Конго Реквием
Шрифт:
– Он был прагматиком. Только европейцы могли эксплуатировать месторождения. Он утверждал, что город будет смешанным, но, как всегда, задумывали белые, а копали черные…
– А об убийствах вы помните?
– Как можно такое забыть? Тогда это наделало много шума. Белая женщина; господи, кто мог осмелиться к ней прикоснуться? Особенно к этим женщинам!
– Что вы хотите сказать?
– Первые жертвы были девушками из семей Белых Строителей. Де Восов, де Момперов, Корнетов… В некотором смысле это было двойное кощунство.
Новая информация. Возможно, у Фарабо была тайная причина ополчиться на этих набобов. И причину следует искать
– Имя Катрин Фонтана вам о чем-нибудь говорит?
– Нет.
– Она седьмая жертва.
– Звучит не очень по-бельгийски.
– Она была француженка.
– Вы уверены? Мне всегда говорили, что убийца метил только в бельгиек. На эту тему даже ходили не очень удачные анекдоты.
Он отпил крошечный глоток. На его бескровных губах вермут приобретал медовый оттенок, напоминая некий священный напиток.
– Что еще вы можете вспомнить?
– Я помню главным образом политическую обстановку. Эти убийства сработали как искра в пороховой бочке. Первые линчевания черных, ответные выступления конголезцев. Город был на грани гражданской войны. Мобуту прислал войска, но они только добавили беспорядка. Один молодой французский военный взял все в свои руки…
– Жан-Патрик Ди Греко?
Старик тихо повторил, покачивая головой:
– Ди Греко, точно…
Именно Морван призвал морского офицера на помощь – они встречались в Порт-Жантиле на нефтяных платформах. Эрван знал эту версию событий.
– По моим источникам, те волнения чуть не повлекли за собой экономический крах города.
– Это самое малое, что можно сказать! Бельгийцы уезжали, черные отказывались работать. Поговаривали о проклятии. Духи послали Человека-гвоздя, чтобы изгнать белых. Знаете, в Конго есть один злой демон, сильнее всех прочих: булози, по их верованиям…
Возможность была слишком заманчива.
– А вы сами – вы сталкивались с магией йомбе?
– Не по-настоящему. В Катанге она была не слишком распространена.
– А относительно расследования вы можете что-либо уточнить?
– Абсолютно ничего. В Фунгуруме мы читали только местные газеты, а те всё больше гонялись за сенсациями. Повторяю, я не лучшая кандидатура для расспросов…
Он произнес это тоном финального вывода, ставя пустой стакан.
– Миссионеры работали в Лонтано? – не сдавался Эрван.
– Несколько, да. Но они уже отправились к Всевышнему. Хотя, кажется, кое-кто остался… Погодите, дайте подумать…
Он снова прикрыл глаза. Когда он открыл их, его радужные зрачки блестели.
– Сестра Хильдегарда! В то время она была совсем молоденькой. И работала в диспансере.
– Пятого километра?
Номер госпиталя Катрин Фонтана совершенно естественно слетел с губ Эрвана.
– Я точно не помню, но полагаю, что она до сих пор где-то там, несмотря на войну.
– Где?
– Именно на севере. Вот только не советую вам туда ехать. Никакой гарантии вашей безопасности.
Оба встали одновременно.
– Вы остановились в «Каравиа»? – спросил Эрван с долей недоумения.
– Нет, я зашел передать письма мальчикам из Фунгуруме, которые работают здесь. Я переночую в гостевом доме собора Святых Петра и Павла.
– Я могу спросить вас о причине приезда в Лубумбаши?
Маленький священник снова надел накидку и сапоги.
– Я сопровождаю одного своего старого товарища, который возвращается в Бельгию.
– Ностальгия?
– Можно
и так сказать: он умер. Но хотел быть похороненным в Монсе, своем родном городе.– От чего он умер?
– От старости. Ему было девяносто два года. – Внезапно он вновь обрел свой лукавый вид. – В этом сила миссионеров. Мы спокойно угасаем прежде, чем нас задуют!
Сейчас Гаэль жила у Лоика. Не то чтобы она боялась – с двумя такими стражами и собственным «глоком» она могла побороть страх, – просто он ее попросил. Братец решил наконец отказаться от кокаина и, по его словам, нуждался в коучере.
Никто так и не понял причин столь внезапного решения. Развод и сложности с получением права на чередование опеки над детьми, если ты вбухиваешь в себя черт-те сколько граммов в день? Сам факт, что он увидел, как за его семьей охотится серийный убийца? Угрозы, полученные из-за горнопромышленной компании отца? Или же вынужденная продажа за бесценок акций Старика?
Конечно, отчасти все это, вместе взятое. Ураган передряг подействовал как электрошок.
Вот уже три недели Лоик мучил себя серьезными спортивными нагрузками (бег, французский бокс, йога) и сидел на щелочной диете, основанной на фруктах и овощах. Он косил под больного, не являясь в «Firefly Capital», свою собственную компанию, и ни на йоту не отступал от своего нового кредо: чистота, здоровье, био.
Первые результаты оказались истинной катастрофой. Жить с ним рядом было просто невозможно, но Гаэль держалась – медики предупреждали, что десять-двенадцать недель будут тяжелыми. Она сама пребывала в ломке: перестала охотиться за ролями, которые ей все равно никогда не получить, и положила конец платным свиданиям. После всего, что ей пришлось пережить, это больше не имело никакого смысла.
В полночь она прогуливалась по просторной квартире на авеню Президента Вильсона – той самой, где она выбросилась из окна двумя месяцами раньше, – после того как умудрилась уложить брата спать не без помощи сильного снотворного. Опасно баловаться таблетками, когда пытаешься слезть с кокса, но у нее не было ни времени, ни терпения, чтобы целиком положиться на психологию или нетрадиционную медицину.
Она открыла застекленную дверь и вышла на балкон. Ледяной ветер. Сигарета. Первая затяжка и взгляд на улицу, утыканную булавочными головками фонарей. Она перегнулась через перила и заметила своих телохранителей, расхаживающих по противоположному тротуару, перед дворцом Токио. Чего на самом деле опасался отец? Нового нападения? Новой попытки самоубийства? Что она опять начнет давать за деньги?
Она позволила мыслям вернуться к событиям дня: приглашению от Эрика Каца. Нелепо, но, видит бог, она так об этом мечтала. Словно в замедленном, пущенном назад фильме, она увидела, как прокручиваются все смены ее отношений с психологом за последний год. Вначале она его возненавидела. Он воплощал все то, что ей претило: саму мысль, что она нуждается во врачебной помощи, тот факт, что новый курс был рекомендацией – читай: приказанием – отца, перспективу рассказывать о себе – и выворачивать себя наизнанку – перед посторонним… Физически он тоже был совсем не в ее вкусе: слишком худой, бесполый. В своих тесноватых костюмах он походил на стареющую женщину. Долгое время она полагала, что он гомосексуалист, пока не выяснила, что он женат и отец двоих детей. Только в глазах – светлые зрачки, но темный взгляд – было что-то привлекательное.