Конформист

Ты спишь? Разве мы не должны идти к Квадри?

Марчелло с трудом приподнялся и какое-то время молча глядел в полутьму комнаты, мысленно повторяя: "Разве мы не должны убить Квадри?" Потом в шутку спросил:

— А если нам не пойти к Квадри? Что, если нам хорошенько выспаться?

Это важный вопрос, подумал он, глядя на Джулию снизу вверх, может, было еще не поздно послать все к черту. Он видел, как она неуверенно, почти недовольно посмотрела на него: ведь он предлагал ей остаться в гостинице, тогда как она уже приготовилась выйти. Она сказала:

Но ты уже проспал почти целый час, и потом, разве ты не говорил, что визит к этому Квадри важен для твоей карьеры?

Марчелло помолчал, затем ответил:

— Да, это верно: очень важен.

Тогда, — весело заявила она, наклоняясь и целуя его в лоб, — чего же ты раздумываешь? Давай поторапливайся, одевайся, не ленись!

Но я не хочу туда идти, — сказал Марчелло, притворно зевая. — Я хочу только спать, — прибавил он, и ему показалось, что он искренен, — спать, спать и спать.

Выспишься сегодня ночью, — легко ответила Джулия, подойдя к зеркалу и внимательно смотрясь в него. — Ты взял на себя обязательства, теперь поздно менять программу.

Она говорила, как обычно, с благодушным благоразумием, и было удивительно и в то же время странно знаменательно, что она, сама того не зная, говорила верные вещи. В это время на ночном столике зазвонил телефон. Марчелло, приподнявшись на локте, взял трубку и поднес ее к уху. Это был портье, который сообщил ему, что место в спальном вагоне до Рима на сегодняшний вечер заказано.

Я отказываюсь от билета, — не колеблясь сказал Марчелло, — синьора остается. — Джулия, глядя в зеркало, бросила на него взгляд, полный робкой благодарности. Положив трубку, Марчелло сказал: — Ну вот, дело сделано… они отменят заказ, и ты никуда не уедешь.

— Ты злишься на меня?

— Что это тебе пришло в голову?

Он спустился с кровати, сунул ноги в туфли, пошел в ванную комнату. Умываясь и причесываясь, он спрашивал себя, что сказала бы Джулия, если бы он открыл ей правду о своей профессии и свадебном путешествии. Он почти с уверенностью мог сказать, что она не осудила бы его. За пределами семейных отношений для нее начинался темный, непонятный мир, в котором могло случиться так, что горбатого и бородатого профессора убивают по политическим мотивам. Точно так же, подумал он, выходя из ванной, должна думать и чувствовать жена агента Орландо. Джулия ждала его, сидя на кровати. Она встала и спросила:

— Ты сердишься, что я не дала тебе поспать? Ты предпочел бы не ходить к Квадри?

— Напротив, ты очень хорошо сделала, — ответил Марчелло, выходя впереди нее в коридор.

Сейчас он приободрился и, казалось, уже не восставал против своей судьбы. Поток энергии по-прежнему тек сквозь его тело, но легко и безболезненно, как по естественному руслу. На улице, на набережной Сены, он посмотрел на серый профиль огромного города, раскинувшегося под просторным ясным небом. Перед ним выстроились в ряд лотки со старыми книгами, прохожие шли не спеша, останавливаясь, чтобы покопаться в них. Ему показалось даже, что он снова увидел плохо одетого юношу с книгой под мышкой, который шел по тротуару по направлению к Нотр-Дам. А может, это был кто-то другой, похожий на него одеждой, манерами и судьбой. Но Марчелло теперь смотрел на него без зависти, хотя и с холодным и неизменным чувством бессилия. Мимо ехало такси, он остановил его, сделав знак рукой, и сел вслед за Джулией, назвав адрес Квадри.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда Марчелло вошел в дом Квадри, то сразу был поражен его отличием от римской квартиры профессора. Теперь Квадри жил в современном квартале, в глубине извилистой улочки, в одном из зданий со множеством прямоугольных балконов, выступавших из ровного фасада, похожем на комод с раскрытыми ящиками.

Внутри разница была еще ощутимее: римская квартира — старая, темная, загроможденная мебелью, книгами, бумагами — была пыльной и запущенной; в этой же, новой, светлой, чистенькой, было мало мебели и никаких следов научных занятий. Марчелло с Джулией несколько минут прождали в просторной и пустой гостиной, где только в углу вокруг стола со стеклянной столешницей стояло несколько кресел. Единственной особенностью, свидетельствовавшей о не вполне обычном вкусе, была большая картина художника-кубиста, висевшая на одной из стен, — холодная, декоративная смесь разноцветных сфер, кубов, цилиндров и параллельных линий. Книг, так поразивших Марчелло в Риме, не было вовсе. Он смотрел на натертый воском паркет, на длинные светлые занавески, на голые стены, и ему казалось, что он участвует в изящной, сделанной на скорую руку постановке современного театра с небольшим числом действующих лиц, построенной на одной сюжетной линии. Несомненно, главными героями в ней были он и Квадри, и, хотя сюжет был ему теперь известен, Марчелло показалось вдруг, что не все персонажи присутствуют на сцене. Кого-то еще не хватало, и как знать, быть может, появление этого незнакомца могло все совершенно изменить.

