Конгрегация. Гексалогия

– Я иду в дом Мозеров, – тихо, но непреклонно повторил Курт. – Ваши указания, Вальтер, я полагаю ошибочными, посему намерен действовать в соответствии с собственными заключениями.

– Голову теряешь, Гессе, – предупредил обер-инквизитор тихо; устремленный на него начальственный взор Курт снес стоически, не отведя взгляда и не убавив тона.

– Не сказал бы, – твердо выговорил он и развернулся к двери, кивнув на нее подопечному. – Со мной, в Друденхаусе от тебя все одно толку нет.

– Veto, – донеслось в спину снова, и Бруно приостановился, в растерянности переводя взгляд с одного на другого. – Стоять, Хоффмайер. Шаг в сторону порога – и чаемая свобода станет отдаленнее еще лет на десять.

Мгновение подопечный нерешительно мялся, переступая с ноги на ногу посреди комнаты, и, наконец, чуть слышно проронил:

– Простите, майстер Керн. Я тут не решаю – я ведь не Друденхаусу принадлежу, а академии; стало быть, его приказ для меня выше вашего.

На миг в каменных стенах нависла тишина, в которой слышно было, как затаил дыхание даже Ланц, привыкший в обращении с майстером обер-инквизитором к некоторой вольности.

– Бунт на корабле? – спокойно, с опасной мягкостью в голосе осведомился, наконец, Керн. – Может, на мое место сядешь, Гессе?

– Может, когда-нибудь и сяду, – откликнулся Курт и решительно, не колеблясь более, вышагал в коридор.

– А старик ведь прав, – заметил подопечный, оглянувшись через плечо на тяжелую дверь. – Людей недостает, время поджимает; ты не в шутку решил инквизировать шкаф? Глупо. И нерационально.

– Возьми курьерского, – не ответив, распорядился он отрывисто. – Галопом по домам арестованных. В одном из них сейчас Штойперт. К Мозеру его. Я буду ждать там. Это – понятно?

Бруно скосился на его лицо с недовольством, но возражать более не стал, лишь разразившись тяжким осуждающим вздохом.

***

Кожевенный монополист пребывал в состоянии тихого помешательства: в одной из комнат, когда Курт переступил порог, надрывался младенец, заглушаемый лихорадочными, бессмысленными увещеваниями матери сквозь откровенные рыдания, чьи-то всхлипы доносились с кухни – вероятно, кухарки или еще какой прислуги, да и сам Штефан Мозер-старший смотрелся не лучшим образом, говоря сквозь зубы, коротко, точно бы опасаясь, что вместе со словами улетучатся остатки его выдержанности, столь явно необходимой сегодня хоть кому-то в этом доме. На просьбу осмотреть комнату сына тот лишь молча повел рукой, приглашая майстера инквизитора за собою, и первым поднялся по скрипучей лестнице, отполированной ногами, судя по всему, не одного поколения Мозеров.

Каморка, как и говорил мальчик, впрямь оказалась небольшой; даже дешевая комнатушка, снимаемая Куртом, была куда объемистей, и отделение части стены, забранной досками в виде полок с дверцей, впрямь выглядело решением вполне разумным и единственно верным. Сейчас она была приоткрыта, и в темную щель виднелись уложенные вещи, какие-то перышки, камешки и голова деревянной лошади, глядящей на вошедших бесстрастно и тупо…

– Майстер Ланц являлся сюда, говорил с вами о страхах Штефана? – спросил он негромко, глядя на крючок из крепкой, наверное, кольчужной проволоки; тот покривился.

– Да, он приходил. Я едва со стыда не сгорел, когда узнал, что мой сын наведывался в Друденхаус рассказывать небылицы.

– Вы предпринимали какие-нибудь меры?

– Меры? – с нервозным смешком переспросил Мозер. – Да, меры я принял. Выпорол как следует, чтобы не морочил людям голову.

Вот так, подумал Курт, поморщась, точно от боли. В ответ на просьбы о помощи парень получил ремня от отца и порцию равнодушия и насмешек от тех, от кого этой помощи ждал. И, в конце концов – что? Смерть?..

– Вы что-нибудь меняли здесь? – спросил он и, не услышав ответа, обернулся к хозяину дома. – Я подразумеваю – вы прикасались тут к чему-либо после того, как обнаружили исчезновение Штефана? Окна, двери, вещи – все так, как было?

– Я ничего не трогал. К чему мне это…

– Стало быть, дверца шкафа была открыта? – уточнил Курт, и кожевенник нахмурился, отозвавшись с неприкрытым раздражением:

– Вы не можете всерьез об этом говорить, майстер Гессе. Я вполне отдаю себе отчет в том, какими делами д олжно заниматься Инквизиции, однако ж рассматривать хоть бы и в теории…

– Была или не была? – чуть повысил голос он, оборвав его на полуслове, и Мозер натужно кивнул:

– Да, была. И что с того?

– При том, какваш сын был напуган тем, что происходило… или – ему казалось, что происходило… в его комнате – как вы полагаете, он уснул бы, не накинув крючка?

– Значит, – нетерпеливо возразил кожевенник, – крючок он снял утром!

Курт вздохнул, не оспорив слов Мозера и не согласясь с ними; бросив взгляд на стул, криво сдвинутый в сторону от шкафа, он неспешно приблизился к окну, хотя и отсюда было хорошо видно, что рама с цветными стеклами укреплена уже по-зимнему, гвоздями с загнутыми шляпками.

– Вы первый просыпаетесь в этом доме, верно? – не столько спросил, сколько констатировал он и, не дождавшись ответа, продолжил: – Засов на двери – вы ведь задвигаете его на ночь?

– Опускаю, – уточнил Мозер, – но к чему вы это?

– Засов был опущен этим утром?

Мгновение тот безмолвствовал, то ли припоминая, то ли пытаясь понять, к чему клонит этот странный следователь, и, наконец, кивнул:

– Да, был. Каждое утро его снимаю я, так было и сегодня.

– Итак, – подытожил Курт негромко, – окно забито, засов на двери был утром опущен; ставни первого этажа, да и прочих комнат, я полагаю, в том же виде. Когда вы уходили в лавку, в доме оставалась бодрствующей прислуга (если мне верно передали), которой ваш сын также на глаза не попадался, и никто не видел его ни за завтраком, ни выходящим из дому; стало быть, ни в какое иное время, кроме как ночью, он из дому уйти не мог. Я все точно говорю?

– Да, но… – начал Мозер и осекся вдруг, побелев щеками и метнув в сторону злополучного шкафа настороженный, неверящий взгляд. – Но как же… Это ж попросту вздор, небывальщина!..

– Вы сами едва не сказали это, майстер Мозер, – вздохнул Курт, вновь подступив к приоткрытой дверце. – «Но как же» тогда Штефан покинул дом. А все свидетельства указывают на то, что его уже не было, когда проснулись вы. И кроме того… Одежда, лежащая на этом стуле – та, в которой он был накануне? Простите меня за резкость, однако ж, не голым ведь он ушел из дому.

Тот не ответил, однако и возражать более не стал, и по сорванному дыханию за плечом неясно было, сдерживает ли хозяин дома не приличествующие мужчине слезы или же почти явленные ему доказательства сверхобычности произошедшего ввергли его в возбужденность и растерянность. Курт смолкнул тоже, осторожно, медлительно ведя ладонью по косяку шкафа, словно надеясь нащупать некий незримый след. Хотелось бы знать, подумал он невольно, припомнив осунувшееся лицо Томаса Штойперта после его прогулки по городу, как это – ощущать события, которых не видел, и видеть то, о чем не знаешь…