Конгрегация. Гексалогия

Аппетит вернулся не сразу, требуя приложения некоторых усилий для того, чтобы изгнать из мысленного в идения образ пожирателей винограда; съел Курт немного и, памятуя наставления своего лекаря, наотрез отказался от спиртного, чем привел разносчика в совершенное замешательство…

… Взгляд…

Снова. Снова этот взгляд…

А главное – никто не подошел к нему.

Что это может значить? Хоффманн предупреждал – если агента не будет в первый вечер, приходить снова и снова; стало быть, это не повод забеспокоиться? Просто, возможно, сегодня нужного человека не было здесь?

Но этот взгляд… Он не почудился, это не игры утомленного воображения, не последствия усталости, он был, этот взгляд, кто-то в этом зале сидит здесь не только ради ужина. Агент? Не подошел? Почему? Потому что ждал другого, того, с кем работал всегда? Но, коли уж существует сообщенный ему покойным способ связи, значит, он должен быть готов к тому, что однажды, быть может, придется работать с другим. «Он не работает ни с кем, кроме меня, но с тобою – будет»… Ergo, агент из особо доверенных, из тех, кто, подобно Хоффманну, поставлен в известность о существовании следователя Гессе – на всякий случай?.. Или умирающий имел в виду что-то иное, что-то, о чем попросту не успел сказать?

Умирающий… Убитый. Убитый кем-то, кто знал о его намерении направиться в Ульм. Знал ли и об агенте? И, возможно, агент не подошел потому, что и его тоже нет уже в живых? А тот, чей взгляд Курт ощущает вот уже около получаса – исполнитель обеих смертей?..

Наверняка тот, кто сделал это, сидел за одним из столов в том трактире, наблюдая за тем, выпьет ли Эрнст Хоффманн поданное ему вино. Наверняка видел, как инквизитор принял отравленное питье. И наверняка видел также, что два стакана с ядом достались и другому, тому, кто не был целью, но вынужден был разделить участь старого следователя. И если сейчас, здесь, находится он же, в душе убийцы царит смятение, непонимание, удивление – ведь тот, кто должен лежать мертвым на лесной пустынной дороге, сейчас был перед ним, живой и с виду здоровый. Возможно, они, кем бы ни были, забеспокоились и раньше, когда, направившись следом за отравленными, дабы убедиться в исполнении работы, не увидели тел на земле, но не повстречали их и нигде более на пути. И теперь – что же? Они захотят закончить дело? Или выберут момент, чтобы захватить его и заставить ответить, где сейчас Эрнст Хоффманн и каким образом сумел спастись он сам?..

За ужин Курт расплатился, не глядя, не считая доставшихся в наследство от покойного денег, и о гостиничных услугах осведомился, не повышая голоса, но и не скрываясь; разносчик сходу назвал постоялый двор, с которым наверняка существовал сговор на подобный случай, и майстер инквизитор, прихватив сумку, вышагал в зябкую мартовскую темь.

У двери он задержался на несколько минут, однако следом никто не вышел. Собственно говоря, полагать, что люди, связанные с этим необычным делом, поведут себя, как новички-грабители, было бы глупо, однако и этого исключать было нельзя и проверить данную возможность было необходимо – проколы случаются у каждого, временами такие же удивительно глупые. Садиться в седло Курт не стал тоже; по улицам он побрел неспешно, ведя усталого жеребца в поводу, не оборачиваясь и напрягая все силы слуха, дабы успеть уловить возможное движение или шаги за спиною. Свою дорожную сумку он снова пристроил к седлу, дабы держать руки свободными, и теперь пальцы тихо ныли от напряжения, готовясь в любой момент схватиться за оружие – за арбалет, если поодаль внезапно возникнет что-то подозрительное, за меч, если кто-то вышагнет из-за поворота, или за кинжалы, если неведомый противник успеет прорваться сразу вблизь…

Фонари или факелы горели почти у каждого дома поблизости от покинутого им трактира, а посему, мгновение подумав, Курт свернул в проулок по левую руку от себя, где мрак сгущался плотнее и возможным преследователям предоставилось бы больше искушений, связанных с его персоной. Следить за ним, иметь желание устранить или захватить, и не воспользоваться такой возможностью – просто глупо. Одинокий человек, бредущий в полнейшей темноте, усталый и настолько беспечный, что идет пешком, игнорируя относительную безопасность высоты седла…

Курт так и не сумел понять, как это могло произойти, не успел услышать шагов, не заметил ни единого движения до того, как чья-то рука перехватила его за локти, заведя далеко за спину, а рот, прижав голову затылком к чьему-то плечу, зажала ладонь в замшевой перчатке, пахнущей сухой мягкой кожей.