Словно в подтверждение этого смутного предчувствия дверь в глубине гостиной открылась, и вместо Квадри вошла молодая женщина, вероятно, та самая, что говорила с Марчелло по-французски по телефону. Она приближалась к ним по зеркальному полу, высокая, поразительно гибкая и грациозная, в летнем белом платье с расширяющейся книзу юбкой. Марчелло украдкой и с удовольствием невольно засмотрелся на четкие очертания ее тела, вырисовывавшегося под прозрачным платьем, изящного тела гимнастки или танцовщицы. Потом он взглянул на ее лицо, и у него возникла уверенность, что он уже видел ее раньше, хотя и не мог вспомнить где и когда. Она подошла к Джулии, с почти ласковой непринужденностью пожала ей обе руки и объяснила на правильном итальянском, но с сильным французским акцентом, что профессор занят и выйдет через несколько минут. Марчелло она поприветствовала издали, менее сердечно и даже как будто мимоходом. Пока она беседовала с Джулией, Марчелло внимательно разглядывал ее, пытаясь разобраться, откуда у него возникло смутное ощущение, что он ее уже знает. Она была высокого роста, с большими руками и ногами, широкоплечая, с невероятно тонкой талией, которую подчеркивали пышная грудь и широкие бедра. Бледное лицо без всякой косметики, несвежее и словно помятое, хотя и молодое, отличалось живым, беспокойно-тревожным и непосредственным выражением. Где он уже видел ее? Словно почувствовав, что за ней наблюдают, она внезапно повернулась к нему, и он сразу вспомнил, где встречал ее, точнее, женщину, на нее похожую: в доме терпимости в С., когда, войдя в общую залу, чтобы взять свою шляпу, увидел Орландо в компании проститутки Луизы. Сказать по правде, сходство состояло лишь в особой форме, белизне и сиянии лба. В остальном обе они существенно различались. У проститутки был широкий, тонкогубый рот, у этой — маленький, пухлый, круглый, похожий на маленькую розу с плотными, чуть привядшими лепестками. Рука проститутки была женственной, гладкой, чувственной, у этой — почти мужская, жесткая, красная, нервная. Наконец, у проститутки был противный хриплый голос, часто встречающийся среди женщин ее профессии, у этой, напротив, голос был сухим, звонким, приятным и звучал словно размеренная, утонченная музыка — то был светский голос.

Марчелло отметил черты сходства и различия, а затем, пока женщина беседовала с Джулией, обратил внимание и на ее крайнюю холодность по отношению к нему. Возможно, подумал он, Квадри рассказал ей о его политических симпатиях, и она предпочла бы не принимать его. Он спрашивал себя, кем она могла бы быть: Квадри, насколько он помнил, не был женат, женщина же своими официальными манерами походила на секретаршу или, по крайней мере, на поклонницу, играющую роль секретарши. Он вспомнил чувство, испытанное им в С., когда увидел, как проститутка Луиза поднимается по лестнице рядом с Орландо: чувство беспомощного возмущения, мучительной жалости, и вдруг понял, что в действительности это было не что иное, как чувственное желание, замаскированное духовной ревностью; теперь оно вновь вернулось к нему без всяких прикрас, и он испытывал его к женщине, сидевшей напротив. Она нравилась ему, по-новому, волнующе, и он хотел нравиться ей, поэтому враждебность, сквозившая в каждом ее жесте, горько печалила его. Наконец он вымолвил, невольно думая не о Квадри, а о ней:

У меня такое впечатление, что наш визит неприятен профессору… вероятно, он очень занят.

Женщина ответила сразу, не глядя на него:

Напротив, муж сказал мне, что увидится с вами с удовольствием… он прекрасно вас помнит. Все, кто приезжает из Италии, находят здесь радушный прием… Он действительно очень занят, но ваш визит ему особенно приятен. Погодите, я пойду посмотрю, не освободился ли он. — Эти слова были произнесены с неожиданной любезностью, согревшей сердце Марчелло.

Когда женщина вышла, Джулия спросила, однако без всякого любопытства:

— Почему ты считаешь, что профессору Квадри будет неприятно нас видеть?

Марчелло спокойно ответил:

— Меня заставило так подумать враждебное отношение этой синьоры.

Странно! — воскликнула Джулия. — На меня она произвела противоположное впечатление… мне показалось, что она так рада нам, словно мы уже были знакомы. Ты ее видел раньше?

— Нет, — ответил Марчелло с ощущением, что говорит неправду, — я даже не знаю, кто она.

— Разве она не жена профессора?

— Не знаю, по-моему, Квадри не женат; может быть, это его секретарша.

Но она же сказала: "мой муж"! — удивленно воскликнула Джулия. — Что с тобой? Она ведь сказала: "мой муж"… о чем же ты думал?

Значит, отметил Марчелло, женщина волновала его настолько, что он становился рассеянным, ничего не слыша вокруг. Это открытие было ему приятно, и, странным образом, ему вдруг захотелось поговорить об этом с Джулией, словно она вовсе не имела к этому отношения, а была посторонним человеком, которому он мог свободно довериться. Он сказал: