Конфетки, бараночки…

Что же касается трактира Тестова – убранство показалось мне совсем простым, на что Перекатов с лукавой усмешкой парировал, дескать «Красна изба не углами, а пирогами». И подозвал полового, то есть расторопного парня-официанта.

Но это в ресторане он бы звался официант и ходил во фраке, а здесь – просто половой. Все атрибуты на месте – белая рубаха с пуговицами на высоком вороте, повязанная красным кушаком, и взбитый на бок завитой чубчик плюс задорные усики и бритый до синевы подбородок.

– Проводите-ка нас, любезный, в отдельную комнату с фортепьяно! – распорядился Сергей Петрович.

«Приятно командовать, имея портмоне, набитое деньгами».

Нам предоставили отдельный кабинет, посредине стол, накрытый скатертью с кистями.

– Рекомендую начать с селяночки, – сладко улыбнулся Перекатов, и я милостиво кивнула.

– На закуску могу предложить семгу с лимоном, балык и жареные мозги, – начал перечислять половой. – Расстегаи с осетриной и печенью налима…

– Несите все и поскорей! – взмолилась я.

– Слушаюсь, сударыня – с! Что изволите из крепких напитков?

Он косил озорным карим глазом то на меня, то на Перекатова.

– Сергей Петрович, руководите банкетом. Может, шампанское?

– Вина у нас отменные, лучших московских погребов, – нахваливал половой.

Мы заказали шампанское «Редерер Силлери», красное и белое вино, прохладный брусничный морс. Разумеется, напиваться вдрызг я не собиралась, но всего пригубить понемножку – милое дело.

– Здешнюю гурьевскую кашу приезжает пробовать даже знать из Петербурга. Не желаете ли отведать на десерт, Алена Дмитриевна? – соблазнял Перекатов.

Заказали и кашу в сковороде и кусок кулебяки в несколько ярусов.

– Я слышала, в Москве цыганские выступления можно послушать по ресторанам.

– Всенепременно, сударыня! – ответствовал половой. – Иван Яковлевич Тестов собрал лучший хор…

– Со «Славянским базаром» однако же не сравнится, – нежно вздохнул Перекатов.

– Посмотрим и «Славянский базар», – обещала я.

– А не желаете ли раковый супчик отведать, Алена Дмитриевна?

– Нет, увольте! – наотрез отказалась я.

Вспомнила, как дед Егор однажды притащил с реки полведра живых раков с намерением их сварить, но бабушка воспротивилась: «Ползают по дну, едят всякую падаль. Тьфу!»

– Скажите, гражданин, – обратилась я к половому. – Не приходилось вам здесь обслуживать купца или мещанина Третьякова Егора Семеныча. Невысокий, бойкий старичок, может быть на чаевые скуповат.

– Никак нет – с!

– А ты получше вспомни, любезный! – развязно молвил Перекатов, бросая на стол гривенник.

Половой ловко ухватил монету и скромно воздел карие очи к расписному потолку.

– Знаем Павла Михайловича Третьякова, который картины собирает. И брата его Сергея Михайловича приходилось видать. И Савву Иваныча Мамонтова…

– Ты по делу говори, братец! А сам не знаешь, так поспрашивай других работничков, – тоном заправского сыщика напутствовал полового Перекатов.

– Нам Егор Третьяков надобен, – уныло повторила я. – Торговый человек из Тобольской губернии. Из Сибири, понимаете?

– О таком не слыхали-с. Прощения просим – с! Ежели кто из наших его обслуживал, тотчас узнаю и доложу-с.

– Уж будь проворен!

Грустные мысли о пропавшем дедушке несколько перебили мой аппетит, но глядя с каким наслаждением Сергей Петрович лакомится розовыми ломтиками семги и бутербродами с паюсной икрой, я несколько воспряла духом.

Желая окончательно развлечь меня, Перекатов посоветовал заказать пианиста. Что ж фортепьяно будет пустовать? Я опрометчиво согласилась. А потом запоздало представила, что человек будет играть-стараться, пока мы, этакие господа, буженину трескаем под красное вино.

Но в комнату уже явился сутулый мужчина с бледным надменным лицом, припухшими синими веками, в помятом фраке, из ворота и рукавов которого выглядывала несвежая рубашка. Поклонился нам, не глядя, и важно сел за инструмент. Я не большой знаток музыки, но звуки фортепьяно звучали резко и грубовато.

– Потише, милейший! – попросил Сергей Петрович.

Пианист обернулся к нам, выпятил нижнюю губу и вдруг вскочил с места.

– Ну, ты и жук, Перекатов! – визгливо вскричал он. – Намедни врал, что с хлеба на воду перебиваешься, за квартиру нечем платить, а сам водишь арфисточек по кабинетам, шампанским угощаешь.

Сергей Петрович густо покраснел, скомкал в ладошке салфетку и ломающимся голосом произнес:

– Попрошу даму не впутывать в наши дела!

– Ах, даму! Je vous presente mes excuses, – ядовито проскрипел музыкант, бесцеремонно подсаживаясь к нашему столу.

Обругал или извинился – хрен поймешь, я по-французски знаю всего пару расхожих фраз. Впрочем, с немецким и английским такая же ситуация. Да-а, дама из меня не ахти при таком раскладе.

– Алена Дмитриевна, прошу меня простить. Мы с господином Самарским должны удалиться для приватного разговора, – Перекатов поднялся со стула, изящным жестом приглашая музыканта к двери.

– Вот уж дудки! Сначала наемся за твой счет. Или вернее за свой. Когда долг отдашь, Перекатов? – буркнул тот, засовывая в рот кусочек красной рыбы, свернутый в скользкую трубочку.

– Charmant!

Еще и пальцы облизал с причмоком. Точно, голодный.

– Сколько же задолжал вам Сергей Петрович? – мягко спросила я.

– Самую малость, барышня! – издевательски продолжал Самарский. – Три «зелененьких» да две «канарейки».

– Двенадцать рублей, – торопливо пояснил Перекатов, пряча глаза.

– Не на один обед хватит, – строго заметил Самарский. – Если, конечно, без всяких там арфисточек-финтифлюшек.

– Прекрати паясничать, Алексей! – со страданием в голосе умолял Перекатов.

– Да заплатите вы ему, Сергей Петрович! – попросила я. – И пусть человек поест нормально. Потом тоже спросим за дедушку. Вдруг поможет.

– Вот это другой разговор! – обрадовался Самарский.

Жадно сцапал несколько купюр, будто невзначай выпавших из тугого портмоне Перекатова, и, потирая крупные костистые ладони, с интересом уставился на меня. А потом привстал со стула и, тряхнув волосьями над салатом, эффектно представился.