий?

— Разрешаю, — ответил Попян, отдал честь и вышел из лаборатории.

Навстречу ему шёл охотник Немудрак и явно искал собеседника, чтобы рассказать о своих небывалых охотничьих подвигах.

— Как настроение? — спросил Попян.

— Что, настроение? — раскуривая трубку, потянул Вока. — Я вот помню, на Гигее было настроение — так настроение. А потому, что мне удалось одним снарядом трёх наркомобразов свалить. Вот только Бэрримора жаль — съел-таки его тогда пупырь. Один чуб остался. А вот помню...

— Прекратить воспоминания! — приказал Аванес.— Куда направляетесь в данный момент?

— Согласно приказу номер четырнадцать от семнадцатого января две тысячи восемьдесят восьмого года вышел на охоту за корабельными грызунами, — по уставу ответил Немудрак.

— Грызунов приказываю брать живьём для приручения и использования в нуждах экипажа. Всё. Как настроение?

— Как у жёлудя, — ответил Вока и пошел дальше, размахивая старой, но надёжной лучевой пушкой Гарина.

«Как у жёлудя — это хорошо или плохо?» — задумался Попян и, размышляя об этом, зашёл в физкультурный отсек.

В отсеке группа космодесантников совершала вечерний променад. Попян залюбовался добряком Нисневичем, который с криками «Гук!» ломал об колено блины от штанги.

— Как настроение? — спросил его Аванес по долгу службы.

— Не мешай, убью! — прохрипел добряк Нисневич, и Попян поспешно отошёл на безопасное расстояние.

В общем здесь было всё в порядке: в углу зала Миша Талисман выжигал лучевым пистолетом красочный плакат из фторопласта: «Жители Ядовитого Мну — я такой же Талисман, как и вы». При помощи этого плаката он надеялся попасть в концлагерь и начать там подрывную работу. Вилли Кенис монтировал «адскую машину» для решающего взрыва. Она умещалась в колпачок Кафка, но могла уничтожить пять таких планет как Ядовитый Мну вместе взятых, поэтому Вилли работал в перчатках.

— Можно потрогать? — спросил Полян у сосредоточенного Вилли.

— Сделайте одолжение, — ответил пиротехник и, не оборачиваясь, вручил Аванесу краешек своего организма.

— Негодяй, — сразу завизжал Попян, — ты что себе позволяешь?

Свистнула отравленная стрела и снесла Попяну значок «Ташкент — город хлебный» с борта пиджака. Это Юозас Гейдукис начал тренироваться стрелять на звук.

— Двое суток без духовной пищи, — шёпотом сказал Попян Вилли, — и штраф в пользу «Совета сорока миров».

— Слушаюсь, — рявкнул Вилли, не отрываясь от работы.

При выходе из зала Попян попал ногой во что-то теплое, и поскользнувшись, упал туда же лицом.

Откуда в спортзале стул северного оленя? — закричал он под хохот курсантов.

— А это не стул, — сказал стул и постепенно слепился в алеута Вацека Хари. — Вацек стал во фрунт и доложил:

— Космодесантник Хари постигает метаморфозы старых мастеров. Какие будут указания?

— Как настроение? — машинально спросил несколько ошалевший Попян.

— Всегда! — уклончиво ответил алеут и на глазах изумлённого Аванеса стал как две капли воды похож на гаулейтера Украины Коха!.

Попян вышел из зала и посмотрел на часы. Было восемь. «Интересно, кто сейчас в комнате отдыха?» — подумал он и проследовал в заданном направлении.

В комнате отдыха сидели представители научной группы и Ози Биссеншпиллер. Он играл в «трыньку» с навигатором Монцем. Монцу не везло. Он сидел уже в одних корундовых плавках и нервно приговаривал:

— Ну-ка, маленькая, плохонькая — иди сюда.

На глазах Попяна он проиграл плавки, золотой зуб и практиканта Маховлича. В игру постепенно втянулся астроном Скабичевский и сразу проиграл волосяной покров.

— Маме варежки свяжу, — с нежностью поглаживая сбритые волосы астронома, сказал Ози.

Скабичевский плакал и предлагал отбиться. Но Ози сложил колоду и ушёл к себе, отдав по пути честь Попяну.

— Как настроение у учёных? — бодро спросил Аванес, стараясь не глядеть на голого Монца.

— Жизнь не удалась — мой волос в сортире, — патетически воскликнул Скабичевский и осторожно тукнулся головой об угол стола.

— Не отчаивайся, мудрый Скабичевский, — сказал Ихи Еврюжихи, — у нас, на кольцах Сатурна, я облучу тебя лучами Экономо, и ты станешь дремуч как коала.

Лысый астроном в порыве великодушия налил Ихи шнапсу и этим всё испорти. Полиглот сразу скукожился, глупо засмеялся и обозвал Скабичевского Котовским. Началась драка, сопровождаемая одобрительными криками Попяна. Он, как все южане, любил кулачные потехи. Через пять минут дралась вся комната отдыха и даже голый Монц. Не дрался только социолог Лёня Посыпай, потому, что не умел. Он сразу притворился мёртвым и катался под ногами и дерущихся, подмигивая Попяну.

— Ну, хватит, — крикнул Аванес, когда увидел, что звездочёт Панибрат разбил экран видеофона.

Кто-то в ответ двинул Аванеса под вздох.

— Сэнсея Вдуича ко мне, — спокойно распорядился Попян в рацию и посмотрел на электронное табло. На нём был напечатан матюк времён культа личности. Дверь мягко уехала в сторону и в проёме появился Золтан Вдуич со связкой холщевых мешочков с галькой.

—Хаджиме! — крикнул он и бросился в гущу боя. Все <было кончено через тридцать восемь секунд.