Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
– Да все знают. Они с Хюсселем так бранятся по этому поводу, что не услышать их просто-напросто невозможно. Вчера, кстати сказать, они повздорили снова – мы при этом присутствовали; Шлаг нес какую-то превыспреннюю чушь и платить не так, чтоб отрекался (попробуй он!), а как-то весьма смутно выражался о сроках. Хюссель наорал на него… Уверен, если б парень не преставился – он его бы выдворил в конце месяца.
– Есть предположения, почему человек на такой должности испытывал подобные затруднения? – поинтересовался Курт, и студент округлил глаза с плохо исполненным изумлением:
– На какой «такой»? Стипендиум секретаря не так уж чтоб сильно скрашивает жизнь…
– Да брось, – оборвал он, и тот умолк, отклонив взгляд в сторону, исхитряясь
Студент метнул быстрый взгляд на своего притихшего приятеля и вяло пожал плечами, понизив голос:
– Никаких. Играть, как я уже говорил, не играл – не так, чтоб заигрываться, пить не пил – не спивался, по крайней мере. Дорогих одежд не приобретал. Не знаю.
– И никаких новых увлеченностей у него не появилось вместе со всеми этими странностями? – не отставал Курт, не обращая внимания на откровенно недовольные лица соседей. – Ничего, что не бывало замечено за ним ранее?
– Лекции гулял частенько, – отозвался другой. – Временами это каждый делает; ректорату что, деньги уплатил, а там – учись, не учись, твое дело… Знаете, что я вам скажу, – добавил он несколько нерешительно, – что касаемо его рассеянности и прочего – это ведь с поздней осени началось, потом зима; сами, наверное, знаете, как это бывает в такое время года – снег, холод, пасмурно, дни короткие, времени ни на что не хватает, ничего не поспеваешь сделать, что нужно… Ничего не хочется, никто не мил; словом сказать, depressio.
– Знаю, – подтвердил Курт, подумав, что в словах студента и впрямь может быть некое рациональное зерно, – бывает. Так стало быть, именно с наступлением весны вся эта его… рассеянность и подавленность ушли?
– Пару недель как. Вот потеплело совсем, снег почти растаял – с начала апреля, in universо.[97] А зимой, скажу вам по себе, и учиться-то не всегда есть желание; так и с Филиппом, похоже, было. За обучение он уплачивал, как и прежде, аккуратно, а занятия пропускал довольно нередко. В библиотеке чаще показывался, чем на лекциях.
В библиотеке…
Курт вздохнул. Зачастую те, кто проводил слишком много времени среди библиотечных собраний, имея характеристику от окружающих «странный в поведении», рано или поздно оказывались в поле зрения Конгрегации, однако же не в роли пострадавших, а в виде подследственных… Неужто Филипп Шлаг сумел изыскать среди университетских книг нечто запретное, сведшее его, в конце концов, в могилу?
Это бы многое разъяснило, недовольно подумал Курт, снова вздохнув, однако же, если сложить вместе все то, что было сегодня услышано о нем, покойный не особенно сходен с человеком, могущим увлечься потусторонними забавами; maximum – какой-нибудь хиромантией, потехи ради; ко всему прочему, насколько применимо к пропадающему в библиотеке студенту определение «слишком много»? Многие из этих людей впервые прикоснулись к книге собственно здесь, в университете; книга – до сих пор удовольствие исключительное и не каждому достающееся, а хорошаякнига – уж тем паче, и мало-мальски неглупый и алчный до знания человек попросту не может не воспользоваться вдруг раскрывшейся ему доступностью рукописных трудов. Конечно, надо будет и поговорить с библиотекарем, и проглядеть список наличествующих в университете книг (та еще работенка…), однако – здесь едва ли что-либо возможно выловить…
Попрощавшись с недовольными свидетелями, Курт вышагал в коридор, задумчиво глядя под ноги; ожидать, что в первые же часы своего расследования он сумеет узнать больше, было бы странно, однако данных катастрофически недоставало,
а те, что имелись, не говорили ни о чем. Перепады в настроении, загадочные траты и увлеченность чтением – все это могло быть и вовсе между собою никак не связанным.– Где можно отыскать этого его приятеля, Фельсбау? – спросил Курт, не поворачивая к Бруно головы, все так же глядя в пол; тот вздохнул:
– Сейчас у него лекции; знаешь, давай-ка просто я тебя этим вечером приведу в то самое местечко, где студенты собираются – там ты увидишься со всеми, кто тебе нужен, убежден. Это будет много проще, нежели гоняться по всему Кельну в поисках свидетелей поодиночке.
