Конец Жопы

– Противная, противная. Так это же хорошо, ведь чем человек не красивее, тем ты краше.

– Жопа ты...

– Сам жопа. Три раза был женат и три раза тебя лоханули. Так что лежи и не пикай.

Пикать я уже не мог. Я страдал. Теща все-таки ухитрилась сделать меня несчастным.

6.

После обеда день Жопа проехалась по магазинам, чтобы приодеться к свиданию - мои шмотки, прагматически приобретенные, ее не устраивали. Покупки она делала как заядлая женщина: обстоятельно, с интересом и не торопясь. Меня же в магазинах всегда клонит в сон, на этот раз я ему не сопротивлялся. После обеда, мы прилегли на диван - было жарко, около тридцати градусов, точно, и Жопа прибавила мне звук (именно так - прибавила звук), видимо, ей было скучно или просто хотела поговорить по душам, прежде чем я исчезну навсегда.

– Понимаешь, ты всю свою жизнь прожил в призрачном мире, и потому все твои достижения есть достижения в кавычках. Настоящая жизнь - другая. В ней очень мало правды, любви и дружбы, а если где-то их много, держи ухо востро - тебя кто-то хочет надуть или использовать, что одно и тоже...

– Ты прав, меня всю жизнь использовали, - вздохнул я.
– Жены, друзья, не говоря уж о всяких проходимцах.

– А друзья чем не угодили?

– Мама как-то сказала, что они меня обожают, потому что дом мой всегда для всех них открыт, как холодильник, и всегда можно посидеть до полуночи или даже до утра.

– Вот видишь! А будь ты умнее, ты сам бы мог их использовать в своих целях.

– Ну, это так скучно. Интриговать, врать в глаза, притворятся. Ради чего? Чтобы поиметь лишний кусок или почувствовать себя умнее облапошенного дурака?

– Дурак - ты. Жизнь это борьба, в которой побеждает не сильный или умный, а беспринципный.

– О-го-го! Так ты собираешься стать подлецом?

– Почему стать? Мы, задницы, с рождения такие. Главное наше удовольствие - это насрать в чьем-то райском садике, обосрать кого-нибудь исподтишка или на виду, засрать врага так, чтобы задохнулся или даже утонул в дерьме.

– Или просто напердеть?
– сказал я, потому что Жопа от наплыва чувств с чувством навонял.

– Да! Это всегда приятно.

– Говнистый ты...

– Ну да! Натура у меня такая.

– А я совсем другой. Я люблю своих друзей, люблю, потому что их знаю, знаю, на что способны. Знаю, кто из них в драке встанет рядом, плечо к плечу, а кто малодушно убежит, потому что папа его не учил драться, но разбираться в Рерихе. Мне нравится влюбляться и делать глупости. Знаешь, я до сих пор помню, как в юности первый раз подарил девушке Гале букет цветов, это были красные флоксы, которые я нарвал в саду у друга Сапова, потом он на немке женился, теперь в Германии живет. Я летел к ней на крыльях с этим простеньким букетом, пахшим травой, летел, уверенный, что все на свете смотрят на меня. Кто-то с улыбкой, кто-то с завистью...

– А кто-то с презрением.

– Это не важно, да я и не видел ничего, кроме этого букета и Гали, раз за разом окунавшей в цветы счастливое свое лицо.

– Ну и чем твоя любовь к этой девушкой кончилась?

– Да наглупил, уже и не помню как, она и перестала отвечать на звонки и двери открывать. Но это не важно. Важно, что я был счастлив тогда безбрежно. И она была счастлива, пусть недолго.

– Ты был счастлив! Ха. Хочешь, я скажу, почему у тебя с этой девушкой ничего не получилось? Ты ее не устроил. Она скоро поняла, что голова твоя набита форменной ерундой, то есть ожиданиями невероятной любви, искренних восторгов и, - Жопа, поднатужившись, смачно пернул, - видениями прекрасных дам в белоснежных платьях и перчатках по локоть. И, как истинная женщина, желающая видеть в мужчине лишь постоянство, бездумное послушание и веру в любые ее слова - чтобы легче было рога наставлять, - дала тебе от ворот поворот.

