Конгрегация. Гексалогия

– Ни разу? – спросил он осторожно; тот умолк, воззрившись на собеседника в упор, и во взгляде медленно начал разгораться злой огонек.

– Сей вопрос мне крайне оскорбителен, или вы меня во лжи обвиняете? – осведомился он, наконец; голос сорвался в шипение, и тонкие пальцы на переплете книги сжались. – Или сравнить меня желаете с бездумными бродягами, живущими во рвах и склепах?

– Нет, – как можно спокойнее возразил Курт, едва сдерживаясь, чтобы не отодвинуться от него. – Просто всякое бывает в жизни. Случается, что приходится применить силу – ради того, чтобы защитить себя, скажем. Неужто ни разу не приходилось?

– Не хочу говорить о подобном! – шепотом крикнул тот, выпрямившись, как мачта. – Не твоего ума это недостойного дело, и не желаю более выслушивать подобное! Прочь уйди, чужак, или не стану более сдерживать себя!

– Альберт, нельзя! – словно щенку, скомандовал барон, и тот замолчал, глядя на Курта с той же злобой. – Мы ведь договаривались, что никого, кто со мною, трогать нельзя, ты помнишь?

– Я помню, папа, – с бессильным высокомерием отозвался тот. – Однако же пускай он прекратит говорить непотребства о твоем наследнике. Если я о чем говорю, оно таковое и есть!

– Хорошо, – согласился Курт, поднимаясь. – В самом деле, я болтаю не то. Читай дальше, больше не стану тебя отвлекать. Ты не против, если я посмотрю на твои книги ближе?

– Конечно, однако же, ничего из комнаты не выносить; это принадлежит мне всецело.

Он молча подошел к столу, перебирая переплеты и дешевые, уже местами износившиеся обложки; «De Lamiis»[27] Вейера, «Praeceptorum divinae legis»[28] Нидера, «De Natura Demonum»[29] Лоренцо, немецкого переиздания…

– Господи, что за вздор… – прошептал он непроизвольно себе под нос одними губами, перебирая книгу за книгой; Альберт фон Курценхальм, не отрываясь от чтения, покривил лицо.

– Я слышал это. Ежели вам не по нраву мое собрание, прошу вас удалиться из моего обиталища сей же миг.

– В самом деле, прошу вас, – тихо попросил барон, глядя на Курта почти умоляюще. – Сейчас вы все равно ничего не добьетесь. Полагаю, теперь вам лучше говорить со мной… и не здесь.

Он положил обратно брошюрку, на мгновение задержав взгляд на фон Курценхальме-младшем, снова вперившемся в страницу, и зашагал к двери. Когда барон запер ее снаружи, Курт вздохнул, словно вынырнув из воды; все-таки, парень производил впечатление гнетущее, и ему никогда не удавалось понять тех, кто от чистого сердца, зачастую и без всякой мзды, берет на себя труд присматривать за душевнобольными…

– Что за дикое собрание библиотеки? – не выдержал он; барон схватил его за локоть, понизив голос:

– Прошу вас, не здесь. Здесь он нас слышит.

Курт остановился, глядя на хозяина замка настороженно, силясь увидеть тень либо издевки, либо же все того же помешательства в его глазах; тот потянул его к лестнице, окончательно утратив свою выдержанность.

– Я не шучу; прошу вас, пойдемте вниз.

И фон Курценхальм, и капитан молчали весь обратный путь до покоев барона, где Курт снова утвердился все на том же табурете, капитан опять замер у входа, а барон обессиленно опустился на скамью, по-прежнему не глядя в глаза своему незваному гостю.

– Итак? – поторопил его Курт. – Я не совсем понял то, что вы сказали. Повторите еще раз. Он слышал нас – из-за двери в том коридоре?

– И услышал бы со двора замка, ежели бы вы говорили чуть громче обыкновенного, майстер инквизитор, поверьте мне, – кивнул фон Курценхальм. – Мой сын… не в себе; да, но тому виною его болезнь. С самого детства он не переносит громких звуков, резких запахов, вкусов, которые не пресны… Он не выносит яркого света, а от света солнечного покрывается ожогами, словно смерд, оставленный у столба в солнцепек! – старик уронил лицо в ладони, сдавив пальцами виски. – Я устал. Это гнусно, так говорить о собственном ребенке, но я устал. Я сам едва ли не схожу с ума от всего этого, от темноты, от тишины, от безлюдья, от него самого!

– А книжки поумнее вы не могли ему достать? – не сдержался Курт.

– Да, – сокрушенно кивнул барон, – это было моей ошибкой… Но поймите, я лишь научил сына читать – разве в этом я мог увидеть что-то дурное? Для ребенка, вечно запертого в каменном мешке, надо же было иметь что-либо, дабы скоротать время! Он ведь был спокойным, тихим мальчиком, он все понимал, а потом, когда он попал в библиотеку… Ему подвернулась книга о стриге, и он словно лишился рассудка. Он решил, что это – о нем; ведь все так точно сходилось…

– Почему вы сказали всем, что сын ваш умер?

– Он стал… нервным…

– Опасным?

– Господи, я не хотел это проверять! – барон поднял голову, глядя на него с тоской и бессилием. – Понимаете ли… Ведь и вы тоже поначалу не могли убедить себя в том, что он живой человек; ведь так? Вы, образованный и знающий… А чего же я мог ожидать от своих крестьян? Вообразите себе это – «наследник нашего барона кровопийца»; вот что стали бы кричать! И вы, ваши братья, первыми поддержали бы их!

– Неправда, – возразил Курт оскорбленно. – А если вы и в самом деле полагаете, что Конгрегация принесет вашему сыну лишь зло, зачем теперь решились рассказать?

– Затем, что вы были правы: вечно это длиться не может. Я устал. Я не знаю, что делать. Я… я скоро могу умереть, годы берут свое; и тогда мой сын останется в одиночестве… – фон Курценхальм поднялся, подойдя к Курту вплотную, и ему показалось, что старик вот-вот заплачет. – Послушайте… Мне говорили, что теперь все изменилось, что теперь Инквизиция стала рассудительнее и не всех подряд… простите, если я говорю не то, но вы должны меня понять…

– Успокойтесь, – тоже вставая, тихо попросил Курт. – Успокойтесь, господин барон, и сядьте обратно. Сядьте, я прошу вас.

– Я не знаю, как мне быть…

– Язнаю, – решительно оборвал он, насильно потянув фон Курценхальма к скамье, усадил. – Теперь послушайте меня. Сейчас вы мне ответите на один вопрос, и мы поговорим о судьбе вашего сына. Хорошо?

– Как скажете, – обессиленно отмахнулся тот; Курт кивнул.

– Итак. Двоих крестьян убил он?