– Ты прав, – через силу вынужден был согласиться Курт; встряхнув головой, чтобы придти в себя, потер глаза ладонями. – Отложим до вечера.
– Так может, пожрать бы, а? – предложил Бруно с воодушевлением. – Я сегодня не завтракал. А тебя наверняка дожидается порция кренделей или еще чего; матушка Хольц в этом отношении дама постоянная…
Курт поморщился. Сейчас действительно следовало отправиться в Друденхаус – надо было и получить некоторые сведения от Райзе, и отчитаться Керну, однако неотвязная благодарная мамаша, и впрямь с завидной регулярностью снабжающая господина следователя съестным, сегодня раздражала более обычного. Когда отцы новой Конгрегации составляли акт, запрещающий инквизиторам принимать ценные подношения от частных лиц (исключая оговоренные случаи, с массой сопроводительной документации и условностей, исключающей всяческие махинации со средствами), в благодарность ли или как пожертвование, они забыли упомянуть о пирожках с печенью и назойливых старушках.
– Да брось, – заметив выражение его лица, усмехнулся Бруно, подталкивая его к лестнице в плечо. – Считай, что таковым образом она уплачивает часть общественного налога; и посмотри на это со стороны практической – трактиры в Кельне не дешевеют.
Курт молча дернул плечом, высвободившись из его пальцев, и зашагал вниз, думая уже о другом, пытаясь составить примерный план действий на сегодняшний день.
Глава 5
В одном свежеиспеченный секретарь ректора Кельнского университета был прав: не единственно к нему сумели подобрать свой ключик обитатели Друденхауса, склонив к сотрудничеству с Конгрегацией – перечень наличествующих на нынешний день осведомителей из среды студентов был не так чтоб внушительным, однако ж вполне изрядным. Получить список от Керна было довольно непросто – за это Курт расплатился предоставлением начального отчета, составление коего отняло массу нервов и времени, а также сопроводительными растолкованиями, изложенными устно; ни то, ни другое начальствующего не удовлетворило, и упомянутый список пришлось выпрашивать, а после и почти требовать, поступившись принципами скромности и напомнив, что прошлое пустяковое дело, на которое обратил свое внимание выпускник номер тысяча двадцать один, увенчалось обнаруженным заговором порядочных размахов. «Лишь потому я и позволил тебе копаться в происходящем, – признался тогда нехотя Керн. – Если б не твоя laudatio,[98] я б с тобой и говорить на эту тему не стал».
Список был Курту не по рангу, это он понял сразу же, прочтя лишь первое имя в нем; вскинув к начальству изумленный вопрошающий взгляд, он встретил взор хмурый и, казалось, недовольный собственным решением. «Вот именно, – кивнул Керн, погрозив ему пальцем. – Не приведи Господь, Гессе, ты будешь неаккуратен в беседах. Ты меня понял?»…
Первым в списке стояло имя преподавателя факультета медицины, Юлиуса Штейнбаха. Однако и того мало: оный преподаватель был официальным служителем Конгрегации, занявшимся преподаванием от избытка свободного времени; это было не просто удачей, а отдавало даже каким-то благоволением свыше, в чем Курт уверился окончательно, прочтя краткое изложение всего того, в чем знал толк профессор Штейнбах. «Стало быть, он сумеет провести вскрытие?», – уточнил Курт, и начальство схватилось за голову.