Курт рванулся, пытаясь вывернуться вниз и в сторону, как учили, как умел, как всегда получалось до сих пор и – не вышло теперь, словно он был прикован к крепко вкопанному в землю столбу даже не цепью – железными обручами, не двинувшимися ни на волос.

«Отыщете чертова кровососа»…

Человек не мог подкрасться так тихо. Не мог напасть так внезапно. Не мог захватить его врасплох – так. Не мог удержать – с такой силой…

Курт дернулся снова – конвульсивно, судорожно, бездумно, позабыв все, чему учили и что знал, понимая, что выбиться не сумеет; держащие его руки не разжались, не шелохнулись, а захвативший его – не отступил, даже не покачнулся от его рывков.

Глупо, пролетело в мыслях, словно стайкой осенних сухих листьев. Единственный и неповторимый Курт Гессе, гроза малефиков, молодая надежда Конгрегации – убит стригом на темной улице Ульма в первый же час своего расследования. Глупо и бессмысленно…

Он зажмурился, напрягшись, уже предощущая, как в шею входят острые, как иглы, зубы, понимая, что сделать не может – ничего…

– Итак, – вдруг прошелестел у самого уха тихий, похожий на шорох, шепот, – теперь, когда вы завершили ваши упражнения, майстер инквизитор, и убедились в том, что освободиться не сможете, предлагаю вам бросить эти подергивания. К чему совершать бессмысленные действия, вы согласны?

Курт окаменел, не умея собрать мысли вместе, не понимая, что происходит, почему он все еще жив, для чего это существо говорит с ним…

– Будем считать, это «да», – констатировал шепот. – А теперь, майстер инквизитор, я попрошу вас выслушать меня очень-очень внимательно. Я понимаю, что вам сейчас не по себе, однако же соберите остатки самообладания для того, чтобы воспринять мои слова и осмыслить их. Итак. В эту минуту вы – всецело в моей власти. Одно маленькое усилие пальцев – и я сверну вам шею при желании. Я могу убить вас в любой момент; ведь вы это понимаете. Мог бы, если бы намеревался это сделать. Я дам вам время это осознать, – с подчеркнутым дружелюбием добавил стриг, умолкнув на мгновение, и продолжил: – Надеюсь, вы не поддались панике совершенно и в состоянии связно мыслить. Повторю на случай, если вы недопоняли: ваша смерть не входит в мои планы. Теперь второе. Я предпочитаю говорить, глядя собеседнику в глаза… а к прочему, у меня нет никакого желания стоять еще полчаса в темном переулке, срамно прижавшись к дрожащему мужскому телу. Посему, майстер инквизитор, сейчас я отпущу вас. Не вздумайте кричать или бежать, а также предупреждаю: не хватайтесь за оружие. Повредить мне вы не сможете – даже если допустить чудо и предположить, что вам по чистой случайности удастся нанести мне рану. Тем не менее, мой камзол стоит двух ваших месячных жалований с премиальными, и его починка обойдется еще в один месяц вашей напряженной работы. Такую мелочь, как рубашка из египетского шелка, я не упоминаю… Я не скряга, но не намерен входить в затраты лишь из-за того, что у приезжего следователя сдали нервы. Подведем итог, майстер инквизитор. Попытка нападения бессмысленна. Я хочу лишь поговорить с вами. А теперь я убираю руки, и мы продолжим нашу беседу.

Когда держащие его ладони исчезли, Курт метнулся в сторону, развернувшись к стригу лицом и пытаясь заставить себя не пятиться назад; пальцы позорно подрагивали, замерев на полдвижении к рукоятям, а горло отказывалось родить хоть один внятный звук.

– Рад, что вы не впали в панику, – кивнул стриг. – Уберите руку от арбалета, майстер инквизитор, не нагнетайте ситуацию. Кроме того – подумайте: разве вы успеете его хотя бы разложить?

Он стоял в пяти шагах напротив, стоял спокойно, словно беседуя с приятелем, повстречавшимся воскресным утром на торжище, расслабленный и непринужденный – тот самый одинокий юнец в шитом золотом узком платье по последней моде. Так вот чей взгляд не давал ему покоя этим вечером…

– А теперь, майстер инквизитор, – произнес тот уже без былой раскованности в тоне, – покажите Печать. Быстро, – повысил голос стриг. – У меня впереди долгая жизнь, но я не желаю провести ее, стоя в этом переулке. Покажите Печать.

Курт стоял неподвижно еще два мгновения, собираясь с силами, собираясь с духом, и, срываясь пальцами с крючков, расстегнул куртку, повернувшись полубоком и пытаясь держать неподвижно стоящего стрига в поле зрения.

– Хорошо, – кивнул тот. – А теперь покажите руки.