– Ты прав, Пердимонокль, - не смог я не согласиться.
– Но я был с ней бесконечно счастлив много месяцев, и этого мне достаточно!

– Ну-ну. Был счастлив и потому делал глупости.

– Да... Но давай, сравним нас. Вот вся моя жизнь - это серое полотно, расшитое мигами счастья, как сверкающими бриллиантами. А твоя жизнь будет похожа на зады сарая или гаража, покрытые кучками говна, поедаемого червями и зелеными мухами.

– Говно было давно, теперь - удобрение, - рассмеялся Жопа крестьянской своей шутке, и приглушил меня так, что голос мой стал не слышен.

7.

Мы лежали на том же диване, самостоятельно подводя итоги нашей "дружеской" беседы, когда раздался звонок в дверь. Я встал, открыл дверь и увидел Колю Бочкаренко. Мы дружили с ним со второго курса; когда я уезжал навсегда в Москву, на глаза его навернулись слезы грусти. После поселения в столице, мы виделись с ним неоднократно - по моему настоянию он останавливался не в гостинице, но на добром старом диване, уже несколько раз участвовавшем в нашем повествовании в качестве мебели. Сколько добрых вечеров мы провели с Колей в долгих дружеских беседах, куря и попивая хорошее винцо, шампанское или просто водку!

Увидев друга, я, конечно же, хотел обрадоваться, но ничего не вышло, ведь Жопа меня приглушила, считай, выключила.

– А, это ты, Николай... У нас сегодня прямо день визитов, - сказала она, не совершая никаких телодвижений, которые мой друг мог бы расценить как приглашение войти в квартиру.
– Как дела?

– Да хорошо все. Вот, заехал в Первопрестольную на тебя посмотреть, сколько лет ведь не виделись...

– Надолго в Москву?

– Как всегда дня на два задержусь. Вот в "Ашан" заехал, взял пару массандровской "Мадеры", ты же ее любишь...

– Знаешь, Коля, я не один сейчас, ко мне старая подруга на пару дней из Александрова явилась прошлое вспомнить, так мы из постели не вылезаем...

– Да вроде не было у тебя подруги в Александрове, я бы знал?!

– Была. Просто я о ней не трепался, такая была подруга.

– Давай, хоть выпьем по стаканчику, да я поеду к Вите Савинову?

Тут я собрал все свои наличные душевные силы и как запищу:

– Да заходи, Коля, что ты этого пи-дюка слушаешь! У него вместо мозгов кучка говна!

Коля обомлел. Рот его открылся. "Свихнулся, друг!" - отчетливо читалась в его глазах.

– Не получится. Прости, Николай!
– вмиг усмирил меня Жопа железной своей волей.
– Заходи как-нибудь в другой раз, позвони только предварительно.

– Хорошо, позвоню, - криво улыбнулся Коля.
– Поеду-ка я к Вите, он "Мадеру" обожает. Пока.

Бочкаренко ушел, как я понял, навсегда. Жопа, закрыв дверь на два замка и цепочку, обратился ко мне:

– Ты чего нюни развел? На хрен этот тип тебе нужен? Он же тебя просто использует?

– Дурак ты...

– Использует! Потому что у Савинова жена категорически против всяких гостей в ее доме и, тем более, выпивонов с друзьями на только что отремонтированной кухне. Вот ты его другом лучшим считаешь, скажи, ведь считаешь?

– Да, считаю...

– А помнишь, лет пять назад вы сидели за столом, пили шампанское, курили и тут кто-то ему позвонил и он, друг твой лучший ответил: - Да вот, сижу у ПРИЯТЕЛЯ...
– Так что ты ему не любезный друг юношества, а ПРИЯТЕЛЬ, которого можно иметь, когда понадобится. А помнишь еще, он как-то позвонил, и ты, обрадовавшись, побежал его встречать? И встретил, привел домой, он в туалет пошел, а там в унитазе, кучка, которую ты, торопясь к нему, не смыл?